Леонардо да Винчи - Алексей Гастев

Живописец с большим удобством сидит перед своим произведением, хорошо одетый, и движет легчайшую кисть с чарующими красками; и убран он одеждами так, как это ему нравится; и жилище его полно чарующих картин и чисто; и нередко его сопровождает музыка или чтецы различных прекрасных произведений, которые слушаются с большим удовольствием.

В увлечении доказательством преимущества живописи перед другими искусствами он, по обыкновению, преувеличивает, но комната в самом деле отличается удобством, поскольку здесь все устроено, как Мастер приказывал: столы сделаны на козлах, чтобы их легче было передвигать, различные ненужные и не доставляющие удовольствия глазу предметы домашнего обихода скрыты за перегородкой, а окна увеличены и затянуты промасленной бумагой, оттого помещение также и в яркую солнечную погоду заполнено ровным рассеянным светом, подобно легчайшему ветерку, овевающему синьору Пачифику Брандано, поместившуюся на возвышении в кресле, поставленном относительно Мастера наискосок. Поэтому синьора повернулась к своему живописцу, легко опершись на подлокотник и кистью правой руки притрагиваясь к запястью левой: покуда синьора Пачифика не устает, позвоночник ее выпрямлен, что при некоторой грузности фигуры показывает большую энергию и силу мышц. Подруга Джулиано Медичи, гонфалоньера св. Римской церкви, смотрит на Мастера, как бы ему покровительствуя; и это понятно, если иметь в виду положение и сан ее господина и возлюбленного. Не каждый легко выдерживает тяжесть подобного взгляда, впрочем, смягчаемого прелестной улыбкой, как однодневная бабочка витающей около ее губ.

В зависимости от того, как продвинулась работа к тому времени, когда предполагаемый тайный посетитель проник в мастерскую, он, если истек достаточный срок и Мастер вышел к сфумато, рассеянию, мог бы увидеть точно такую улыбку на укрепленной в мольберте доске. Правда, нельзя быть уверенным полностью, что чему служит причиной и свойственна ли такая улыбка синьоре, или же она является изобретением Мастера, тогда как его модель ей подражает. Тем более задолго до этого во Флоренции смутная с косиною улыбка распространялась, как помнит читатель, благодаря излучению некоторых скульптур, отлитых в мастерской Вероккио по моделям его ученика и сотрудника. Впрочем, возможно и допустимо, что присутствовавший здесь с инструментом, лирой ди браччо, Аталант Миллиоротти способствовал благоприятному расположению духа синьоры, которую недаром прозвали Джоконда, то есть Играющая, а это, в свою очередь, хорошо согласуется с описанием, сделанным самим Леонардо, и словами Вазари, когда тот говорит, что, дескать, во время работы над портретом Мастер держал для своей модели «...певцов, музыкантов и постоянно шутов, поддерживавших в ней веселость, чтобы избежать той унылости, которую живопись обычно придает портретам, тогда как в этом портрете Леонардо была улыбка настолько приятная, что он казался чем-то скорее божественным, чем человеческим, и почитался произведением чудесным, ибо сама жизнь не могла быть иной». Также Аталант прочитывал иной раз вслух для развлечения какие-нибудь веселые стихи или новеллы известных авторов, которых большую часть не так удобно цитировать, поскольку понятия о приличном быстро изменяются, и тончайшая улыбка синьоры Пачифики нередко возбуждалась сальностями, в другие времена заставляющими краснеть и наборщиков.

Много впоследствии, когда «Джоконда» прославилась повсеместно, один английский медик, рассматривая знаменитый портрет и основываясь на положении рук, сложенных на животе и как бы прикрывающих его от нечаянного повреждения, заключил, будто синьора беременна. Согласившись с чрезмерно догадливым медиком, придется признать, что, помимо Леонардо, синьоры, Аталанта Миллиоротти и неизвестного, притаившегося за ширмами зрителя, присутствовавших тогда в Бельведере в комнатах Мастера, придется назвать еще Ипполито Медичи, будущего префекта города Рима и кардинала. Однако синьора Пачифика прибыла из Урбино через Флоренцию, где впервые встретилась с Мастером, имея на руках сына от Медичи уже двухлетним, а других детей у нее не было. Так что от остроумного предположения придется отказываться; а жаль, поскольку, имея в виду траурную вуаль, знак вдовства, прикрывающую прическу синьоры, оно как нельзя лучше отвечает излюбленному Леонардо принципу пары противоположностей, а именно – жизнь против смерти. Но все же возможно избежать большего убытка и сохранить достойное Мастера глубокомыслие, переведя беременность этой Джоконды, так сказать, в метафорический ряд.

