Знак - Вероника Рот

Я почувствовала, что боль вновь обострилась, и попыталась усмирить ее с помощью дыхательной гимнастики, которой обучают шотетских солдат на случай, если придется зашивать рану, а обезболивающего под рукой не окажется. Я научилась этой технике по видеозаписям.

– Обычно, – продолжал доктор, – подобное случается в экстремальных обстоятельствах, в качестве защитной меры. Вам известно, не произошло ли чего-нибудь особенного с Кайрой? Тогда мы и сможем понять, каким образом возник столь необычный дар.

– К сожалению, я не знаю, – ответила мама.

Она врала. Я рассказала ей, что со мной сделал Ризек.

Но теперь я сообразила, что не стоит выводить ее на чистую воду. Если мать лжет, значит, у нее есть на то причины.

– Мне крайне неприятно сообщать вам об этом, но Кайра не просто созрела и получила дар, – добавил доктор Фадлан. – Похоже, что дар отвечает ее собственному устремлению, поэтому последствия меня несколько тревожат.

– Что вы имеете в виду? – резко спросила мать, выпрямившись на стуле в струну.

– Поток течет сквозь каждого из нас, – меланхолично вымолвил доктор Фадлан. – Он заполняет нашу плоть, как жидкий металл – формы для литья – опоки, в каждом случае принимая иные очертания и проявляясь по-разному. По мере развития человек меняется. Любые трансформации затрагивают и форму, которую принимает поток, поэтому и дар со временем тоже может преображаться. Впрочем, люди редко меняются на фундаментальном уровне.

Хотя я не увидела на руках доктора Фадлана ни единого шрама и он не говорил на откровенном языке, он внушил мне доверие. В уголках его рта и глаз залегли глубокие морщины, и они становились еще заметнее, когда доктор Фадлан смотрел на меня. Кожа его была того же оттенка, что и у моей матери. Между ними явно имелось отдаленное родство, что, в общем-то, неудивительно: в жилах многих шотетов течет чужая кровь.

Моя кожа довольно смуглая, почти золотистая – при определенном освещении.

– Дар вашей дочери причиняет физическую боль не только ей самой, но и другим людям, что свидетельствует о неких процессах, происходящих в глубине ее личности, – пояснил доктор Фадлан. – Чтобы узнать точнее, потребуются дополнительные исследования. Но пока все выглядит так, будто девочка считает, что она это заслужила. И сейчас она просто пытается нести непосильную ношу на своих плечах…

– Вы утверждаете, что моя дочь виновата в своем даре? – Жилка на шее матери лихорадочно забилась. – Что она хочет такой быть?

Доктор Фадлан подался вперед и в упор посмотрел на меня:

– Кайра, твой дар исходит именно от тебя. Изменишься ты, изменится и он.

– Она же ребенок! – Мама вскочила с перекошенным лицом. – Она ни в чем не виновата, и ей не за что себя наказывать. Мне жаль, что мы впустую потратили наше и ваше время, доктор. Кайра!..

Она протянула мне затянутую в перчатку руку. Я сжала ее пальцы. Никогда не видела свою мать настолько взволнованной. Паутина теней под моей кожей заворочалась.

– Как вы наверняка заметили, – произнес доктор Фадлан, – когда Кайра нервничает, ситуация ухудшается.

– Замолчите вы! – рявкнула мама. – Я не позволю вам смущать ее разум!

– Боюсь, в вашей семье она уже навидалась достаточно, чтобы ее разум смутился, – парировал доктор нам вслед.

Мама ураганом протащила меня по коридорам к взлетной площадке. Добравшись до корабля, мы обнаружили, что он окружен отирианскими солдатами. Их оружие – тонкие стержни, увитые темными нитями тока, призванное оглушать, а не убивать, – показалось мне смехотворным. Как и пухлые бронежилеты из синтетики, оставлявшие бока открытыми.

Мама приказала мне забраться в корабль, а сама остановилась поговорить с солдатами. Я неторопливо зашагала к дверце, надеясь что-нибудь услышать.

– Мы здесь для того, чтобы проконтролировать ваш отлет с нашей планеты, – сказал один солдат.

– Я – супруга владыки шотетов! Обращаясь ко мне, вы должны добавлять слово «госпожа», – прошипела моя мать.

– Мои извинения, мэм, но Ассамблея девяти планет не признает шотетское государство, а значит, для нас нет и никаких владык. Если вы незамедлительно покинете Отир, мы не доставим вам никаких неприятностей.

– Не признают они шотетского государства! – Мама усмехнулась. – Вы еще об этом пожалеете!

И, подхватив свои юбки, она гордо направилась к кораблю. Я уже залезла в кабину и сидела в кресле. Мама устроилась в соседнем. Дверь закрылась, пилот подал сигнал о взлете. Мне пришлось самой затягивать ремни безопасности, поскольку у мамы тряслись руки.

