E-18. Летние каникулы - Кнут Фалдбаккен

— Может, ты покажешь свое искусство в картах, — сказала она.

— Да, да, просим — закричали все.

Тут мое терпение лопнуло. Это уж слишком! Мое верховенство опять уходило от меня. Если он увлечет гостей картежными фокусами, тогда все забудут обо мне, я превращусь в незадачливого зрителя, в гостя на собственных именинах. Не бывать этому!

— Не пойдет, будем играть в прятки! — закричал я с дивана.

— Но ты думаешь, что справишься, Петер? — спросила тетя Линна. — Может, лучше полежишь.

— Тебе нельзя ходить, — приказал дядя Кристен.

— Я в полном порядке, — упрямо заявил я и опустил ногу с дивана, встал. Получилось. Помогал бандаж. Он согревал и держал ногу крепко. Оставалась опухоль:

— Я в порядке!

— Все равно не мешает полежать…

— Можете поиграть в прятки в другой день!

Но для меня было жизненно важно играть именно теперь, чтобы расквитаться с дядей Кристеном, он ведь не будет участвовать! Значит, хороший повод заполучить Катрине для себя. Для себя, а там посмотрим!

В комнате было жарко, даже душно. Цветы в горшках бросали длинные тени на дорожки на полу. Снаружи — солнце и облака игриво сменяли друг друга на небосклоне. Нужно выйти на улицу, вон из помещения!

— Ах, нет, — запротестовал кто-то.

Катрине тоже посмотрела на меня с удивлением, почти недовольно. Где-то что-то сорвалось. Никто не открыл письмо. Ничто не выяснено. Мой хорошо продуманный план готов был развалиться. Почему? Я успокоил себя тем, что время еще есть для исправлений и поправок.

— Сегодня мой день, и я определяю! Пойдемте и будем играть в прятки!

И я заковылял к выходу, не дав другим и слова вымолвить. Мое нераспечатанное письмо лежало на полке над кухонной стойкой. Но сейчас я не думал о нем. Я вышел навстречу солнцу: вот он долгожданный момент!

В амбаре было полутемно. Я лежал, наполовину зарытый в сено, внутри тесной ниши, которая образовалась между досками стены, когда пристраивали сарай для инвентаря. Мой любимый тайник, где я чувствовал себя надежно, где меня вряд ли кто мог найти; неудобным был только путь к нему: нужно было ползти вдоль стены в туннеле под сеном. Здесь в углу-изгибе образовалось естественное углубление, которое никогда по-настоящему не заполнялось сеном, хотя в других местах оно лежало до самой крыши. А здесь было пусто и просторно. Надо мной слабые полосы света, проникающие между бревнами в западной части сеновала.

Начиная с воскресенья, когда я пригласил ее на свой день рождения, я только и думал об этом своем тайнике. Здесь состоится наша встреча, здесь мы укроемся от других, останемся наедине, только она и только я.

Мы убежали от Йо, который был выбран разводящим, он стоял теперь лицом к стене и громко считал до ста. Из-за колена я немного отстал от других. Я видел, как Герда побежала наверх к широкому амбарному помосту, но остановилась, начала оглядываться, словно сомневаясь. Прекрасно. Пусть прячется на сеновале, Йо наверняка начнет свои поиски с него. Но где она, Катрине? Я должен ее взять с собой…

Я догнал ее в коридоре, она остановилась. Почему? Ожидала меня? Ну конечно, ожидала! Меня! Меня! Не мог больше удержаться, подошел вплотную к ней и прижал к стенке, не мог совладать с собой…

— Петер, ты что? — сказала она. Засмеялась.

Я обнял ее. И сразу пришло ощущение, что стало лучше, что все развивается, как задумано, главное, чтобы мы были вместе, близки… больше нечего и некого бояться, потому что она прижалась ко мне, точно так, как и я, возбужденная, но присмиревшая:

— Петер, нужно спрятаться! Он сейчас начнет искать!

— Пошли, — сказал я, не в силах отпустить ее от себя. Я знаю одно место, где нас никто не найдет!

— Хорошо! Ее лицо засияло. Я схватил ее руку и потянул за собой:

— Подожди! Подожди немного! Она остановилась. Она замялась. Прикрыла рот рукой:

— Понимаешь, мне нужно… Понимаешь? Я только на минутку за амбаром. Иди, а я прийду. Где это?

— Направо, когда дойдешь до конца, — прошептал я. Ползи прижимаясь к стене, внутри я буду тебя ждать.

— О’ кей.

И она исчезла.

