Про Сашку Васильева - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Заканчивая школу, я никак не мог определиться с поступлением в институт. Дома, для себя, я довольно много рисовал, делая обложки к Есенину или Достоевскому, лет с 14, по предложению отца, делал анонсы новых фильмов для «Вечёрки», но никак не мог выбрать, куда идти учиться. В результате пошёл работать оператором на Центральную студию документальных фильмов – ЦСДФ. Призвали меня в армию, в подводный флот, однако из-за того, что я порвал мышечную ткань предплечья, таская тяжеленную киноаппаратуру, освободили меня от воинской службы вчистую. Подал я документы в Полиграфический институт, на отделение книжной графики. Вместе со мной сдавал на конкурс работы парнишка немного постарше меня. Когда я увидел его рисунки, мне стало совестно собственных, но меня приняли, а его – нет. Проучившись в Полиграфе месяц, я отправился к ректору и сказал, что ухожу с условием, чтобы на мое место взяли того юношу. Ну, ничего из этого, естественно, не вышло. К счастью, тот парень поступил на следующий год. А я вернулся на ЦСДФ. Потом, уже в 62-м, я поступил на операторское отделение ВГИКа и учился у замечательных послевоенных кинооператоров – Владимира Ивановича Воронцова, Коли Генералова, Копапина и у потрясающего Михаила Моисеевича Глидера.
Саша поступил во ВГИК несколькими годами раньше меня. Потом его то отчисляли, то восстанавливали, но мы там как-то не сталкивались, да и отделения у нас были разные. Из жён Сашиных знавал я только Шауру – очень талантливую и яркую личность. Встречались мы с ней и позже, уже после Сашиной смерти, когда снимали о нём фильм на деньги Шалвы Чигиринского.
В конце 70-х я уехал из дома в Спасоглинищевском на другую квартиру, и мы с Сашей больше не встречались. В 1993-м я что-то снимал в Лондоне, когда узнал, что Саши не стало.
июль 2011,
Москва
Люся Блэйкли (Меледина)
Преподаватель русского языка, переводчик. Живёт в Великобритании
Мой отец был военным моряком, и потому родители жили в Прибалтике, переезжая там по долгу службы из города в город. Меня оставили в Москве с бабушкой, считая, что «кочевое» существование трудно совместить со школьным обучением.
Квартира наша находилась в Печатниковом переулке, и я ходила в 231-ю московскую школу. В 1955 году восьмые классы объединили, и мы с Сашей, который до того учился в другом месте, оказались одноклассниками. Раньше мы знакомы не были, хотя дом, где жил Саша со своими мамой и бабушкой, тоже располагался в нашем переулке.
В самом начале нашей с Сашей дружбы моя бабушка позвонила его бабушке и спросила: «Это ваш беленький мальчик бегает за моей внучкой?»
Надо сказать, что в Сашиной семье мне очень обрадовались, потому что у Саши уже и тогда было множество самых разных знакомых. В том числе, некто Онька с дружками. Они были на несколько лет старше нас и не то чтобы из уголовного мира, но, во всяком случае, несколько «приблатнённые».
Наш район – Сретенки, Трубной, Солянки – в те времена в некотором смысле продолжал оставаться генетически связанным с Хитровкой. (Уже в Англии у меня появились подруги – сёстры, тоже приехавшие из Москвы. Их мать была американкой, а отец ирландцем. Мать, прожив в России половину жизни, так и не перешла на русский и довольно часто делала ошибки в речи. Однажды она пришла домой и сказала своим девочкам: «Я иду по Трубной, а там сидит хомьё». Дочери ответили, что ничего странного в этом не находят, поскольку там всегда сидит хамьё. Правда, потом выяснилось, что речь шла о семействе хомячков, которое и было названо «хомьём». Нужно заметить, что позднее выяснилось, что эти мои английские подруги-сёстры, живя в Москве, хорошо знали Сашу, и он очень помог старшей из них, которая выезжала из СССР последней из семьи.)
В общем, когда к Саше в гости стала приходить обычная московская девочка, Елена Ивановна – его мама – очень обрадовалась.
