Родная старина - В. Сиповский

Чем могучее и богаче становился государь, тем более росло и значение его в глазах бояр. В былые времена князь считался как бы старшим товарищем среди дружины: без совета с нею он ничего не мог предпринять, добычею и данью с нею делился; он нуждался в дружине – без нее он был бессилен; а между тем каждый дружинник был человек вольный, мог уйти от князя, когда хотел и куда хотел. Понятно, что князь должен был жить в ладу с дружиной, задабривать ее. Теперь не то. Великому князю московскому заискивать в боярах было нечего: он был богат и могуч; по его слову служилые люди, испомещенные им, немедленно должны были поднять в защиту его вооруженную силу в сотни тысяч людей, а земли и казны было в его руках столько, что он мог наградить за верную службу, как никто. Теперь уже бояре ищут службы у государя московского, как милости, покоряются его воле, преклоняются пред ним, как пред властелином. Прежде, когда было несколько удельных князей, почти равных по силе, боярам можно было по своему праву выбирать, кому служить; а теперь все попало под сильную руку московского великого князя. Приходится ему служить, и служить усердно – уйти от него на Руси уже некуда. Если уж очень тяжело становилось, оставалось только в Литву уйти; но она уже примкнула к Польше, и завелись там польские порядки, православие стало колебаться. На уход в Литву начинают смотреть теперь все русские люди, как на измену. Все это побуждает бояр служить верою и правдою московскому государю, искать его милости и жалованья. Не одни бояре, потомки прежних дружинников, но и мелкие князья, потомки Рюрика и Гедимина, ищут государевой милости и службы: им самим уже невмоготу было справляться с разбойничьими шайками татар и разных гулящих людей.

Судебник 1497 г. Лист из рукописной книги

Многие из этих мелких князей добровольно обращались в бояр московского князя: они как бы отдавали великому князю свои княжества, то есть волости, а он им давал их земли назад уже как вотчины. Князья-вотчинники должны были служить великому князю наравне с прочими боярами, а великий князь защищал этих князей, как своих людей.

Много набралось бояру Ивана Васильевича. Каждый из них думал больше всего о своей выгоде и пользе близких родичей своих, угождал всячески великому князю, старался стать как можно ближе к нему, выше других бояр, а выше становился тот, кто был более верным, надежным его слугою.

Византийские придворные обычаи, роскошь, величие и блеск, водворившиеся с приездом Софии, должны были еще больше возвысить великого князя в глазах всех окружающих. Полюбились и ему самому пышные обряды, торжественные приемы иноземных посольств, когда во всем блеске своего величия приходилось ему сидеть на престоле в богатом царском облачении. Установился обычай целовать руку государю, кланяться ему в землю, «бить челом»; бояре в просьбах и обращениях к великому князю стали называть себя его рабами, холопами и уменьшительными именами (Иванец, Федорец, Васюк вместо Иван, Федор и Василий). Многим боярам, помнившим старые обычаи, были не по душе все эти «новины»; особенно не нравилось им, что не придавалось уже прежнего значения и Боярской думе; но открыто высказывать своего неудовольствия никто не смел. Великий князь никому поблажки не давал и наказывал жестоко. Ослушаться в чем-либо грозного самодержца было страшно: по одному его знаку головы крамольных бояр лежали на плахе. Самые знатные сановники и даже духовные лица, кроме смертной казни, могли подвергнуться и позорной торговой казни. Недаром звали Ивана Васильевича Грозным.

Высокий ростом, красивый, он имел повелительный вид. Есть известие, что робкие женщины не выносили его гневного взгляда, падали в обморок, а сановники трепетали пред ним. Случалось, что на пирах, во дворце, они иногда просиживали за столом по нескольку часов, не смея шевельнуться или проронить слово, в то время как Иван Васильевич, утомленный беседой, дремал. Сидели они в глубоком молчании – ждали, когда проснется повелитель и прикажет им снова веселить его и самим веселиться.