Я лежал тихо, как мышка, вдыхал сладкий запах свежего сена. Представлял, как она присела сейчас и мочится в высоких сорняках, что росли позади амбара, и заскрежетал зубами, потому что находился в состоянии эмоционального накала и потом смешинка в рот попала. Но через несколько минут… возможно, через минуту все изменится… Если бы я захотел и прислонился ухом к стене амбара позади меня, то услышал бы, как она пускает струйки в зеленую крапиву… Но стыдливость не позволяла. Зато я услышал другое: открылась дверь в сарай, кто-то ходил там (дядя Кристен?). Почти сразу услышал, как взяли точильный брусок. Вспомнил, что он говорил о том, что нужно наточить косу, что края притупились, что из-за засухи в этом году урожай будет ранним. Понятно. Но почему он решил заняться этим именно сейчас? Я покрылся весь потом, недобрый знак, угроза… Бедная Катрине! Стоит ему сделать пять-шесть шагов от точильного камня, стоит ему взглянуть за угол, и он увидит ее… да еще в таком положении! Я закрыл глаза и начал молиться. Я молил Всевышнего, молил небесные Силы, которым подвластно многое, чтобы позволили мне, шестнадцатилетнему, достигнуть своей самой сокровенной цели, о которой я когда-либо мечтал. Какой смысл увести у меня из-под носа объект желания? Зачем? Она должна пройти мимо него, если не пойдет вокруг. Времени осталось считанные минуты, Йо, вероятно, уже закончил считать или почти закончил. Она должна пойти коротким путем. Это самое надежное. Йо начнет, наверное, искать в другой части длинного амбара, где хранится сено. Треск, скрежет точильного бруска. Он работает, может даже разделся… он всегда так делал, когда точил. Может, стоял полуголый на солнцепеке, чтобы дать своему мускулистому телу получить то, что ему причиталось, грудь и руки блестели от мужского пота, и она должна пройти мимо… О!.. Невыносимо! Нет!

Но вот кто-то вошел. Она! Я слышал, как она приближалась. Шаги. Почему-то остановилась. Но главное — она пришла, сдержала слово и, очевидно, ее никто не видел.

— Сюда! — прошептал я как можно громче.

Шаги приблизились, но медлили. Сено под ногами девушки неслышно шуршало.

— Сюда! Я был вне себя от ожидания. Облегчение:

— Сюда, Кат…

Но это была не Катрине, это была Герда, которая появилась в узком туннеле. Потом она поползла на четвереньках и предстала предо мной, плутовски улыбаясь:

— Вот где ты. Я не поняла, куда ты спрятался. О, Петер…

Что-то случилось. Не слышно точила. Точение закончилось? Точильщик устал? Передышка? Но почему?

Она подползла ко мне вплотную и заполнила мой тайник своим дыханием, парфюмерией и шепотом:

— Петер, больно ноге? — Я думала, что умру, когда ты упал и лежал…

Господи, что делать? А если появится Катрине? Что она скажет? Как мне убрать приползшую сюда Герду? Опять неудача, опять план сорвался, однако… я обнял Герду, и щека моя горела возле ее щеки, и она начала расстегивать пуговицы на моей рубашке, шептала:

— Почему ты не пришел к нам, Петер? Я ждала тебя…

Ждала меня.

Но что если Катрине все-таки придет? Что сказать? Что делать? Мысли метались, путались, а Герда делала свое: впилась губами в мой рот и гладила, гладила рукой мою узкую спину, грудь, под руками. Шептала:

— Я соскучилась по тебе, Петер, понимаешь. Тосковала… Мне не хватало тебя, не могла забыть наш танец…

Вот-вот. Льстит мне, пытается уговорить. Тосковала. Но разве нищему станет от этого легче?

Мы катались-перекатывались в сухом сене. Ей было восемнадцать лет, мне было шестнадцать. Была ли она опытной, что осмелилась так говорить со мной? Я подумал с неприязнью и с ревностью об англичанине. Он ее обучил? Что я в сравнении с ним? Мелькнула мысль о Катрине. Но Герда была здесь, близко, Герда с припухшими губами и жаркими объятиями:

— Ты, Петер, такой хороший. Добрый. Я люблю тебя…

Я плохо соображал, не мог определить, где правда, а где неправда, но решил прекратить терзаться насчет практических деталей в нашем, казалось уже неизбежном рандеву. Я прижался лицом к девичьей шее, дышал свободно и громоподобно и заглушал слабенькие голоса страха, звучавшие в моем внутреннем «я», надеялся, что все частности осуществятся сами по себе, автоматически, что обольщение произойдет тоже непроизвольно, в результате нашей возни, этой любовной, но бурной баталии, без каких-либо притязаний с моей стороны на особую изобретательность и отвагу… делаю, как могу: катались по сену, я на ней, я под ней, стонал, ласкал… для проявления инициативы не имелось преград. А мысль о Катрине не уходила… жгло в одном месте, которое также…

Тут я услышал, как кто-то вошел в сарай, раздались голоса, смех… кто же это смеялся! Дядя Кристен (должно быть, он) и еще кто-то… Женский смех, мягкий, интимный, как растекшееся по мрамору молоко, и я узнал его.