Мне 14 уже два года - Ирина Костевич

Но Алдаспан — это еще не все новости в моей жизни.

Мы с подружками-шестиклашками, Алей и Викой, затеяли грандиозное дело.

Помните, я говорила, что моя татешка работает в больничной столовке? Вообще-то я очень больниц боюсь, болезней, врачей. Однако разок пришлось пройтись по больничным лабиринтам.

Надо было отнести ключи тете Розе. Прорвавшись сквозь заслон медсестер на входе, я блуждала по мрачным коридорам, мечтая оттуда быстрее выбраться. Татешкину столовку проще всего было найти по запаху еды. Но вокруг пахло только хлоркой и какими-то лекарствами. Было невероятно уныло и серо.

Мимо прошла целая группа ребят моего возраста. То ли мальчики — то ли девочки — не поймешь. Кое-кто — с натянутыми на головы капюшонами. Остальные — почему-то лысые, вены сквозь кожу просвечивают! Все в марлевых масках.

Неожиданно кольнуло в сердце. Как привет из прошлой жизни… Посмотрев на них, сразу вспомнила Сану! Эти ребята — не знаю, мальчики или девочки — были как бы одной породы с ней.

Слава Богу, столовка вскоре нашлась.

Спросила татешку о встреченных мною. Лицо тети Розы как-то постарело. Вдобавок она еще и вздохнула по-старушачьи:

— Кровь больная…

— А разве кровь может болеть? Это же жидкость.

— Кровь плохая. Ребята хорошие, а кровь плохая. Ты, жаным, их пожалей. Вот нам с тобой, Кудай сактасын, жить да жить, а они здесь — на грани. Могут остаться, могут уйти.

Что-то у меня ничего в голове не укладывалось, и я спросила:

— Куда уйти, из больницы? — тут я опять вспомнила Сану. Она что, из этих, такая же?! Гуляла по городу, сбежав отсюда?

— Уйти. Совсем уйти — из этой жизни.

— Они же молодые!!!

— Это их испытание.

Я долго молчала. Мне стало так нехорошо из-за дурацкого желания умереть тогда, по дороге к Кажи-бабе. Вот я — здоровая, красивая, сильная, и вдруг, даже не вспомнив о близких, из-за первой крупной неприятности решила, что хватит с меня. А они… они ничего такого не решали. Болезнь решает за них.

— Но… ведь они в основном выздоравливают, да?

Татешка ничего не ответила. Так же молча обняла меня.

Мы с ней долго простояли в больничном дворе. По дорожкам прямо в пижамах гуляли люди, много курил мужчина в белом халате, наверное — врач. Тут тоже цвели розы и чирикали воробьи. То, что я узнала о ребятах там, в отделении, заставляло меня смотреть на происходящее другими глазами. Неужели для кого-то из них этот сентябрь — последний?

Тут созревший в моей голове вопрос стал настойчиво рваться наружу:

— Тате, а вы не знаете такую девочку… Ровесницу мою. Санной зовут…

— Сана… — татешка задумалась, перебирая, видимо, в памяти знакомых пациентов с больной кровью. Я с ужасом ждала, что она скажет что-нибудь типа: «Была у нас Сана…» Продолжать не хотелось даже мысленно.

— А! — татешка оживилась. — Сана… Оксанка, что ли? Малахольная! — выговорив редкое русское слово, она сама себе улыбнулась и повторила с удовольствием: — Малахольная!

— Ну, если малахольная, значит — точно та самая. Значит — живая, — с облегчением подумала я. Не вполне знаю значение этого слова, но думаю, что так называют каких-то особенных людей. Вот Сана и есть как раз такая — особенная.

— Вот, все время сбегает! Детдомовка. То под капельницами лежит, кровь ей вливают, а станет получше — ф-р-р, и нет Оксанки. Шатается где-то. Правда, всегда сама возвращается. Откуда-то деньги берет. Устраивают тут пир горой, музыку всем отделением слушают. Про нее много чего болтают, она давно у нас. Только болтают зря. Душа у нее светлая. Откуда ее знаешь, жаным?

Я рассказала татешке про нашу встречу. И что Сана оставила мне свой номер. Только я ей так и не позвонила…

По дороге из больницы я поняла, что сделаю! Ведь это же я сама пообещала осуществлять свои мечты? Никто за язык не тянул, правда? И я решила, что раскрашу для этих ребят одну из ужасных стен их отделения! Чтобы стена была цветная и радостная. Может, и им тогда легче станет. А то в такой «обстановочке» и здоровый закиснет. Начну там рисовать. Нет, даже так: рисовать начнем мы — я, Вика, Аля. Они ведь тоже классно умеют. Потом еще и других позовем. Главное — начать!

Глядишь, и Сану по ходу встречу. И все станет ясно. Я вдруг поняла, что на самом деле мне Сана понравилась. Кошмар, конечно, как она так со мной поступила. Но кто ее знает: может, на самом деле все было по-другому? Хоть бы все оказалось не так, как я себе представляю!

