Ленинград действует. Книга 2 - Павел Лукницкий

Невский «пятачок» был захвачен частями 70-й стрелковой дивизии, и они закрепились на нем.

11-я бригада и 86-я дивизия, которым на своих участках не удалось достичь успеха, смыкаясь с флангов, присоединились к 70-й стрелковой дивизии, чтобы, переправившись у Невской Дубровки, расширить участок прорыва в обе стороны берега и развить наступление вглубь.

В этот день, стремясь отвлечь силы нашей авиации, немцы попытались, после почти пятимесячного перерыва, бомбить с воздуха Ленинград. Но им это плохо удалось. Их положение на Неве становилось угрожающим, потому что нашим частям на Невском «пятачке» удалось не только закрепиться, но и расширить участок прорыва; потому еще, что от Ивановского плацдарма вдоль берега Невы, атакуя немцев, пробивались части морской пехоты, а Волховский фронт вновь начал нажимать со своей стороны.

В следующие дни наши танки вместе с пехотой стали пробиваться в глубину вражеской обороны. Свежие подразделения 11-й стрелковой бригады, высадившиеся на левый берег в ночь на 28 сентября, включились в боевые порядки 329-го и 68-го полков 70-й стрелковой дивизии, дрались на участке от 8-й ГЭС до немецкого опорного пункта Арбузове и завязали бои на его окраине. В этот день, 29 сентября, берег Невы немецкая авиация бомбила непрерывно, но ночью переправы продолжались. Неву переплывали наши танки-амфибии; понтоны под огнем врага переправляли средние и тяжелые танки. Наступление наше развивалось.

По ночам поле сражения освещалось опускавшимися на парашютах осветительными немецкими ракетами, трассирующий многоцветный огонь полосовал небо, но в каждую следующую ночь высадка продолжалась. Первый батальон 11-й стрелковой бригады, пробивавшийся навстречу движущимся от Ивановского плацдарма морякам, перекатившись через усталых и понесших большие потери стрелков 70-й дивизии, ворвался к трем часам дня 29 сентября в Арбузово, прошел на другую его окраину, до опушки леса и закрепился там. Для немцев создалась реальная угроза окружения с третьего направления – на прибрежной полосе между Ивановским и Арбузовом. Поэтому днем 30 сентября немцы предприняли контратаку на занятое нами Арбузово. За нею, в течение дня, последовало еще шесть контратак, поддержанных бомбежками вражеских самолетов. Но все эти контратаки были отбиты нашими автоматчиками, гранатометчиками и минометчиками.

За этот день – солнечный и ясный – на других участках левобережья бой удалился от берега: наши части ушли вперед, пробиваясь навстречу 2-й Ударной и 8-й армиям Волховского фронта, ведущим тяжелейшие бои в болотах и наполненных водою котлованах Синявинских торфоразработок, на местности, открытой для наблюдения и обстрела с Синявинских и других укрепленных немцами и яростно обороняемых ими высот…

Бои были тяжелыми. Но люди оставались людьми. Они так привыкли к своему фронтовому быту, что и воюя ничуть не изменяли обычным своим жизнерадостности, деловитому спокойствию, способности шутить и смеяться. Уверенно и дружно они трудились. На примере людей маленького подразделения я расскажу здесь о том, как проходил их ратный труд в дни синявинских осенних боев…

27 сентября

Вечером 26 сентября командир 13-й батареи старший лейтенант Якуб Платов возле машины пульустановки, никак не вылезавшей из котлована, ругательски ругал своего заместителя:

– Не понимаю, товарищ лейтенант, какого черта смотрели вы? Все у вас люди, люди, забота о людях, а вот о технике заботы нет никакой! Ничего поручить вам нельзя. Почему бревна не подложили под левое колесо? Выезжать пора, а тут бегай сам по всей колонне да смотри, где кто опростоволосился!

Широколицый, шахтерски широкий в плечах лейтенант Георгий Корнеевич Серпиков стоял перед командиром навытяжку. Тот – маленький, экспансивный, верткий – грозно наскакивал на него.

К машине подошел командир пульустановки, степенный ефрейтор Исаенко с группой бойцов. Навалились дружно, машина выехала. Платов мгновенно смолк

– Ну что, откипятился? – по-домашнему улыбнулся Серпиков.

– Откипятился! – вздохнул отходчивый Платов.

– Пойдем-ка тогда кашу есть, пока ребята патроны грузят!

Серпиков давно изучил характер своего друга.

Оба сидели на пустых бидонах и ели пшенную кашу одной ложкой. Второй не нашли: вся посуда была уже уложена в ящики. Подойдя к своим начальникам, ефрейтор Хлепетько поглядел на кашу, на темнеющие поодаль грузовики со снарядами, на пушки, поставленные в голову готовой к походу колонны, подумал, помялся, сказал:

– Товарищ старший лейтенант, а ведь я знал, что мы сегодня выйдем!

– Почему? – оторвался от каши Платов.

– А потому – полотенце белое мне приснилось. Уж это всегда, как полотенце белое мне приснится, значит, верное дело – выезжаем!

