Отступник - Робин Янг

– В таком случае позвольте мне сопровождать его. Чтобы я мог не спускать с него глаз.

Король пристально всмотрелся в лицо Эймера. В возрасте почти тридцати лет тот был точной копией своего величественного и внушительного отца Уильяма де Валанса. Жестокий и воинственный француз, сводный дядя, он был одним из немногих членов его семьи, кто не повернулся к нему спиной, когда отец отправил его в ссылку. Эймер унаследовал от Уильяма крепкое телосложение, темные волосы и резкие черты лица, вот только внешность его изрядно портила проволока, которая удерживала на месте его передние зубы. Это повреждение, полученное в битве при Лланваесе, по утверждению рыцаря, ему нанесли несколько воинов Мадога ап Лльюэллина, когда набросились на него. Но Эдуард заметил, с какой дикой злобой смотрел племянник в тот день на Брюса, и спрашивал себя, а так ли все обстояло на самом деле.

Эймер, достойный сын своего отца, также был подвержен приступам бешенства и излишней жестокости на поле брани, но вот вожаком он был неважным, и король видел, что ему трудно соперничать с таким людьми, как Хэмфри де Боэн, который был прирожденным лидером, которого уважали и любили. Эдуард подозревал, что отчасти дело в том, что Эймер еще не обзавелся всеми полагающимися ему титулами, как прочие его сподвижники по Круглому Столу. Несмотря на то что брат его погиб на войне в Уэльсе, а отец пал в Гаскони, он так и не унаследовал графство Пембрук, которым по-прежнему правила его мать. Король принял все меры к тому, чтобы в последнюю кампанию рыцарь получил причитающееся ему вознаграждение, но его подозрения в отношении Роберта Брюса превратились в тягостную и навязчивую манию. Это изрядно раздражало Эдуарда, словно Эймер видел то, чего не сподобился разглядеть он сам. После того как развеялись его страхи, будто Брюсу известно нечто об Адаме, Эдуард смотрел, как граф послушно и незаметно свыкается с ролью покорного слуги. В точности так, как много лет тому поступил его отец. Со временем его подозрения при виде неизменной лояльности Брюса ослабели.

– Ты нужен мне здесь, Эймер, когда я начну планировать свою новую кампанию.

– Милорд, умоляю вас, скажите мне, что такого совершил Брюс, чем заслужил ваше доверие? Насколько мне представляется, он не сделал почти ничего, кроме того что дрался с Джоном Комином – а его вражда с моим шурином хорошо известна. Он сообщил нам ничтожные крохи сведений о мятежниках, рассказал о слабостях замков, которые нам были известны и без него, и не смог даже толком объяснить, где в Лесу расположен их лагерь.

– Он сказал Хэмфри, что всех, кто не принадлежит к внутреннему кругу Уоллеса, встречают на границе и завязывают глаза.

– И вы верите ему?

– Сэр Хэмфри верит. Для меня этого довольно.

Эймер недовольно скривился.

– Хэмфри уже один раз ошибся на его счет. – Он подошел к королю и остановился перед ним. – Меня беспокоит, что Брюс может воспользоваться моментом и ускользнуть, чтобы предупредить мятежников о наших планах. Подобное соображение достойно того, чтобы дать ему сопровождающего, не так ли?

– О чем же именно он может их предупредить? – с раздражением пожелал узнать Эдуард, начиная терять терпение. – Что я намерен раздавить последние очаги мятежа будущим летом? Что я возьму Стирлинг и затравлю этого бешеного пса Уоллеса? Джон Комин и пьяная банда скоро узнают о моих намерениях, могу тебя уверить. На самом деле я желаю, чтобы это случилось как можно скорее. Я хочу, чтобы эти негодяи знали о том, что их ждет.

Но Эймер стоял на своем, невзирая на явное неудовольствие короля.

– Милорд, вам должно быть известно, что Брюс вернулся к вам на службу только потому, что потерял бы все с реставрацией Джона Баллиола, а вовсе не из чувства верности.

– Разумеется, мне это известно. – Эдуард взял кубок. – В первый раз Роберт Брюс восстал против меня, потому что хотел выползти из тени своего отца, а не из пылкой любви к своему королевству. И он доказал это, вернувшись ко мне с Посохом Христа, когда Шотландия более всего нуждалась в нем. Признаю, поначалу я полагал его предателем наравне с самим Уоллесом, но теперь я вижу, что он в точности такой же, как его отец. Самолюбивый ублюдок, который вполне счастлив тем, что может сидеть и жиреть, как жаба на листе кувшинки, в богатстве и комфорте, да еще располагая некоторым авторитетом в пруду. Власть, которой я наделил его, заставит его хранить мне верность. Он также может оказаться очень полезным, держа под контролем население. Знакомое лицо. – Эдуард сделал паузу, чтобы отпить глоток вина, и увидел собственное отражение на золотой поверхности кубка. Отяжелевшее веко стало в последнее время еще более заметным. – В конце концов, – пробормотал он, – все мы созданы по образу и подобию наших отцов, Эймер. – Вдруг в дверь покоев постучали, и он раздраженно рявкнул: – Войдите.

Дверь отворилась, и вошел Ричард Кроу, человек, которого он отрядил допрашивать шотландских пленников. В руке он держал листок пергамента, и на лице его светилось торжество.

– Я узнал его, милорд. Местоположение лагеря Уоллеса.

Эдуард поставил кубок на стол и подошел к Кроу. Он взял пергамент и окинул взглядом грубо намалеванный рисунок. Темное кольцо явно обозначало окружность Леса. Внутри него змеились ломаные линии и треугольники, виднелись кружочки с крестиками и большой крест неподалеку от юго-западной оконечности окружности.

– Что обозначают эти символы? – требовательно спросил он, тыча в пергамент пальцем.

– Реки, холмы, руины зданий, – почтительно пояснил Кроу, подойдя к королю и остановившись рядом. – Скотт, который нарисовал план, все мне растолковал. На стволах деревьев близ лагеря оставлены метки, так что ошибиться невозможно.

Эдуард смотрел на черные линии, чувствуя, как сердце учащенно забилось у него в груди. Он держал в руках ключ к победе.

Его правление прошло долгий путь, на котором его подстерегали потери и ждали победы. Он водил крестовые походы в Святую Землю, покорил Уэльс и выжил в гражданской войне, нанеся поражение самому Симону де Монфору, одному из величайших полководцев Англии. Он реформировал страну, оставленную ему отцом, дав ей надежное управление, регулярно избираемый парламент и новые законы. Он дрался со своим кузеном за Гасконь и победил, стал отцом восемнадцати детей и оплакал, похоронив, одиннадцать из них. И он сделал то, достичь чего поклялся много лет назад в Гаскони, на выжженной солнцем земле, когда издевательские песни валлийцев, которые они распевали в честь своей первой победы нам ним, еще звучали у него в ушах. Он стал полновластным правителем Британии.