Приговоренный - Леонид Влодавец

Николай Михайлович Слуев, Верочкин непосредственный начальник, был человек бывалый и однажды, в легком подпитии по случаю встречи Нового года, рассказал о том, как славно жилось корреспондентам в доброе старое время.

— Нас сейчас, прямо скажем, — ворчал он, — ни во что не ставят. Ну, приеду я сейчас в район, кто меня встретит? Да никто. Даже из районки никто не заявится. А раньше? Раньше в райком телеграмму слали: «Примите специального корреспондента областной газеты Слуева Н. М.». Самый минимум — главный редактор районки встречал. А если какой-то особый случай, то и сам первый секретарь райкома. На «Волге» по району возили. Каждый председатель колхоза или директор совхоза угощал. Пару раз надо было по заказу центральных газет поработать — передовой опыт пропагандировать, а это, между прочим, означало для района очень много полезного: ордена, премии, фонды. Ну, тут меня уже сам первый секретарь обхаживал. Теперь и самому не верится… Конечно, иногда неприятно было. Мужик старается, а тебе приказано его разнести как Бог черепаху. Здесь, в обкоме, уже решили, что его надо снимать, но для вызова на бюро надо почву подготовить — вот меня и посылали. Зато человеком себя чувствуешь, видишь результат труда: написал о начальстве хорошо — ему орден дали, написал плохо — с работы сняли. Потом, когда у меня в центральной прессе друзья появились, мне чего только не предлагали, чтоб я разные заказные статейки в Москву переправлял…

Может, тут и было чуть-чуть от Хлестакова, но Верочка вполне доверяла этой похвальбе. И она была полностью согласна с тем, что инфляция печатного слова даже обгоняет по темпам инфляцию рублевую. Не раз и не два ей приходило в голову, что она занимается, в сущности, совершенно бесполезным делом.

Конечно, будь у Веры все в порядке на семейном фронте то есть муж. детишки, стирка, готовка, беготня по магазинам и базарам, то ее мало волновали бы профессиональные проблемы. Во всяком случае, работе она уделяла бы ровно столько времени, сколько оставалось от дел домашних. Однако семейная и вообще личная жизнь у Верочки попросту не сложилась.

Родители ей достались интеллигентные, и в детстве, помнится, Верочка очень гордилась, что ее мама — актриса, а папа — театральный художник и работают они не где-нибудь, а в областном драмтеатре.

Театр этот одно время был совсем неплох, не раз бывал на летних гастролях в Москве и Ленинграде, а пару раз даже за границу ездил, правда, не очень далеко в Болгарию или в Румынию. Папины эскизы декорации к спектаклям висели на почетных местах в фойе, и каждый раз, когда Верочка ходила в театр со своим школьным классом, ей было приятно если одноклассники, тыча пальцем в эскиз, спрашивали- «Это твои папа рисовал?» Они были очень добрые каждый в отдельности, ее мама и папа. И прекрасно умели скрывать от дочери, что давным-давно не любят друг друга, а живут просто так по привычке, не желая травмировать ребенка. Наверно, у них были какие-то увлечения, романы, но разошлись они лишь тогда, когда Вера уехала в Москву и поступила в университет. Все одноклассницы почему то были убеждены, что Вера будет поступать в ГИТИС и ее возьмут туда по блату. Но блата там не было, а стать актрисой Вере не хотелось совершенно — слишком хорошо она знала по маминому опыту, какая это нервная и противная работа. Приехав на зимние каникулы после первого семестра, Вера узнала, что отец перебрался к другой женщине. Спустя некоторое время выяснилось, что и у мамы появилась новая половина. Кажется, и тот и другая нашли свое семейное счастье — тогда им было всего по сорок или чуть больше. Вере они оставили свою старую квартиру, а сами проживали с новыми семьями. Конечно, Вера бывала и там, и там. Самое ужасное состояло в том, что и отец, и мать связали свою жизнь с очень приятными и милыми людьми. И у мачехи, и у отчима если так можно выразиться, были свои воспитанные и беспроблемные дети, которые очень хорошо приняли Вериных родителей, а те, в свою очередь, прекрасно к ним относились. И хотя Веру в обеих семьях всегда встречали радушно, угощали чаем, с удовольствием с ней общались, расспрашивали, рассказывали о своих новостях, она и в одной, и в другой семье чувствовала себя гостьей. А поскольку Вера появлялась в родном городе только на пару недель зимой или на пару недель летом, то с каждым новым приездом она ощущала себя все более не своей и в семье отца, и в семье матери.

