Анжелика. Королевские празднества - Анн Голон

— Даже сам король был немного раздосадован подобным великолепием. И все же Его Величеству не терпится узнать, так ли прекрасна жена хромого, как о ней говорят. Ему кажется невероятным, что можно полюбить…

Анжелика тихо удалилась и, отведя Франсуа Бине в сторону, ущипнула его за ухо:

— Твой хозяин вернулся и сейчас потребует тебя. Не позволяй всем этим господам соблазнить тебя деньгами.

— Не беспокойтесь, я только закончу прическу мадемуазель и тотчас удалюсь.

Анжелика спустилась вниз и вернулась к себе. Она думала, что ей очень нравится Бине, и не только из-за его искусных рук и тонкого вкуса, но и из-за житейской хитрости и философии простого человека. Он говорил «Ваша светлость» всем дворянам, чтобы случайно никого не задеть.

Она нашла мужа в комнате, в которой беспорядок достиг апогея. Де Пейрак с салфеткой, повязанной вокруг шеи, ждал цирюльника.

— Ну, милая дама, я смотрю, вы не теряете времени даром! — воскликнул он. — Я оставил вас в постели совсем сонную, чтобы узнать о новостях и распорядке церемоний. А часом позже застаю вас запросто беседующей с герцогиней де Монпансье и братом короля!

— Герцогиня Монпансье! Великая Мадемуазель! — ахнула Анжелика. — О господи! Я должна была догадаться, когда она заговорила о своем отце, похороненном в Сен-Дени.

Раздеваясь, она рассказала, как совершенно случайно познакомилась со знаменитой фрондеркой, самой богатой наследницей Франции, чей отец, Гастон Орлеанский, брат покойного короля Людовика XIII, скончался совсем недавно, а мать, Мария де Бурбон, герцогиня де Монпансье, умерла еще при ее рождении.

— Стало быть, те юные девушки ее сводные сестры. Мадемуазель де Валуа и де Алансон. Бине их тоже причесал.

В комнату вбежал запыхавшийся цирюльник и тут же принялся намыливать подбородок хозяину. Анжелика была одета в одну сорочку, но сейчас это никого не беспокоило. Графу и графине де Пейрак предстояло как можно скорее отправиться на аудиенцию к королю, который повелел, чтобы все придворные явились поприветствовать его этим утром. Ведь потом у поглощенных приготовлениями к встрече с испанцами французов не будет времени представиться друг другу.

Маргарита с полным ртом булавок одела на Анжелику первую юбку из тяжелой золотой парчи, затем вторую — из тонкого, словно паутинка, золотого кружева, узор которого подчеркивали драгоценные камни.

— И вы говорите, что этот женственный молодой человек — брат короля? — спросила Анжелика. — Он так странно держался с графом де Гишем, будто влюблен в него! Ох, Жоффрей, вы полагаете, что они действительно… что они…

— Это называют «любовью по-итальянски», — смеясь, ответил граф. — Наши соседи по ту сторону Альп столь взыскательны, что их уже не удовлетворяют естественные удовольствия, дарованные нам самой природой. Что и говорить, мы обязаны им не только возрождением литературы и других искусств, но также плутом-министром, ловкость которого не раз оказывалась полезной для Франции, и кроме всего прочего появлением у нас этих необычных нравов. Жаль, что они пришлись по вкусу единственному брату короля.

Анжелика нахмурилась.

— Принц сказал, что у вас ласковые руки. Хотела бы я узнать, как он это заметил.

— Клянусь честью, Месье постоянно пристает к мужчинам, и, возможно, попросил меня помочь ему расправить воротник или манжеты. Он не упустит случая, чтобы до него дотронулись.

— Он отзывался о вас в таких выражениях, что почти пробудил мою ревность.

— Душа моя, если вы по любому поводу станете так волноваться, то вскоре утонете в интригах. Королевский двор — огромная липкая паутина. И вы погубите себя, если будете обращать внимание на подобные пустяки.

Франсуа Бине, болтливый, как все люди его профессии, вмешался в беседу:

— Я осмелюсь сказать, что кардинал Мазарини поощрял пристрастия маленького Месье, младшего брата Его Величества, чтобы тот не вызывал опасений у старшего. Он приказывал, чтобы мальчика одевали девочкой, и заставлял его юных приятелей наряжаться также. Поскольку Филипп брат короля, всегда будут опасаться, как бы он не начал устраивать заговоры, подобно покойному монсеньору Гастону Орлеанскому, который был совершенно невыносим.

— Ты слишком сурово судишь о своих принцах, цирюльник, — произнес Жоффрей де Пейрак.

— Единственная ценность, которой я владею, мессир граф, мой язык и право болтать им.

— Лгун! Я сделал тебя богаче королевского цирюльника!

— Ваша правда, мессир граф, но я этим не хвастаюсь, ведь неразумно будить к себе зависть.

Жоффрей де Пейрак опустил лицо в тазик с розовой водой, чтобы успокоить раздраженную бритьем кожу. Из-за шрамов эта процедура у него всегда длилась долго и требовала осторожности, вот почему легкая рука Бине была как нельзя кстати. Граф сбросил халат и начал одеваться с помощью камердинера и Альфонсо.

Анжелика тем временем надела корсаж из золотой парчи и теперь стояла неподвижно, пока Маргарита крепила пластрон, настоящее произведение искусства из филигранного золота и переливающегося шелка.

Золотое кружево сверкающей пеной обрамляло обнаженные плечи, придавая коже бледное сияние и прозрачность фарфора. Мягкий румянец на щеках, выразительные брови и ресницы, вьющиеся волосы того же оттенка, что и платье, удивительно ясная глубина зеленых глаз — такой Анжелика увидела себя в зеркале: необыкновенное божество, созданное только из драгоценных материалов — золота, мрамора и изумрудов.

Вдруг Марго вскрикнула и бросилась к Флоримону, который уже тянул в рот алмаз в шесть каратов…

— Жоффрей, что из украшений мне надеть? Жемчуг выглядит чересчур скромным, бриллианты — слишком резкими.

— Изумруды, — ответил муж. — Они идут к вашим глазам. Одно только золото выглядит несколько вызывающе, да и блеск его немного тяжеловат. Ваши глаза смягчают его, даруют ему жизнь. Тут нужны золотые с изумрудами серьги и ожерелье. А вот из колец несколько может быть и с бриллиантами.

Склонившись над шкатулкой с драгоценностями, Анжелика сосредоточилась на выборе украшений. Она еще не познала пресыщения, и их изобилие неизменно приводило ее в восторг.

Когда она снова повернулась к графу де Пейраку, тот уже прикреплял шпагу к усыпанной бриллиантами перевязи.

Она долго разглядывала мужа, как вдруг по ее телу пробежала странная дрожь.

— Я думаю, что Великая Мадемуазель в чем-то права, когда утверждает, что в вашем облике есть нечто ужасное.

— Сколько бы я ни пытался, мне все равно не скрыть свое уродство, — ответил граф. — Если я начну одеваться, как придворный щеголь, я буду выглядеть жалким и смешным. Вот почему я подбираю туалеты, которые подходят к моей внешности.