Таинственная история Билли Миллигана - Дэниел Киз

Глава двадцать третья

1

«Коламбус диспэч», 5 октября 1979 года:

«ЧИНОВНИКИ ВЫСОКОГО РАНГА УСКОРИЛИ ПЕРЕВОД МИЛЛИГАНА

Автор: Роберт Рут

По данным из надежных источников, непосредственное вмешательство высокопоставленных руководителей, ответственных за психическое здоровье населения, поспособствовало переводу Уильяма С. Миллигана, насильника с множественной личностью, в государственную больницу Лаймы, где он будет находиться в условиях максимально строгой изоляции.

Сообщается, что ордер на перевод был выдан после того, как в среду руководители штаб-квартиры департамента психического здоровья и дел по задержкам психического развития штата Огайо несколько раз звонили в Центр психического здоровья в Афинах, где Миллиган содержался предыдущие десять месяцев.

Как минимум один из таких звонков делал сам начальник департамента психического здоровья Тимоти Моритц… Два члена палаты представителей, демократ Майк Стинциано, Коламбус, а также республиканец Клэр Болл-младшая, Афины, неоднократно жаловались на, по их словам, слишком деликатный подход в лечении этого насильника.

В четверг и Стинциано и Болл остались довольны принятым решением о переводе Миллигана в больницу Лаймы, хотя Болл сделала оговорку: “Непонятно только, почему это так затянулось”.

Стинциано пообещал и впредь вести пристальное наблюдение за Миллиганом, чтобы быть уверенным, что его не выпустят из строгой изоляции, прежде чем он перестанет представлять угрозу обществу».

На следующий день после перевода Миллигана судья С. Фаррел Джексон в суде общей юрисдикции Ланкастера вынес решение относительно просьбы Миллигана аннулировать его признание вины в ограблении аптеки Грэя:

«Суд склонился к мнению, что обязанность доказывания невменяемости Уильяма С. Миллигана 27 марта 1975 года лежала на подсудимом, то есть Уильяме С. Миллигане… После тщательного анализа всех представленных доказательств суд не увидел перевеса доказательств в пользу того, что 27 марта 1975 года Уильям Стэнли Миллиган был невменяем, не мог защищать собственные интересы или был не в состоянии осознать, что признает выдвинутые против него обвинения перед судом. Следовательно, не выявив явной несправедливости, суд отказывается аннулировать сделанные подсудимым признания».

Голдсберри подал апелляцию в Четвертый окружной апелляционный суд штата Огайо, ссылаясь на то, что судья Джексон неправильно оценил значимость показаний – поставив мнения четырех выдающихся психиатров и психологов ниже единственного мнения доктора Брауна.

Помимо этого он подал письменное заявление в окружной суд Аллена Лаймы, штат Огайо, о том, что его клиенту не дали возможности своевременно проконсультироваться с адвокатом и что его перевели в заведение более строгого режима не по протоколу.

2

Неделю спустя в окружном суде Аллена, где третейскому судье предстояло выслушать прошение Голдсберри о возвращении Миллигана в Афины, писатель впервые увидел Билли в наручниках. Это был застенчиво улыбавшийся Учитель.

Оставшись наедине с Голдсберри и писателем, Учитель поведал о своем лечении в больнице Лаймы за прошедшую неделю. Доктор Линднер, заведующий клиническим отделением, поставил ему диагноз «псевдопсихопатическая шизофрения» и прописал стелазин, психотропный препарат, близкий торазину, от которого расщепление значительно ухудшается.

Они беседовали, пока судебный исполнитель не сообщил, что слушание начинается. Голдсберри с Билли попросили судью разрешить писателю сесть с ними за один стол, напротив помощника главного прокурора штата Дэвида Белинки и свидетеля обвинения, представлявшего штат Огайо, доктора Льюиса Линднера – тщедушного мужчины с вытянутой головой, в очках с металлической оправой и бородкой клинышком. Линднер смотрел на Миллигана с нескрываемой насмешкой.

Адвокаты переговаривались с судьей еще несколько минут, пока тот не принял решение – исключительно на основании закона, не выслушивая показаний, – что поскольку судья Джонс счел, что Миллигана лучше поместить в государственную больницу Лаймы, а также поскольку в конце ноября Билли будет иметь право на пересмотр дела, который будет проводиться каждые девяносто дней, то исход данного слушания не носит определяющего характера. Через шесть недель суд решит, признает ли он до сих пор Миллигана психически больным и оставлять ли его в Лайме.

