Психосфера - Брайан Ламли

Глаза, которые видели больше, намного больше, чем у других людей.

Чудеса. Да, Гаррисон творил чудеса. Его способности были почти что… безграничны? Когда-то они такими казались, но… он и сам не знал, — никогда ещё полностью не изучал, — предела, или ограничения своих способностей. Более того, в последнее время он хранил неловкое молчание на эту тему.

Она снова повернулась к его ложу, ее движения были нетерпеливыми, нервными. И тихо повторила про себя: «Чудеса…»

Но является ли этот талант даром Божьим? Эта способность творить чудеса? А если это действительно было от Бога (Вики всегда в этом сомневалась), то зачем Он так наградил Гаррисона? Или какого-нибудь человека, если на то пошло. Или, может быть, Бог действительно есть — сейчас.

Вики задавалась вопросом — существовали ли другие люди, обладающие такими же способностями, как у Гаррисона? Как люди в старых легендах? Вроде Мерлина и великих магов из древних мифов? Её мысли стали кощунственными. Такие, как Иисус Христос? Он тоже возвращал зрение слепым, воскрешал мёртвых, ходил по воде. Не был ли Он таким же?

Но нет, обстоятельства были разными. Чудеса Христа были общепризнанным благом. Чудеса Гаррисона были иногда… другими.

Её мысли внезапно переметнулись к их местонахождению…

Решение отправиться на Эгейское море было принято, как и большинство решений Гаррисона, внезапно. Его пилот (он владел реактивным самолетом бизнес-класса) был в отпуске, поэтому ещё неделю назад он нанял частный самолет с экипажем для перелёта в аэропорт Родоса. Был и второй маршрут, которым он когда-то мог воспользоваться — более тайный маршрут — но в мире паспортного контроля, в мире, где «чудеса», несомненно, привлекут внимание, он избрал гораздо более утомительный, и по его собственным словам, «механический» способ полёта.

Дом, который они сняли в Линдосе, фактически состоял из трёх соединённых между собой вилл, или апартаментов, с собственным внутренним двориком. Они заняли только самую большую комнату, оставив две других стоять пустыми. Они питались вне дома, с одним только исключением, когда Гарисон приготовил пару крупных кефалей, пойманных им на трезубец подводного ружья с резиновой тягой, приобретенного в Родосе. Гаррисон был отличным пловцом и умелым подводным охотником, которым стал за три года, которые когда-то провёл на залитом солнцем Кипре, будучи капралом в Королевской Военной Полиции. Однако здесь, в Линдосе, он быстро потерял интерес к этому «спорту». Очень скоро он понял, что ему не нужна сноровка, и что нет острых ощущений, когда можно просто приказать рыбе насадить себя на зубья гарпуна.

И в считанные дни они привыкли к череде жарких дней и тёплых ночей, к недорогим винам и дешёвому островному бренди (ещё одно наследие военной службы Гаррисона), к хорошим местным мясу и фруктам в деревенских тавернах. И всё же даже в этой почти экзотической, идиллической обстановка Линдоса — с его узкими белыми лабиринтами улиц, церквями, башнями, причудливыми арками, его монотонными ночными руладами лягушек и воплями кошек — даже здесь они не чувствовали себя совершенно непринуждённо. В основе этой проблемы, как и большинства их проблем, была мультиличность Гаррисона.

Как правило, личности Шредера и Кениха были отодвинуты на второй план или в ещё более глубокую часть сознания Гаррисона, — но при случае они могли пробиться на первый план. Часто, подумала Вики, без надобности и слишком настойчиво. Её мысли вернулись к недавним инцидентам, вроде вчерашнего, который служил прекрасным примером…

После завтрака под открытым небом, в патио, Гаррисон предложил прогуляться. Они пошли по тропинке, которая вела их из деревни к тихому, укромному пляжу с жёлтым песком, обрамлённым белыми скалами и грозными отвесными утёсами. Томясь от подкравшейся полуденной жары, они сошли с тропы и сели на первые попавшиеся валуны в тени подковообразной гряды утёсов, которые тянулись до огромной глубокой долины развалин Акрополя. У того места, что они выбрали для отдыха, находился большой участок, сплошь поросший напоминающими капусту растениями, кое-где украшенными маленькими жёлтыми цветами, похожими на английские примулы, с множеством зелёных, овальных плодов-стручков около двух дюймов в длину, и каждый стручок висел на отдельном стебле.

Когда они садились, Гаррисон ногой задел один из этих стручков, который тут же с достаточно громким треском или хлопком оторвался от стебля и полетел, как реактивный снаряд, отскакивая от толстых листьев, пока не попал в промежуток между ними и не свалился на затенённый песок внизу. В момент хлопка Гаррисон отдёрнул руку от растения, но жидкость из взорвавшегося плода всё же брызнула ему на кисть и предплечье.

— Тебе нужно вытереть руку, — слегка встревоженно заметила Вики. — Этот сок слегка едкий — или ядовитый, я точно не помню. Но я что-то такое читала.

Гаррисон понюхал запястье, сморщил нос и улыбнулся.

— Воняет кошачьей мочой!

Он фыркнул, но всё же достал носовой платок, чтобы протереть пострадавшие участки кожи. Вики рассмеялись над его восклицанием, которое, конечно, было искренней и простой реакцией Гаррисона. Настоящего Гаррисона, мужчины, которого она любила в эпоху «до того». Душевного и раскованного.

Двое греческих юношей выбрали тот же проторённый путь на пляж, идя немного позади них, но ни Вики, ни Гаррисон не придавали этому никакого значения; это же был свободный мир. В любом случае, молодые люди казались почти детьми, максимум лет пятнадцати или шестнадцати, и братьями, судя по внешности. И до сих пор большинство жителей Линдоса были любезными и невероятно обаятельными.

Поблизости было лишь небольшое количество людей — пара или две, медленно преодолевающие неровный спуск, идущий по утёсу вниз к пляжу, и маленькие группы, разбросанные на самом пляже — но это было как раз то, чего хотел Гаррисон. Это была главная причина для выбора Родоса в качестве места для отпуска: побег от суеты, суматохи и нагрузок жизни, которая, за последний год, по крайней мере, казалось, затянула его, как насекомое в шестерёнки некой огромной машины. Но насекомое из углеродистой стали, которое невозможно раздавить и без которого машина сама по себе не могла бы функционировать.

Ибо Гаррисон управлял — нет, был — машиной. Не совсем самостоятельной, но вполне саморегулирующейся, самоподдерживающейся. Несмотря на это, даже лучшие машины нуждаются в небольшом количестве масла, для этого и нужен был этот отпуск: небольшая смазка для шестерёнок жизни, которая вдруг стала значительно сложнее. Более того, отдых должен был дать ему время подумать о своём будущем. Чтобы решить, что лучше всего делать со способностями, которыми наделён его мультимозг — ментальными способностями, над которыми, он чувствовал это, его контроль с каждым днём ослабевал, вытекая из него, как медленная струйка песка из стеклянного шара в песочных часах.