Бойцы вокруг рассмеялись. Подобные доказательства скорого отъезда высказывались и другими бойцами. Даже веселый повар Дуся, плотная коренастая девушка, не раз говорила: «Нам здесь не жить!..»

А истина была в том, что с этой расположенной в Токсове позиции все давно стремились на передовую. И приказ батарее выйти к Невской Дубровке, занять новую огневую позицию для прикрытия с воздуха наступающих наземных частей был воспринят батарейцами как почетный и лестный подарок. Каждый понимал, как необходим для будущих решающих боев захваченный немцами в апреле, прославленный Невский «пятачок». Предстояло вновь вырвать его из рук врага и удержать за собой. Батарейцы были счастливы участвовать в этом деле.

В ночь на 27 сентября колонна шуршала шинами по шоссейной дороге. На головной, буксирующей первое орудие машине ехал командир батареи. Серпиков восседал на второй. Путь к Невской Дубровке лежал через окраины Ленинграда, через Большую Охту и на Колтуши. Ехали в темноте. Окраинные полуразобранные на дрова домишки скалили белые печи да трубы.

Неумолимо приближавшаяся вторая зима блокады' требовала от городского хозяйства жертв – множество деревянных домов было разобрано на дрова. Бойцы не узнавали знакомого с юности пригородного поселка. Освещенные синими лампочками, нагруженные дощатым ломом трамваи уступали колонне путь. Хлынул дождь, и девушки-прибористки сунули порученные им балалайки и мандолины под полы своих шинелей. Девушки твердо решили: «Воевать будем с музыкой!» Свистел ветер, летевший с Невы, осенний, упорный, острый…

Лабиринт пустых ночных улиц, перекрестки, повороты и – снова шоссе и проплывающие во мраке деревни. В двенадцати километрах от переднего края, в деревни Хабои, колонна остановилась: здесь со своим штабом поджидал батарейцев командир полка.

– Ну вот, батенька мой, – сняв очки, сказал в избе склоненному над картой Платову суховатый подполковник Зенгбуш, – утром поедешь дальше. И чтоб ты сбил десять самолетов и не возвращался, пока не собьешь их. Понял?

– Есть, товарищ подполковник, постараюсь оправдать доверие! – скороговоркой ответил Платов.

Он всегда был в речах, так же как и в движениях, быстр. Уж такой у него характер, за что бы ни взялся, все делать скорее, скорее!

И утром, торопясь выезжать, он хотел ограничить завтрак сухим пайком. Но тут объявилась курносая чернобровая девушка:

– Разрешите, я помогу вашему повару?

Оказалось, что колхозники этой деревни наволокли сюда к утру свои котлы да посуду, и некий бородач выступил с торжественной речью:

– Все для победы над врагом! Кушайте, дорогие бойцы! Наташка моя – повариха важная! А потом – побольше убивайте фашистов, чтобы не летали они над советской землей!

Наташа так быстро и так вкусно сготовила пищу, что Платову возражать не пришлось. А когда колонна трогалась в дальнейший путь, Наташа при всех батарейцах, ничуть никого не стесняясь, подбежала к серьезному Серпикову и поцеловала его прямо в губы. Отскочила, засмеялась и, крикнув: «Чтоб хорошо воевали!», убежала в избу. Строгое лицо Серпикова расплылось в улыбке, темно-голубые глаза стали вдруг мальчишески озорными. Серпиков вспомнил, что ведь он, собственно говоря, комиссар батареи, и если все по его примеру…

– Вот шалая! – прервал он свою мысль, но улыбка никак не сходила с его простодушного лица.

– Смотрите, товарищ лейтенант! Мы об этой ясноглазой молодочке вашей жинке напишем! – шутливо пригрозил командир орудия Байшир.

Улыбка исчезла. Серпиков насупился. Его жена Настасья Тимофеевна осталась в оккупированной немцами области. Уже больше года не знал он о ней ничего.

– Поехали! – сурово сказал лейтенант. – Заводи моторы!

С каждым километром дороги близость переднего края ощущалась все явственней. Грохот орудий усиливался, минометы оглашали лес неким металлическим харканьем. Но что это была за дорога! Ее еще только прокладывали в чаще леса саперы. Бревна стланей разъезжались, свежие ветки ельника под колесами машин тонули в болотной грязи. Встречный транспорт, старательно пропуская шедшую на передний край батарею, сворачивал, рискуя перевалиться в болото. Никто, однако, не негодовал, не ругался. Все понимали: надо! И шоферы встречных машин, не жалея ни сапог своих, ни захлестываемых грязью шинелей, выскакивали на подмогу артиллеристам, вместе с ними протаскивали пушки через ямы и рытвины. Колонну вел Серпиков, потому что Платов с двумя командирами других батарей уехал далеко вперед, чтобы заблаговременно выбрать огневые позиции. Но вот батарейцы увидели его на свежесрубленном мостике у застрявшего здесь гусеничного трактора. Колонна остановилась.