Учитель обратился к суду:

– Я понимаю, что мне придется подождать, прежде чем моя терапия продолжится. На протяжении последних двух лет мои врачи говорили мне: «Ты должен желать принять помощь от тех людей, которые могут тебе помочь. Надо уметь полностью доверять лечащему врачу, психиатру, всей команде». Так что мне хочется, чтобы суд помог ускорить дело и я мог бы возобновить лечение в надлежащем порядке.

– Мистер Миллиган, – ответил третейский судья, – позвольте мне кое-что вам на это сказать. Мне кажется, что вы исходите из ложной посылки, а именно будто вы не можете лечиться в государственной больнице Лаймы.

– Понимаете, – сказал Билли, глядя прямо на доктора Линднера, – надо хотеть лечиться. Принять помощь можно только тогда, когда хочешь, чтобы этот человек тебе помог. Надо ему доверять. А я этих врачей не знаю. То, что они уже успели мне сказать, не вызвало у меня доверия. Эти врачи заявили мне, что не верят в мое заболевание, и мне страшно, что меня вернут туда, где меня не будут лечить. Точнее, будут, но от другого психического расстройства. Эти люди ясно дали мне понять, что вообще не верят в расстройство множественной личности.

– Это медицинский вопрос, – возразил судья. – Сегодня на эту тему мы дискутировать не будем. Впрочем, ваш адвокат может поднять этот вопрос на обзорном слушании, и тогда суд рассмотрит вопрос, подходит ли больница Лаймы для вашего лечения.

После слушания Голдсберри с писателем приезжали к Билли в Лайму. Им пришлось пройти через металлоискатели, их портфели досмотрели, после чего санитар провел их через две двери с решетками в зал для встречи с посетителями. Вскоре охранник привел и самого Билли. Он так и остался Учителем. В течение двухчасовой встречи он поведал писателю о событиях, случившихся в Афинах, после которых началось расследование предполагаемого изнасилования, описал свой перевод в Лайму.

– Однажды вечером эти две девушки сидели в коридоре и говорили о том, что у них нет ни работы, ни денег. Мне стало их жаль. Дурачок я, наверное. Но я сказал им, что если они пойдут раздавать мои наклейки, я заплачу им. Они раздали половину. И я заплатил.

Через четыре дня в обеденное время они исчезли. Решили надраться. Пошли в винный магазин и купили там бутылку рома.

Я не мог самостоятельно покидать клинику, только в сопровождении кого-нибудь из персонала или другого пациента, имеющего право выходить на прогулку под расписку. Если он согласится взять меня с собой. В итоге я пошел на улицу с Гасом Холстоном. Кэтрин записала время выхода. По ее словам, нас не было всего минут девять-десять. Мы просто обошли вокруг клиники. На улице мне стало не по себе. Я тогда был в разрозненном состоянии.

– И кто выходил? – уточнил писатель.

– Дэнни. Холстон осторожничал, он не знал, чего от меня ждать. Не понимал, что со мной. И пока мы шли вокруг больницы, услышали, как девушки зовут Гаса, ну и меня тоже, то есть Билли. Когда они к нам приблизились, я понял, что они сильно пьяны. У одной была, ну, я так подумал, бутылка пепси. Но не такая темная, как обычно, значит, скорее всего, разбавленная. И мы почувствовали, что от них разит спиртным.

Потом Учитель рассказал, что одна из девушек, поняв, что это не Билли, а Дэнни, наклонилась к Гасу и прошептала: «Уведи этого зануду и возвращайся к нам».

Гас ответил, что не может, но, прежде чем они с Дэнни успели отойти, кого-то из девушек вырвало прямо на майку Гаса, и Дэнни на штанину тоже попало.

Он отскочил, его самого затошнило, и он закрыл лицо руками. А Гас начал кричать на девушек, ругаться. Потом они с Дэнни развернулись и пошли к клинике. Девчонки последовали за ними, держась на небольшом расстоянии, хихикали и обзывались, а потом свернули на кирпичную дорожку, что ведет к кладбищу.

«Вот и все», – сказал Учитель. За Холстона он отвечать не может, но сам он не притронулся ни к одной из девушек.

По его словам, восемь дней жизни в Лайме оказались настоящим кошмаром.

– Я запишу кое-что из того, что тут со мной было, и отправлю вам.

Когда встреча подошла к концу, Учитель прошел через металлоискатель – его проверяли на предмет контрабанды, на случай если посетители ему что-нибудь принесли. Потом повернулся и помахал писателю рукой.

– Увидимся в конце ноября, на следующем пересмотре. Но я еще напишу до этого.

Писатель попытался договориться о встрече с доктором Линднером, но по телефону психиатр был очень недружелюбен: