Скандалы советской эпохи - Федор Раззаков

Ближе к вечеру позвонил Ефремов. Погром продолжался пять часов. Быков снят с роли директивно. К пьесе обещано вернуться, автор должен ее пересмотреть. Я понимал, что дело не в Быкове. И не в пьесе. Скорее всего, в ее герое. Он вновь оказался не ко двору… Как всякий пришелец с иных планет. Как эти страдальческие тени нашего передового столетия – Цветаева, Мандельштам, Пастернак…»

Здесь стоит внести некоторые пояснения. Дело в том, что начало 70-х – это время отчаянной борьбы в советской элите двух противоположных лагерей – либералов и державников. Причем большинство последних составляли лица еврейской национальности, которые в те годы все сильнее дистанцировались от того социализма, который строился в СССР, и тяготели все больше к Израилю. Поэтому, когда инициаторами и главными закоперщиками появления спектакля о великом русском поэте Александре Пушкине выступили именно евреи (Леонид Зорин, Михаил Козаков, Ролан Быков, а также пушкинисты Цявловская, Фейнберг, Эйдельман), это вызвало яростное неприятие со стороны державников. Им, видимо, показалось, что евреи стремятся узурпировать и это святое для каждого русского человека имя. Именно этим обстоятельством и были вызваны столь яростные споры вокруг спектакля.

Итогом этой истории стал компромисс: спектакль разрешили поставить во МХАТе, однако без Ролана Быкова. Стоит отметить, что для этого талантливого актера это был уже не первый запрет. За последние несколько лет он оказался в эпицентре сразу нескольких скандалов, которые также были связаны с противостоянием либералов и державников, обострившимся после августа 68-го (ввода советских войск в ЧССР). Так, его сняли с главной роли в фильме «Гори, гори, моя звезда» (1969; на роль был утвержден Олег Табаков), были положены на полку фильмы «Комиссар» (1968) и «Проверка на дорогах» (1971), где Быков играл главные роли. А картина «Андрей Рублев», где Быков сыграл второстепенную роль скомороха, пролежала на полке более 5 лет (1966–1971).

Одно ЧП за другим

(Чемпионат мира по фигурному катанию)

В начале марта 1972 года в канадском городе Калгари проходил очередной чемпионат мира по фигурному катанию. Там произошло сразу два скандала, связанных с советскими фигуристами. Первый случился за день до открытия турнира, когда на тренировке фигуристка Ирина Роднина упала с поддержки, которую осуществлял ее партнер Уланов, и получила серьезную травму. Далее послушаем рассказ самой фигуристки:

«Жук (Станислав Жук – тренер фигуристов. – Ф. Р.) почувствовал: сейчас что-то случится – у него на этот счет интуиция потрясающая. Он бросился ко мне, чтобы подстраховать, но не успел. Я упала и потеряла сознание. Очнулась в машине и снова отключилась. Помню, под меня доску подкладывали, думали, перелом позвоночника. Очень болели голова, шея…

В госпитале всю ночь со мной рядом кто-то сидел. Потом узнала: шеф (так мы Станислава Алексеевича называли). А я лежу и ничего не могу понять: где я, что со мной… Слышу, кто-то спрашивает: «Ну, что ты плачешь?» А я не плакала, слезы, наверное, сами текли.

Меня куда-то возили по коридорам, что-то проверяли, смотрели. Тележку встряхивало. Было очень больно. Меня без конца будили и светили фонариком в глаза: глазное дно проверяли, чтобы определить, нет ли сотрясения мозга. Это ужасно. Все болит, но только забудешься – фонарик в глаза…

На другой день меня привезли на жеребьевку. Когда мы вошли в зал, все замолчали и повернулись к нам.

Пришла на тренировку. Каждый прыжок – удар кувалдой по голове. Вечером – выступать. Обязательная программа. Шеф поставил самый быстрый вариант. У нас их несколько – одна минута тридцать одна и так до минуты тридцати пяти. Ведь у магнитофонов скорости разные, и надо это учитывать. Как ни странно, это было одно из самых удачных моих выступлений в обязательной.

Чувствовала себя очень плохо. На другой день на тренировке ничего не могла делать. После каждого прыжка должна была отдыхать. Сделала все, кроме бедуинского, – это когда голова вниз и ногами болтаю.

Произвольная. Чувствую, что сейчас умру. Прокаталась полторы минуты, только одна мысль в голове: дотянуть до прыжка в два с половиной оборота. Дальше программа для меня не существовала. Отключилась после бедуинского. Между двадцатью и тридцатью секундами до конца. Сплошная темнота, круги перед глазами… Площадки я не видела. А в Калгари она не такая, как у нас: у€же и короче, а для фигуристки и три сантиметра имеют значение. Я старалась только различать борт, чтобы в него не влететь. Что делаю – не понимала.