Тогда я, разумеется, не знала, но тот сезон стал нашим последним общим сезоном. Мама покинула нас после следующей Побывки, когда мне было девять.

Мы разожгли на центральной площади Воа погребальный костер, после чего корабль унес ее прах в космос. Наша семья погрузилась в траур, и вместе с нами скорбел и наш народ.

– Илира Ноавек отправилась на свою вечную Побывку, следуя токотечению, – провозгласил священник, провожая корабль. – И оно станет для нее истинной тропой подвигов.

А я еще долго не могла произнести ее имя вслух. К тому же вина в смерти матери лежала на мне.

7. Кайра

Братьев Керезет я впервые увидела из коридора для слуг – как раз напротив оружейной. Я была подростком, стоящим на пороге взрослой жизни.

Через несколько сезонов после смерти матери папа воссоединился с ней на Вечной Побывке. Он погиб в сражении на одной из планет. Мой брат, Ризек, уверенно шел по дороге, проторенной для него отцом. Ризек намеревался добиться полной независимости шотетов, а то и господства над всей планетой.

О Керезетах рассказала мне Отега, бывшая моя гувернантка. Слуги, включая младших поварят, вовсю шептались о братьях, и она поделилась со мной сплетнями.

– Их захватил Вас, стюард вашего брата, – заявила Отега, проверяя мое сочинение.

Она продолжала учить меня литературе и естествознанию, по прочим предметам я ее превзошла и занималась самостоятельно, что позволяло Отеге хозяйничать на кухне.

– Я думала, Ризек отправил солдат захватить предсказательницу. Какую-то старуху.

– Так и есть. Но она покончила жизнь самоубийством и избежала плена. Впрочем, Васу и его людям давно было поручено поймать братьев Керезет. Говорят, когда их, брыкающихся и вопящих, тащили через Рубеж, младший, Акос, умудрился освободиться от наручников, украсть нож и убить одного из солдат Васа.

– И кого же? – заинтересовалась я.

Я знала солдат, отправившихся с Васом: один обожал карамельки, у другого было травмировано левое плечо, а третий выдрессировал свою птицу брать еду прямо у него изо рта. Полезно знать такие вещи о своих подчиненных. На всякий случай.

– Кальмева Радикса.

Ага, сластену, значит.

Я нахмурилась. Кальмев Радикс был опытнейшим воином моего брата. И его прирезал обычный тувенский мальчишка? Позорная смерть.

– А зачем Ризеку понадобились братья? – спросила я Отегу.

– Все из-за их судеб, – Отега многозначительно поиграла бровями. – Вроде бы. А поскольку об их судьбах известно одному только Ризеку, то, полагаю, это правда.

Я пожала плечами. Я тоже ничего не знала ни о судьбах Керезетов, ни о чьих-либо других, исключая свою собственную и брата. Неделю назад мы с ним смотрели новости, и Ризек выключил экран через несколько секунд после появления руководителя Ассамблеи, заговорившего на отирианском. У нас уже более десяти сезонов подряд было запрещено изучать любой другой язык, кроме шотетского. А слуги могли услышать отирианский… так что лучше было не рисковать.

Отец поведал мне о моей судьбе в ходе скромной церемонии по случаю пробуждения токодара: «Второе дитя рода Ноавеков пересечет Рубеж». Странный удел для судьбоносной дочери, именно потому, что донельзя тривиальный.

Я давненько не хаживала потайными коридорами: в доме часто происходило много таких вещей, которые мне не хотелось и видеть. Но хоть мельком взглянуть на братьев Керезетов… Да, для этого можно сделать исключение.

Что я знала о тувенцах, кроме очевидного факта, что они – наши враги? Почти ничего существенного. У них – тонкая кожа, которую легко пропороть ножом, и они злоупотребляют ледоцветами, ставшими основной доходной статьей их экономики.

По настоянию матери я выучила их язык, – шотетская аристократия была, конечно же, свободна от отцовского запрета. Произношение давалось мне с трудом, слишком сильно отличались суровые, властные звуки моего родного языка от шелестящей, порывистой речи тувенцев.

Скорее всего, Ризек отвел Керезетов в оружейную. Едва я, пройдя потайными коридорами, присела в нише и слегка сдвинула панель в стене, чтобы заглянуть в щелку, как послышались шаги.

Оружейный зал ничем не отличался от других помещений в поместье Ноавеков: стены и пол обшиты темным деревом, отполированным с таким тщанием, что они казались покрытыми наледью. С высокого потолка свисала затейливо выкованная люстра с круглыми стеклянными плафонами, внутри которых мельтешили светлячки фензу, отбрасывая тревожные, дрожащие блики. Зал практически пустовал. Бежевые подушки, разложенные на деревянных скамьях, запылились и посерели. Прежде родители часто устраивали здесь балы, но Ризек водил в оружейную только тех, кого хотел запугать.