Русская классика, или Бытие России - Владимир Карлович Кантор

Пьер Безухов. Характерна фамилия – Безухов, т. е. глухой, недоступный внешним шумам, чей слух закрыт для суетного мира и открыт внутренним созвучиям и сочетаниям земли и неба (напомним хотя бы каббалистику с цифрами, в которые он играл, чтоб найти человека, который освободит мир от Антихриста-Наполеона – типичный чернокнижник вроде Фауста).

Любопытно, что образ героя строится как антипушкинский. Его Петр Кирилыч Безухов даже по имени – антипод Кирилы Петровича Троекурова, а вспышки дикого барского куража и разгула, которые у него тоже есть, Толстой оправдывает или даже любуется ими (осуждают Пьера за случай с квартальным, привязанным к медведю, противные Курагины), показывает вынужденность многих из них (дуэль с Долоховым из-за измены Элен, а следом расколотая мраморная доска после гнусного требования жены, показывающего ее нелюбовь: «Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… – Расстаться, вот чем испугали!» (V, 36).

Но именно в этой страстности очевидное для Толстого проявление нерядового характера. Мефистофель так определяет Фауста:

Нрав дан ему отчаянный и страстный.Во всем он любит бешенство, размах.От радостей земли он ежечасноСрывается куда-то впопыхах.

Вообще имя Петра несет у него при этом очевидно положительный заряд – это и Пьер, и Петя Ростов… И не просто положительный, а отчасти сакральный. Это человек, способный тосковать о горнем. Пьер (Pierre) – по-французски значит камень (Анна Павловна Шерер называет его «monsieur Pierre»), но тут также надо вспомнить евангельское о Петре как камне: «И Я говорю тебе: ты – Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее» (Мф 16, 18).

Камень, который ложится в основание великой постройки. Что же строит Петр Кириллович Безухов?

Пьер становится франкмасоном, т. е. вольным каменщиком, строителем Соломонова храма – храма мудрости и добродетели, основанной на евангельском учении. Любопытно, что Гёте тоже был масоном. И вот Петру Кирилловичу Безухову вручают кожаный фартук и лопату, «чтоб он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего» (V, 87). Но интересно, что, вступая в орден масонов, Пьер начинает с того, чем заканчивает Фауст. «Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще» (V, 82). Из всех масонских идей «последняя – исправление рода человеческого, особенно была близка Пьеру» (V, 83).

Я людям руки распростер.Я грудь печалям их откроюИ радостям – всему, всему,И все их бремя роковое,Все беды на себя возьму.

И вот он начинает действовать почти как Фауст. Собрав своих лемуров, т. е. управляющих его имениями, «он сказал им, что немедленно будут приняты меры для совершенного освобождения крестьян от крепостной зависимости, что до тех пор крестьяне не должны быть отягчаемы работами, что женщины с детьми не должны посылаться на работы, что крестьянам должна быть оказываема помощь…» (V, 109). Как Фауст, мечтающий отвоевать у моря кусок земли, чтоб увидеть там «народ свободный на земле свободной», так и Пьер мечтает отвоевать у моря русского рабства кусок свободной земли хотя бы в своих поместьях. И главноуправляющий, самый хитрый лемур, со всем соглашается. Фауст надеется:

Я жизнь их не обезопашу,Но благодатностью трудаИ вольной волею украшу.

Вместо этого гибнут Филемон и Бавкида. Он думает, что нанятые рабочие осушают болото, а на самом деле это лемуры роют втихаря ему могилу. Точно так же и у Безухова лишь кажутся осуществленной явью мечтания: «Во всех имениях Пьер видел своими глазами по одному плану воздвигавшиеся и воздвигнутые уже каменные (т. е. прочно и навсегда. – В.К.) здания больниц, школ, богаделен, которые должны были быть в скором времени открыты. Везде Пьер видел отчеты управляющих о барщинских работах, уменьшенных против прежнего, и слышал за то трогательные благодарения депутаций крестьян в синих кафтанах» (V, 112). Но на самом деле, как и в случае с Фаустом, происходило нечто совсем другое: «Пьер не знал, что там, где ему подносили хлеб-соль и строили придел Петра и Павла, было торговое село и ярмарка в Петров день, что придел уже строился давно богачами-мужиками села, теми, которые явились к нему, а что девять десятых мужиков этого села были в величайшем разорении. <…> Он не знал, что каменные, по плану, здания воздвигались своими рабочими и увеличили барщину крестьян, уменьшенную только на бумаге. Он не знал, что там, где управляющий указывал ему по книгам на уменьшение по его воле оброка на одну треть, была наполовину прибавлена барщинная повинность. И потому Пьер был восхищен своим путешествием по имениям» (V, 112).

Но, как уже сказано, Пьер в начале своего пути испытывает то, что Фауст испытал в конце своего земного пути. А потому он – другой Фауст, у него другой путь. Параллели, однако, на теме благоустроения мира не кончаются. Как мы знаем, Пьер (еще в первом томе, в начале своего поприща, еще до масонства) женится на Элен Курагиной, которая является явной аналогией Елены Прекрасной из троянского мифа, а Пьер себя чувствует Парисом. Но здесь отсылка не только к «Илиаде», но опять-таки к «Фаусту» и очевидная с ним полемика. Напомним, что во второй части гётевской трагедии Фауст вступает в брак с Еленой Прекрасной, той самой, реальной, из «Илиады», троемужницей – женой поочередно Менелая, Париса и Деифоба. Но и Элен троемужница; не считая бесчисленных любовников, она кроме Пьера – при живом муже, как и Елена Прекрасная – собирается замуж еще сразу за двоих – «вельможу, занимавшего одну из высших должностей в государстве» и «молодого иностранного принца» (VI, 291). Именно не разводясь, а как-то так. «По Петербургу мгновенно распространился слух не о том, что Элен хочет развестись со своим мужем (ежели бы распространился этот слух, очень многие восстали бы против такого незаконного намерения), но прямо распространился слух, что несчастная, интересная Элен находится в недоуменье о том, за кого из двух ей выйти замуж» (VI, 295–296).

Для Фауста Елена Прекрасная – его последняя женщина, для Пьера (каким его видит читатель) Элен – его первая женщина. Гёте восхищен таким брачным союзом. От Фауста рождается у Елены прекрасный и гениальный ребенок – Эвфорион, «новый Икар», несущий черты обоих своих родителей. Считается, что в образе Эвфориона Гёте изобразил Байрона, его неукротимый дух, ведь сам о себе ребенок восклицает, обращаясь к отцу, матери и хору:

Я не зритель посторонний,А участник битв земных.

У Пьера и Элен детей нет. И не случайно. Во всяком случае (что важно для нашего рассуждения), Елена Прекрасная счастлива и своим браком с Фаустом и их общим ребенком. Она говорит:

Двух сливая воедино,Длит любовь блаженства миг,Но конечная вершина —Единение троих.

Толстой не