Васильевы приехали в Москву из Ленинграда уже после войны и после эвакуации, году в 1949, кажется. К тому времени Сашин отец – режиссёр Георгий Васильев – умер от туберкулёза гортани. Сначала Елена Ивановна с сыном и матерью поселилась в Печатниковом переулке, в двух комнатах коммунальной квартиры, а потом, по договорённости с соседкой, они как-то сумели обменяться на двухкомнатную квартиру в Спасоглинищевском переулке.
Елена Ивановна была очень красивой, совершенно очаровательной и с большим чувством юмора не только по отношению к другим, но и к себе.
Однажды, году в 1959, Елена Ивановна купила себе в комиссионке очень красивый, какой-то невероятный плащ – длинный, чёрный с горчичным. Пошла в нём в парикмахерскую. Надо сказать, она всегда давала очень щедрые чаевые (чему научила и Сашу, и меня, – скорее не «научила», а приучила), и вот швейцар провожает её до дверей парикмахерской и говорит с почтительным восхищением: «А нам тоже новую форму выдали». Елена Ивановна, хохоча, примчалась домой, содрала с себя плащ и больше его не надевала.
Люся с Еленой Ивановной
До Васильева она была женой Михаила Светлова, другим ее мужем был драматург Евгений Рысс. А между этими замужествами был у неё «шпион» Феликс. Он родился в Бельгии, в семье каких-то тамошних революционеров, и был воспитан в «духе любви к неизвестной родине», на благо которой и начал работать. Потом, оказавшись в СССР, само собой, был репрессирован. Елене Ивановне удалось уцелеть только потому, что они состояли в «гражданском» браке и она была прописана по другому адресу.
Когда Георгия Васильева выпустили для съёмок в Югославию, Елена Ивановна поехала с ним, и там за ней очень настойчиво начал ухаживать Милован Джилас – один из главных сподвижников Тито. Ещё одним мужем Елены Ивановны был композитор Виктор Белый, автор когда-то очень известной песни «Орлёнок, орленок, взлети выше солнца и степи с высот огляди…» А последний её поклонник, югослав, любуясь ею, говорил: «Лена лепо!», то есть Лена – красавица. Кстати, Сашу этому югославу выдавали за школьника, в то время, как ему было уже лет 25. Он, действительно, и не только тогда, но и потом, несмотря на все загулы и запои, выглядел очень молодо, много меньше своего возраста.
Лучшей подругой Елены Ивановны была киноактриса Марина Ладынина. Как-то, в бытность ещё женой кинорежиссёра Ивана Пырьева, Марина прибежала к Елене Ивановне в совершенном бешенстве:
– Представляешь, Ванька едет в Америку, а мне кидает кость – поездку в Париж!
– Мне бы такую кость кто кинул, – сказала подруге Елена Ивановна.
Тогда ведь не то что в Париж, вообще никуда никто не мог выехать…
Родом Елена Ивановна была из Курска. Её отец был известным врачом-гинекологом. Он довольно быстро оставил семью, и Елену Ивановну растила мать.
А вот Георгий Васильев происходил что называется «из графьёв». Он, по словам Елены Ивановны, был очень образованным, воспитанным, и даже рафинированным, человеком. В Ленинграде у них была прекрасная квартира. Елена Ивановна рассказывала, как однажды, впопыхах накинув халат, она не нашла от него пояска и подвязалась какой-то случайной ленточкой не очень подходящего цвета, – Георгий Николаевич был страшно фраппирован. В Ленинграде у Васильевых была огромная библиотека, в которой находилось много уникальных и очень ценных изданий. Во время блокады, когда хозяева оказались в эвакуации, в их доме поселился некий человек, топивший печку книгами, правда, по возможности сохранявший особенно ценные раритеты, за что Васильевы были ему очень признательны. Оказавшись в Москве в конце 40-х – начале 50-х годов, Елена Ивановна сперва работала следователем по уголовным делам. Но, поскольку она не являлась членом партии, её уволили. Тогда она устроилась машинисткой в газету «Гудок». В конце концов, ей – как вдове Георгия Васильева – начали выплачивать персональную пенсию, и она ушла из редакции.
С Сашей у них были хорошие отношения, но до тех пор, пока он не пил. Елена Ивановна очень переживала, кричала…
Конец ознакомительного фрагмента.
Примечания
1
Из книги: Наталья Траубегр. Сама жизнь». – Спб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2008 г.