91

Посмотри, что ближе человеку: имя человека или образ этого человека? Имя человека меняется в разных странах, а форма изменяется только смертью.

Называя картины детьми художника, Леонардо другой раз приводил анекдот, придуманный к случаю и, правду говоря, довольно плоский: когда-де одного живописца спросили, почему его дети, рожденные в браке, имеют безобразную внешность, в то время как в картинах фигуры миловидны и привлекательны, тот ответил, что детей он делает ночью в темноте, а живописью занимается днем, когда недостатки хорошо видно и он может их исправить. Удивительно, но людей ужасает или, наоборот, утешает и радует то самое, что их утешало и радовало в глубокой древности, тогда как вещи, казавшиеся вчера смешными наиболее тонкому человеку, сегодня представляются неостроумными и плоскими самому невежественному. И все же из приведенной непритязательной шутки возможно извлечь полезный для понимания смысл, а именно из выражения дети художника, поскольку будет невыносимой пошлостью и ложью сказать о произведениях Леонардо, что тут, дескать, мгновение останавливается и застывает, выхваченное из потока времени. И это происходит из-за особенного качества самостоятельной медленно текущей жизни, свойственного его произведениям и не много зависящего от сходства с моделью и вообще от правдоподобия: в сырых темных подвалах, бывает, появляется на стенах плесень, располагающаяся необыкновенными узорами и ни на что не похожая, однако изумительным запахом свежести раскрывающая свою живую природу. Так и с живописью Леонардо, когда излучение жизненного тепла и влажности дает себя обнаружить вместе с первым касанием грифеля о приготовленный грунт, хотя метафорические роды длятся сравнительно с обыкновенными родами долго.

Между тем притаившийся вымышленный свидетель, в каком бы состоянии он ни застал готовящееся произведение, присутствуя при метаморфозе, когда касание мертвого о мертвое, то есть грифеля или другого орудия живописца к грунту, становится причиной и местом возникновения жизни, сонной, как просыпающийся ребенок, станет испытывать страх, словно бы явился свидетелем черной магии. И тут всякие упоминания о музыкантах и чтецах, хотя бы Мастер в самом деле для этого старался, покажутся детскими выдумками сравнительно с могучей игрою создания, затеянной им здесь, на доске, когда чудесное излучение, или эманация жизни, усиливается лавинообразно, доска раскрывается в мир и стены за нею рушатся как бы от звуков трубы, сокрушающей библейский Иерихон.

Мастер видит страшно далеко, и за спиною Джоконды разворачивается долина реки, вьющейся в теснине между скалами, чему нету и малейшего подобия в низменной болотистой окрестности Рима. Отчасти это напоминает вид, открывающийся с какой-нибудь возвышенности вниз по течению Арно, когда с каждым поворотом реки и в соответствии с мерою удаления местность все больше растворяется в потоках воздуха и света и близко к горизонту ничего нельзя различить, помимо тусклого мерцания; при этом кажется, будто река течет на небо.

Что касается правдоподобия безотносительно к чему-нибудь определенному, то, имея в виду готовый портрет, Вазари сообщает следующее: «Изображение это давало возможность всякому, кто хотел постичь, насколько искусство способно подражать природе, легко в этом убедиться, ибо в нем были переданы все мельчайшие подробности, какие только доступны тонкостям живописи. Действительно, в этом лице глаза обладали тем блеском и той влажностью, какие мы видим в живом человеке, а вокруг них была сизая красноватость и те волоски, передать которые невозможно без владения величайшими тонкостями живописи. Ресницы же благодаря тому, что было показано, как волоски их вырастают на теле, где гуще, а где реже и как они располагаются вокруг глаза в соответствии с порами кожи, не могли быть изображены более натурально. Нос со всей красотой своих розоватых и нежных отверстий имел вид живого. Рот с его особым разрезом и своими концами, соединенными алостью губ, поистине казался не красками, а живой плотью. А всякий, кто внимательнейшим образом вглядывался в дужку шеи, видел в ней биение пульса, и действительно, можно сказать, что она была написана так, чтобы заставить содрогнуться и испугать всякого самонадеянного художника».