На другой день шеф спрашивает: «Что же ты двойной сальхоф не прыгнула?» Я думаю: где? когда? А потом дошло: в первой комбинации. Единственное, что в памяти осталось, – конец нашей программы. Его потом много раз по телевидению показывали. Если б не телевизор, я, наверное, и этого не помнила бы.

Когда делала поклон, упала на колени – у меня потом два синяка было приличных. Шеф вытащил меня со льда, усадил… У меня истерика, я рыдаю навзрыд, почему, зачем – не знаю. Шеф пытался меня спиной закрыть, а телекамеры сверху вылезают…»

По поводу этого падения в народе будут ходить различные версии, среди которых доминирующей будет следующая: дескать, Уланов за что-то осерчал на свою партнершу и нарочно уронил ее на лед (эту версию отстаивал С. Жук). Еще говорили, что поводом к ЧП стала злость Уланова на руководителей сборной: он приехал в Калгари уже будучи женатым (он женился на фигуристке Людмиле Смирновой), но руководство команды разлучило молодоженов и распорядилось поселить их в разных номерах. Сам же Уланов во всех своих интервью будет утверждать, что все произошедшее – чистая случайность.

Между тем на том чемпионате серьезное ЧП случилось еще с одной советской парой – Людмилой Пахомовой и Александром Горшковым, которые умудрились… отравиться в ресторане гостиницы, где они проживали. Произошло это после обязательной программы. Отобедав, спортсмены отправились к себе в номер, чтобы отдохнуть. А вечером к ним зашла тренер Елена Чайковская и увидела, что оба лежат на кроватях с белыми как полотно лицами, а Горшков, похоже, даже бредит. Температура у обоих была под сорок, через каждые пять минут – рвота. Срочно был вызван врач команды, а затем и канадские медики. Они поставили диагноз: сильное отравление. Причем выяснилось, что ни один (!) из сидевших за одним столом с советскими спортсменами фигуристов не пострадал, что наводило на определенные мысли по поводу случившегося.

В течение суток врачи сбивали температуру у больных. Тренировку пришлось пропустить, поскольку в таком состоянии – у них была сильнейшая вялость и слабость – и речи не могло идти о выходе на лед. А еще через сутки Пахомова и Горшков вышли на лед и как ни в чем не бывало откатали свою программу. Это стоило им огромных усилий, поскольку полностью избавиться от последствий отравления к тому времени еще не удалось. Однако советские спортсмены просто не имели права позволить торжествовать победу устроителям гнусной провокации. Итог: золотые медали в танцах на льду достались Пахомовой и Горшкову. Победители недавнего чемпионата Европы западногерманские фигуристы брат и сестра Бук на этот раз вынуждены были довольствоваться «серебром». Эрих Бук на пресс-конференции вынужден был признать перед журналистами: «Русские нас просто-напросто выпороли. Они нас проучили…»

В спортивных танцах «золото» досталось тоже нашим спортсменам: Ирине Родниной и Алексею Уланову. Всего же наши фигуристы привезли из Калгари два первых приза, две серебряные и одну бронзовую медали.

Запрещенный-разрешенный балет

(«Анна»)

Не менее драматично, чем у спектакля «Медная бабушка», складывалась судьба другого творения – балета «Анна» по роману Л. Толстого «Анна Каренина», где главную роль должна была танцевать Майя Плисецкая. И вновь державники во власти посчитали, что либералы-евреи пытаются прибрать к рукам уже другого русского классика – Льва Толстого, – и сделали все возможное, чтобы эта постановка не состоялась. Однако и в этом случае все закончилось компромиссом.

Началась же эта история 24 февраля 1972 года, когда в Большом театре должен был состояться первый прогон балета. На него прибыла высокая комиссия во главе с министром культуры СССР Екатериной Фурцевой. Причем комиссия предпочла смотреть спектакль при плотно закрытых дверях – никого, кроме себя и членов худсовета, она туда не пустила, для чего в театр нагнали капельдинеров, которые наглухо закрыли собой все двери, ведущие в зал. О степени секретности этого просмотра говорит такой факт: туда не пустили даже актеров, игравших во втором составе «Анны», а дирижер Родион Щедрин (он же супруг Плисецкой) вынужден был перелезать через оркестровый барьер, чтобы попасть на прогон.

После спектакля в кабинете директора театра Муромцева состоялось его обсуждение. Общий тон голосов был мрачный. Говорили, что попытка не удалась, роман Толстого танцевать нельзя, все сыро, неубедительно, музыка шумная. Фурцева делает замечание, что много эротики: мол, что это такое – Каренина валится в неглиже на Вронского?! (В этой роли выступал Марис Лиепа.) На что Щедрин юморит: «Но есть же и такой способ, Екатерина Алексеевна». Но Фурцева подобного юмора не понимает и сердито резюмирует: «Над балетом, товарищи, еще очень долго надо работать. В этом сезоне премьеры не будет. А в будущем – посмотрим».