Однажды в Челябинске. Книга вторая - Петр Анатольевич Елизаров

***

Пробираясь сквозь горы металлолома, Михаил Григорьевич очень хотел увидеть сына. Сомневался, найдет ли нужные слова для тяжелой беседы и захочет ли Андрей видеть горе-отца? Мужик решил идти до конца, однако порывы слабости стали одолевать все чаще. А сердце в один момент стало стучать как заведенное. В глазах темнело. Пришлось припасть к земле, отдышаться и брести дальше. Сильнейшее желание реабилитироваться боролось с уставшей, немощной, потрепанной физической оболочкой, которая отказывалась работать. Дорога от ограды до будки скупщиков оказалась неимоверно длинной.

На время нечто заставило Михаила Григорьевича забыть о боли, промокшем бинте и шалившем сердечке – где-то впереди прозвучал выстрел. Михаил Григорьевич побежал на звук, интуитивно прикоснувшись к пистолету за пазухой.

– Неужели опоздал? – шептал слесарь, преодолевая метр за метром.

Он терялся в догадках, что происходит впереди. Ежели стрелял Андрюша, он зайдет к нападавшим с тыла и умертвит их всех без промедления. Папаша следовал воле Голоса, при этом не желая верить в самый плохой исход событий. Нет сомнений: смена сына именно сегодня.

Открытая площадка предоставила хороший обзор на то, что происходило у вагончика. Григорьевич узрел, как полицейские схватили его отпрыска, причем тот явно ранен. Менты упорно этого не замечали, только допытывались до Андрея, переговаривались друг с другом. «Подонки продажные! Он же ни в чем не виноват!» – отец Андрея уперся об трубу, почувствовав озноб. Пришла и сумасшедшая мысль, которую захотелось немедленно реализовать. «Smith & Wesson» Владимира Озерова очутился в руках слесаря-сантехника. Он принялся целиться в сотрудников ППС из укрытия – расстояние приличное, но убойной силы должно хватить. Мысли о сыне так затмили сознание, что он готов отправиться в ад и убить Люцифера ради воскрешения Андрея. Назвать мужика ангелом-хранителем язык не повернется, однако обстрелять полицейских Михаил Григорьевич хотел, не представляя, за какие заслуги Андрея вяжут легавые. Вряд ли за полезное и общественно значимое дело. Вряд ли таким чудовищным поступком можно загладить вину перед сыном. Хорошенько прицелиться не получается – давненько он не стрелял. Нужно вспомнить, каково это и что необходимо сделать, чтобы вышло поточнее и хладнокровнее, иначе ответным огнем его шлепнут в два счета.

Однако полицай, что пониже ростом, отправился в вагончик. Сержант же – на удивление безутешного отца – схватился за аптечку и стал оказывать помощь Андрею. Адекватное восприятие действительности ненадолго вернулось к слесарю: однозначно, люди не заслуживают шквального огня из укрытия. Решено затаиться и подождать, пока вся компашка вдоволь наговорится теперь уже в полицейском «УАЗике». Сидеть без движения на морозе вскоре стало невыносимо: все затекло и замерзло. Выпить бы, закралась мыслишка. Отличный ведь способ согреться и времечко скоротать. «Jack Daniel’s» уже выветрился: Григорьевич ведь выпивоха со стажем – этого напитка ему маловато для насыщения. И вновь он решил, что сию секунду нападет на машину и, угрожая пистолетом, заставит ментов отпустить Андрея. Или же самому взять на себя вину? Допустим, сына освободят – и что потом? В голову лезли спонтанные соображения без всякой логики – действия во имя сына походили на помешательство, словно иного пути не существует, словно его время на общение с Андреем стремительно истекает.

Когда же Михаилу Григорьевичу стало совсем невмоготу ждать у моря погоды, он, кряхтя, поднялся, чтобы подойти к «УАЗику», как пришлось вновь броситься в укрытие, поскольку автомобиль решил наконец отчалить. Вот сейчас слесарь напугался по-настоящему, ибо ни годы, ни состояние здоровья не позволят ему преследовать «Бобик» – проще лечь посередине дороги и помереть. Мужчина обратил внимание и на бежевую «Победу», одиноко стоявшую напротив вагончика: «Вряд ли на ходу», – заключил он. Посему пришлось бежать за набиравшим скорость «УАЗом», что удалялся все дальше и дальше. Михаил Григорьевич еле поднимал ноги, что вязли в снегу, а ледяным воздухом невозможно было полноценно дышать. Он несколько раз падал, но находил в себе силы подниматься и продолжать следовать за сыном. Откуда взялась полиция и куда она направлялась, непонятно.

– Стойте… Прошу… Пожалуйста… Стойте…

Задыхаясь, отец Андрея продолжал шевелить ногами, понимая, что его глаза застилают слезы от досады, что он опоздал на объяснение с собственным ребенком, что не уберег его от несчастья и что жестокое пророчество Голоса из старого парка сбывается – это начало конца для его семейства. Чем дальше уезжал «УАЗик», тем меньше Михаила Григорьевича подпитывала надежда – отечественный автомобиль словно служит спасательным кругом в беспощадном течении реки жизни, в которой беспомощно барахтается слесарь. Захотелось достать пистолет и пальнуть в воздух, привлечь внимание. Но в округе нежданно-негаданно завыли собаки.

Пистолет направился к виску, но не добрался до него, ибо Михаил Григорьевич достиг ворот скупки, не представляя, в какую сторону бежать. Полиция успела скрыться. Мурашки укрыли тело броней, сердце болезненно стучит, но все еще подсказывает верный путь – бежать в левую сторону. И он побежал, словно по инерции. Знал, что движение поддержит в нем жизненные силы и веру. Если он остановится, то конец, провал, проигрыш… смерть. Он надеялся до последнего…

Позади послышалось тарахтение двигателя. Превозмогая боль и продолжая шагать по обочине, Михаил Григорьевич повернул голову и узрел уже знакомую «Копейку».

– Дядя Миша! – приветливо воскликнул Вадик, заметив, в каком тяжелом состоянии находится его полуночный знакомый. – Я как знал, что вам еще пригожусь.

– Я велел тебе ехать домой, – закашлялся слесарь, продолжая идти вперед, словно древний старикашка, вышедший на пробежку впервые за 50 лет. – Почему ты еще здесь?! Уезжай, я сказал!

– Тебе же плохо, я вижу.

– Заслужил я. А ты не ввязывайся и живи спокойно.

– Посмотри же правде в глаза – без меня ты не справишься, – настаивал Вадим.

– Не с чем справляться. Я упустил его, – всхлипывал мужичок.

– Прыгай давай. Мы их нагоним.

– Кого ты пытаешься обмануть?

– Тащи свою жопу сюда, старик! – повысил голос хозяин «Копейки».

Михаил Григорьевич взглянул Вадиму в глаза – в них искреннее желание помочь, а прежнюю подозрительность как рукой сняло. Слесарь решил подчиниться настырному пареньку, которому не было и 18-ти лет.

– Уйдут, – изрек Михаил Григорьевич, оказавшись на переднем сиденье.

– Догоним, если плакаться не будешь. Сомневаюсь, что твой сын желает увидеть перед собой размазню. Ради чего тогда ты проделал такой путь? Чтобы руки опустить? Или чтобы заново заставить себя жить, а?

– Ты прав.

– Здесь всего одна дорога. Никуда мусора не денутся.

– Не ошибся я в тебе, – безутешный отец видел все больше сходств между Вадимом и Андреем.

– Просто я вспомнил, что мне частенько матушка говорит: когда тебе трудно и что-то не получается, судьба обязательно подошлет