Теперь я на своей шкуре прочувствовала: прежде, чем обвинять и ненавидеть, надо выяснить все до конца!

Глава 11. Последний день октября

Вчера на тренировках случилось КОЕ-ЧТО!

Олжас придумал та-а-кую штуку…

Начались занятия с невинного приветствия и просьбы всем сесть и устроиться поудобнее.

Ну, кто сидит, кто валяется, а наш тренер загадочно так выдает:

— Это не вполне Алдаспан, но я вас научу. Очень полезно бить себя по лицу! И не жалейте — бейте со всей силы!

Группа загудела: «Как? Зачем?»

— Если сами не хотите, — попросите кого-нибудь. Мужа своего попросите, — посоветовал он одной мадаме, ходившей с нами заниматься.

— Да вы что! Я женщина, не воин! Что это вы мне предлагаете? Никогда в жизни мой муж не ударит меня! Никогда, — гордо ответила она тренеру.

— Так я вам это как женщине и предлагаю. Был бы мужчина, воин — предлагал бы дубиной по башке! — парировал невозмутимый Олжас.

Ну, это он сегодня что-то уж слишком разошелся!

— Никогда, — продолжал Олжас. — Вот вы сказали «никогда». А ведь если люди говорят это слово, значит, в их сознании есть какой-то блок. Страх сидит. У огромного количества людей есть страх, связанный с их лицом. Лицо для них неприкосновенно. Часто мы говорим или действуем так, чтобы нас не ударили по лицу, не дали пощечину. Если вы приучите свое лицо к удару, то станете свободнее. Избавитесь от этого страха.

Какое-то время все сидели молча, переваривая. Мадама, сердито сопя, встала и ушла, сильно хлопнув дверью.

Я вспомнила зубрилку Сабину, толкнувшую меня в раздевалке. Вспомнила и то, как вся сжалась тогда от ее грубости. И потихоньку шлепнула себя по щеке.

— Секция «Юный мазохист!» — пропищал Стасик с нашего класса. — Получил по правой — подставь левую.

М-да, «зайчик» стал смелее — даже голос прорезался, надо же!

— Смотрите — ничего, нормально, — улыбающийся Олжас не по-детски заехал себе по лицу.

«А рука-то у него тяжелая, — подумала я. — Может, поэтому он всегда такой румяный?»

— Попробуйте! — посоветовал тренер. Только делайте так, чтобы вам было удобно. Ну и, конечно, — если решитесь на это.

Я еще раз шлепнула себя по щеке, теперь уже сильнее и звонче. Очень нелепо, но опять ничего страшного.

— А теперь разбейтесь на пары. Поучитесь бить и получать удар.

Конечно, все желающие быстренько нашли себе пару того же пола. Девушки стали друг с другом, парни — тоже. И я, и Арсен остались в группе тех, кто лупить по лицу никого не собирался. Я представила, что было бы, стань мы с Арсеном в пару. Интересно, а он ударил бы меня?

Может… проверить?

Дух захватило от этой идеи.

— Привет, — я старалась глядеть ему прямо в глаза.

Опустил взгляд, кивнул. В жизни не видела такого растерянного лица!

— Садимся? — стук моего сердца такой, что остальным, наверное, кажется, что в соседнем зале сумасшедшие баскетболисты лупят мячами об стену…

Картина, да? Парень с девушкой, оба ничего так себе, вместо того, чтобы, ну… в первый раз поцеловаться, в общем… — они сейчас обменяются пощёчинами! В рабочем, так сказать, порядке.

Арсен независимо, гордо так, рассматривает завитки на ковровом покрытии. А я… я смотрю на него. Сейчас он совсем даже не улыбается. Как это я раньше говорила? «Новогодняя улыбка»? Вон у него угорьки над бровями. Хоть какой бы ты ни был красавчик, а прыщи все равно повылезли — не спросились. А ресницы у тебя, Арсен, длинные и прямые. Как маленькие стрелы… И нос такой милый. Веснушки на щеках, оказывается. А рот… Тут я смутилась и отвела взгляд. А потом собралась со всеми силами, какие там у меня еще оставались, подняла почему-то левую, а не правую, руку, и очень неловко и совсем слабо съездила его по щеке.

И быстро проговорила:

— Это тебе за то, что считаешь меня воровкой!

— Чего? — кажется, он вообще не расслышал, что я там говорю.

— Потому что… воровкой… считаешь. А это — не я!

Он хотел что-то ответить, но тут подскочил идиотский Стасик, совсем страх потерявший, схватил нас и чуть не лбами столкнул:

— Поцелуйтесь! Вы же любите друг друга!

Дурак какой, вообще! Вскочив, Арсен погнался за Стасиком, а я пошла на свое место.

Да-а… Просто супер, какие результаты:  Арсен стал со мной разговаривать! Он сказал мне целое «чего»! И еще: я ударила его. А хочется-то мне совсем другого.