Опять-таки, наверно, если бы Вера удачно вышла замуж, завела детей и превратилась в обычную ломовую лошадь, как всякая замужняя работающая женщина, то отчуждение от родителей ее волновало бы меньше — просто времени бы не оставалось на переживания. Но замужество у нее получилось коротким, бестолковым и закончилось трагедией.

Винить кого-то было трудно. Верочка, попав в достаточно престижный вуз, больше всего заботилась об учебе. Хотя немалая часть ее однокурсниц-провинциалок считала, что «государственных» оценок вполне достаточно, лишь бы не выгнали и «стипуху» платили. Главной целью этих девиц было отловить «мэна»: программа-минимум — москвича, программа-максимум — иностранца, желательно белого. Некоторые достигли успеха, другие остались с носом, но Верочка — уже сейчас, конечно, а не тогда, в Москве, — почему-то жалела, что потратила столько времени на получение образования и очень мало — на личную жизнь. Сейчас она не могла простить себе двух глупостей, каждая из которых определяющим образом повлияла на ее дальнейшую судьбу.

Первая глупость состояла в том, что Верочка не вышла замуж за одного симпатичного, здоровенького и даже красивого паренька, который учился в Плехановском и, еще будучи студентом, гонял на экспортной «Самаре». Она познакомилась с ним на дне рождения своей одногруппницы-москвички. Неизвестно почему, — ведь ослепительной красавицей Верочка не была, да и хорошенькой выглядела только при правильном освещении, — этот юноша в нее, кажется, влюбился. Во всяком случае, теперь, пять лет спустя, Верочке так казалось. Может, это был самообман, но то, что этот парень не шутя предлагал выходить за него замуж, оставалось фактом. Наверно, если бы у Верочки с ним было что-то существенное, то она бы и вышла. Но как-то все не получалось. А в результате подвернулась какая-то побойчее и половчее, попроще и понаглее — цап! — и увела. Пока Верочка размышляла, морально или неморально выходить замуж без любви, может ли быть счастливым брак по расчету и не помешает ли ей замужество закончить институт, та, соперница, которую Вера теперь считала счастливой, заполучила мужа с квартирой, дачей, машиной, а также с перспективой работы за рубежом. Больше того, побывав год назад в первопрестольной и созвонившись с одной из подруг, Вера узнала, что ее несостоявшийся жених состоялся как бизнесмен, ворочает миллионами долларов, имеет, по слухам, виллы в Швейцарии и Испании…

Сразу после потери будущего миллионера — кто ж знал, что он миллионером будет? — Верочка совершила вторую определяющую глупость. Вышла замуж за своего земляка, и по любви. Познакомилась она с этим идиотом — Верочка сейчас не могла подобрать для него иного имени — на какой-то паршивой дискотеке. Где у нее глаза были? Что в этом придурке было такого? Ни кожи ни рожи. Дрожащие пальцы,

