Головнин. Дважды плененный - Иван Фирсов

А между тем на современной карте Соединенных Штатов, в Калифорнии, в сорока милях к северу от Сан-Франциско и по сей день несет свои тихие воды речка Славянка, а на берегу ее высятся крепостные стены форта Росс. Внутри крепостных стен приютилась православная часовня, дом, в котором размещался основатель этого русского поселения, сподвижник Баранова, Иван Кусков…

Сюда-то и устремилась из Новоархангельска «Камчатка», покинув Ситхинский рейд. На переходе океан не однажды показывал свой бурный нрав, задавал перцу, а на подходе к форту Росс взыграл не на шутку. Три дня лавировал шлюп неподалеку от открытого всем ветрам рейда, дожидаясь хорошей погоды.

Накануне Головнин в присутствии Матюшкина объявил офицерам и гардемаринам:

— Сей океанский переход экзаменовал Федора Федоровича. Во всех случаях он ревностно и умело правил вахту. Отныне наравне с вами своей властью допускаю его исполнять должность за мичмана. О том в приказе объявлю и оказией отошлю аттестацию. Прошу любить и жаловать, — Головнин скупо улыбнулся, — и поздравить Федора Федоровича.

Все сразу загалдели. Первым Матюшкина схватил за руку Феопемт Лутковский. Гардемарин не чаял в нем души.

Перебивая всех, баском, Никандров предупредил без намеков:

— Нынче же в ужин, Федор Федорович, с вас причитается. Надеюсь, не будем откладывать приятную церемонию по традиции моряков…

Из форта Росс заметили шлюп, и к борту на байдарках с алеутами сноровисто подошел правитель крепости Иван Кусков. Сухощавый, с продолговатым лицом, одного роста с Головниным, доброжелательно улыбался:

— А мы поджидаем с часу на час нашего «Кутузова» с капитаном Гагемейстером из Монтеррея, приняли было вас поначалу за него.

Тут же он отослал одну байдарку с алеутами на берег, распорядился немедля доставить на шлюп свежую провизию, овощи, зелень. Головнину с первого взгляда понравились деловитость и ревность Кускова, его манера по-человечески обходиться с алеутами. Часа через три на шлюп привезли в изобилии все обещанное, и тут же Головнин распрощался с Кусковым.

— Нынче мне важно перехватить Гагемейстера, а к вам я еще наведаюсь.

Командир «Камчатки» не зря спешил. У самого выхода из залива Святого Франциска показался трехмачтовый бриг, под всеми парусами выходивший в океан. На гафеле реял флаг компании.

— Поднять флаг, выстрелить пушку! — скомандовал Головнин, и, не уменьшая парусность, шлюп направился к якорной стоянке. На «Кутузове» заметили сигнал, бриг повернул на обратный галс. За время маневра «Камчатка» ушла далеко, «Кутузов» не мог тягаться с ней в скорости. Видимо, Гагемейстер не разгадал намерений Головнина, и, снова изменив курс, бриг пошел прочь из залива, удаляясь в океан.

Собственно, Гагемейстер и не мог знать, что это за корабль под Андреевским флагом и кто его командир. Он покинул Кронштадт задолго до снаряжения «Камчатки»…

Головнину пришлось все-таки развернуться вслед за «Кутузовым». Откликнувшись на пушечный выстрел, Гагемейстер сблизился с «Камчаткой», и вскоре на борту шлюпа обнялись старинные приятели.

— В Новоархангельске мне поведали, что испанцы не особо жалуют русских, — объяснил Головнин, — а мне запас нужен немалый провизии, дров и прочее. Ты-то, верно, с ними ладишь?

— Ранее было от них немало неприязни, — ухмыльнулся Гагемейстер, — доходило до угроз с их стороны, что мы, мол, здесь не по праву. Но Кусков молодцом, все с ними уладил, и нынче они к нам благоволят.

В порту Монтеррей, где стали на якорь «Камчатка» и «Кутузов», Гагемейстер представил Головнина испанскому губернатору Пабло Висенте. Старик радушно принял русских моряков. Он любезно выслушал Головнина, распорядился готовить все необходимое для плавания и пригласил командира «Камчатки» и офицеров на обед. После ухода «Кутузова» испанцы еще не раз зазывали в гости Головнина и его спутников. Головнин в долгу не оставался, испанцы не единожды наносили ответные визиты на шлюп, их потчевали по-русски. Головнин восхищался плодородием Калифорнии, чудесным климатом.

— Ваш край, видимо, есть частица рая, — сказал он без лести губернатору.