Именитые бояре недолюбливали Софию: она держала себя гордо; притом ее считали главной виновницей новых порядков. В 1490 г. умер старший сын великого князя от первого брака – Иван. Возник вопрос, кому быть наследником: второму сыну государя – Василию или Димитрию, сыну умершего князя? Знатным сановникам очень не хотелось, чтобы престол достался Василию, сыну Софии. Покойный Иван Иванович титуловался великим князем, был как бы равным отцу, и потому сын его даже по старым родовым счетам имел право на старшинство. Зато Василий со стороны матери происходил от знаменитого царского корня. Придворные разделились: одни стояли за Димитрия, другие – за Василия. Против Софии и ее сына действовали князь Иван Юрьевич Патрикеев и зять его Семен Иванович Ряполовский. Это были лица, очень близкие к государю, и все важнейшие дела шли через их руки. Они и вдова умершего великого князя – Елена пустили в ход все меры, чтобы склонить государя на сторону внука и охладить к Софии. Пущены были слухи, что Ивана Ивановича извела София. Государь, видимо, стал склоняться на сторону внука. Тогда сторонники Софии и Василия, по большей части люди незнатные – боярские дети и дьяки, составили заговор в пользу Василия. Заговор этот был открыт в декабре 1497 г. В то же время до Ивана Васильевича дошло, что какие-то лихие бабы с зельем приходили к Софии. Он пришел в ярость – жены и видеть не хотел, а сына Василия велел держать под стражей. Главных заговорщиков казнил мученической смертью: сперва отрубили руки и ноги, а потом головы. Баб, приходивших к Софии, утопили в реке; многих побросали в тюрьмы.

Желание бояр исполнилось: 4 января 1498 г. Иван Васильевич короновал своего внука с небывалым торжеством, как будто в досаду Софии. В Успенском соборе среди церкви было устроено возвышенное место. Здесь поставлено было три стула: великому князю, внуку его и митрополиту. На аналое лежали Мономахова шапка и бармы. Митрополит с пятью епископами и многими архимандритами отслужили молебен. Великий князь и митрополит заняли свои места на возвышении. Князь Димитрий стоял пред ними.

– Отче митрополит, – громко сказал Иван Васильевич, – издревле предки наши давали великое княжение первым своим сыновьям, так и я первого своего сына Ивана при себе благословил великим княжением. Волею Божиею он умер. Благословляю ныне старшего сына его, внука моего Димитрия, при себе и после себя великим княжеством владимирским, московским, новгородским. И ты, отче, дай ему свое благословение.

После этих слов митрополит пригласил Димитрия стать на предназначенное ему место, положил ему на преклоненную голову свою руку и громко молился: «Да сподобит Всевышний его Своею милостью, да живет в сердце его добродетель, вера чистая и правосудие» и т. д. Два архимандрита подали митрополиту сначала барму, потом Мономахову шапку, тот передавал великому князю, а он уже возлагал их на внука. Вслед за этим последовала ектения, молитва Богородице и многолетие, после чего духовенство поздравляло обоих великих князей.

– Божиею милостью радуйся и здравствуй, – провозгласил митрополит, – радуйся, православный царь Иван, великий князь всея Руси, самодержец, и с внуком великим князем Димитрием Ивановичем, всея Руси, на многие лета!

Затем митрополит приветствовал Димитрия и произнес ему краткое поучение, чтобы он в сердце имел страх Божий, любил правду, милость и суд праведный и так далее. Подобное же наставление повторил внуку и князь. Этим обряд коронации и кончился.

После обедни Димитрий из церкви вышел в бармах и венце. В дверях его осыпали золотыми и серебряными деньгами. Это осыпание повторялось у входа в Архангельский в Благовещенский соборы, куда ходил нововенчанный великий князь помолиться. В этот день был устроен у государя богатый пир.

Но недолго бояре радовались своему торжеству. И году не прошло, как страшная опала постигла главных противников Софии и Василия – князей Патрикеевых и Ряполовских. Семену Ряполовскому отрубили голову на Москве-реке. По просьбе духовенства Патрикеевым была оказана пощада. Отца постригли в монахи в Троице-Сергиевском монастыре, старшего сына – в Кирилло-Белозерском, а младшего стали держать под стражей в Москве. Ясных указаний, за что государева опала постигла этих сильных бояр, нет. При одном случае только Иван Васильевич выразился о Ряполовском, что он с Патрикеевым «высокоумничал». Бояре эти, видно, позволяли себе своими советами и соображениями надоедать великому князю. Несомненно также, что открылись какие-нибудь их козни против Софии и Василия. В то же время опала постигла Елену и Димитрия; вероятно, участие ее в жидовской ереси тоже повредило ей. София и сын ее опять заняли прежнее свое положение. С той поры начал государь, по словам летописцев, «не радеть о внуке», а сына Василия объявил великим князем Новгорода и Пскова. Псковичи, не зная еще, что Димитрий с матерью попали в немилость, прислали просить государя и Димитрия, чтобы они держали свою отчину по старине, не назначали бы отдельного князя во Пскове, чтобы тот великий князь, который будет на Москве, был бы и во Пскове. Эта просьба рассердила Ивана Васильевича.