гнилые зубы и липкий взгляд. А она в нем чуть ли не Овода увидела. Во всяком случае, болтать он умел, играл на гитаре, аргументированно спорил о политике и, кажется, верил в Бога. Правда, не по-православному, а как-то по-сектантски, потому что венчаться они с ним не стали. У него было много идей, и ей, дуре, казалось, будто он знает, как обустроить… нет, не Россию, конечно, но хотя бы прочный семейный очаг. Они вернулись в родной город, обменяли Верочкину двухкомнатную и его однокомнатную на одну общую трехкомнатную и стали жить-поживать. Сначала муж работал на родном машзаводе, получая по тем временам неплохую зарплату, но потом стал орать, что не может больше ишачить на большевиков, и решил заняться частным бизнесом. Тем более год-то был уже 1991-й. Как он бизнесменил и чем занимался, Верочка так и не успела понять. В доме пошли пьянки с какими-то мерзковатого и даже страшноватого вида мужиками, которых этот несчастный называл «контрагентами». Пьяница из него получился никудышный — его сваливало на втором стакане, а «контрагенты» продолжали пьянку, не забывая прицениться к жене радушного хозяина. Верочка, которой эти пьяные комплименты, щипки и шлепки не доставляли удовольствия, чаще всего запиралась у себя в комнате или вообще убегала из дома к отцу или матери. А утром похмельный дурак начинал допытываться, не изменила ли ему жена, пока он валялся в отключке. Сперва это перемежалось с покаяниями, потом дошло до попыток ударить. Работать дома стало невозможно. Она засиживалась допоздна в редакции, старалась отвлечься и вообще пореже бывать дома.

Конец наступил неожиданно и ужасно. Во время одной из пьянок Верочка, как обычно, убежала к матери. Упившийся Авдеев, проспав под столом с пяти до десяти вечера, начал искать жену. А собутыльники с пьяных глаз ляпнули что-то невнятное: мол, ушла, потому что мы, трое, ее не удовлетворили. Что имели в виду «контрагенты» — Бог их знает. Может быть, действительно, как они потом утверждали на суде, Авдеев их неправильно понял. Они, дескать, сказали только, что Верочку не удовлетворяло их общество. Так или иначе, но Авдеев полез на них троих с кулаками, началась драка, и как-то нечаянно хозяина дома приложили головой о чугунную батарею парового отопления. Насмерть. Драка получилась очень шумной, соседи вызвали милицию, «контрагентов» повязали, Авдеева отправили в морг. Все наиболее существенные показания по делу могли дать только сами задержанные. Соседи, все как один, показывали, что слышали шум, но содержания криков не уловили. И, может быть даже, они не лукавили. Верочка ушла за два часа до пробуждения супруга, по дороге пожаловалась соседке, засвидетельствовавшей ее отсутствие на месте событий. Мать и отчим показали, что в момент убийства Верочка находилась у них на квартире, и тем самым все подозрения в причастности, которые появились у прокуратуры, смогли благополучно опровергнуть. А «контрагенты» прочно держали линию на то, что Авдеев полез первый, они его пытались урезонить, но случайно толкнули. Судмедэкспертиза оказалась к ним более чем благосклонной, так как, помимо смертельной травмы затылка, у потерпевшего не оказалось тяжких телесных повреждений. В результате обвинение предъявили не по 102-й, пункт «н» (умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах, совершенное группой лиц по предварительному сговору) и даже не по 103-й (умышленное убийство без отягчающих обстоятельств), а по106-й (неосторожное убийство). А на суде адвокат, напирая на то, что его подзащитные не были инициаторами драки, и на то, что обратного обвинение доказать не в силах, добился переквалификации на 105-ю (убийство при превышении пределов необходимой обороны). Наконец, поскольку оказалось, что толчок, послуживший причиной падения и получения потерпевшим смертельной травмы, взял на себя один из обвиняемых, то он и получил два года условно (он единственный из троих был ранее не судимым и положительно характеризовался по месту работы). Лишь год или два спустя, да и то краем уха, Верочка услышала, что ее муж поставил «контрагентам» крупную партию какого-то товара «по джентльменскому соглашению» и взял десять процентов предоплаты. (Не иначе, соглашение шло тоже через рюмочку.) «Контрагенты» товар реализовали, а с поставщиком расплатились ударом о батарею…