— О, вы еще не все видели, посетите наши католические миссии Святого Франциска, Святого Карла, — добродушно улыбнулся в ответ Пабло Висенте, — навестите святых отцов, они приглашают вас и ваших офицеров и будут вам очень рады. Я дам вам прекрасных лошадей.

Не привыкшие к верховой езде офицеры, однако, быстро освоились с новым способом передвижения. Кони понесли галопом незнакомых седоков, но ни один из них не свалился с седла. Тренированные скакуны сами, без понуканий, меняли ритм хода, осторожно спускались с крутых склонов.

Монахи приветливо, колокольным звоном встретили русских гостей.

Падре водил их по миссии, показывал обширные поля, где трудились сотни обращенных в христианство индейцев. Прилегающие сады с грушами, яблоками, персиками, оливками тянулись на многие мили…

Гостей потчевали на славу, угощали вином и шоколадом. После обеда хор мальчиков-индейцев распевал «священные песни», играла музыка.

«Земля здесь чрезвычайно плодородна, а маис и бобы составляют главную пищу индейцев, говядину дают им редко, пища к обеду и ужину выдается им из общественной кухни».

Настырного русского капитана всюду сопровождал Матюшкин. Заглядывали они и в жилища индейцев. «… Живут они уже не в шалашах, а в нарочно построенных для них каменных хлевах, ибо лучшего названия им не могу дать: длинный ряд строений в вышину не более одной сажени, а в ширину на полторы или на две, без полу и потолку, разделенный простенками на участки длиною так же не более двух сажен, из коих в каждом маленькая дверь и окно в соразмерности, — можно ли иначе назвать, как не сельским двором для домашнего скота и птицы? В каждом таком участке живет целое семейство; о чистоте и опрятности и говорить нечего: у хорошего хозяина хлевы чище бывают».

Быть может, Василий Михайлович преувеличивает? Отнюдь! До него, четыре года назад, в этих же миссиях, во время «кругосветки», побывали лейтенанты Михаил Лазарев и его однокашник Семен Унковский. Такую же картину быта индейцев оставил потомкам Унковский…

Испанцы жаловались Головнину на дикость и ненависть к ним индейцев. Да как же было относиться им к непрошеным пришельцам, нравы которых хорошо изучил Головнин. Испанцы «посылают солдат хватать индейцев, коих они употребляют в пресидиях для разных трудных и низких работ и держат всегда скованных. Солдаты хватают их арканами, свитыми из конских волос. Подскакав во всю прыть к индейцу, солдат накидывает на него аркан, одним концом к седлу привязанный, и, свалив его на землю, тащит на некоторое расстояние, чтоб он выбился из сил; тогда солдат, связав индейца, оставляет его и скачет за другим; а наловив сколько ему нужно, гонит их в пресидию с завязанными руками».

Небезынтересно, что первые русские кругосветные мореплаватели, Крузенштерн и другие, ни разу не усомнились в высказываниях именитых западных путешественников о коренных жителях тихоокеанской акватории Калифорнии.

Василий Головнин первым из россиян восстановил истину невзирая на авторитеты. По пути к миссионерам он заезжал к индейцам в вигвамы, хвалил добротную посуду для приготовления пищи, восхищался красивыми головными уборами, которые «сделаны со вкусом». «Я был в Калифорнии спустя 32 года после Лаперуза и 25 лет после Ванкувера, — делился он своими впечатлениями об индейцах. — Народ сей, по мнению Лаперуза и Ванкувера, крайне слабоумен. Сии путешественники говорят, что все их изделия и собственные произведения показывают, что нет у них ни малейшей способности к изобретениям». В смышлености и умельстве индейцев Головнин убедился лично. «Итак, — делает он вывод, — кажется, я не без причины осмелился быть другого мнения с знаменитыми путешественниками, о коих выше упомянуто, насчет природных способностей калифорнийских индейцев. Мнение мое подтверждают так же и сами индейцы, живущие в миссиях; многие из них скоро научаются разным мастерствам у миссионеров, например, в миссии Св. Карла каменная церковь построена индейцами, плотничная и столярная работа ими же произведена, даже есть там и резьба на дереве их работы, стены штукатурили и расписывали индейцы же. В той же миссии мы нашли музыкантов и певчих, кои пели и играли на слух, не имея никакого понятия о нотах, но не хуже многих скрипачей, забавляющих наших областных полубояр!»

Возвращаясь из миссии Святого Карла, моряки сделали привал, разговорились о виденном. Все они, за исключением Федора Литке, который отмалчивался, не скрывали своего негодования порядками, царившими в монастыре. Больше всех возмущался и горячился Федор Матюшкин. Не раз Литке упрекал Матюшкина в излишней гуманности по отношению к матросам, его участливости по отношению к жителям Камчатки, не сдержался он и на этот раз: