Дети богов - Юлия Зонис

Пока Нили насыщался, а я задумчиво прихлебывал чаек с тусклыми поплавками жира, из угла на нас таращился малыш Аншти. Круглые черные глазенки мальчика возбужденно поблескивали. За всю свою короткую жизнь он впервые видел чужаков. Даже люди из долины не заходили в это богами забытое местечко, предпочитая осуществлять торговые сделки в одном из нижних поселений.

Когда трапеза завершилась и разговор о здоровье родственников и скотины пошел на убыль, хозяева деликатно оставили нас одних. Нили немедленно растянулся на циновке. Я вынул из рюкзака карманное зеркальце и при неярком свете принялся соскребать отросшую за день щетину. Телохранитель мой возмущенно фыркнул. Сам он, как только мы покинули цивилизованную Европу, отринул всякое подобие маскировки и немедленно заплел бороду и волосы на затылке в традиционные косы.

— Ну что ты ворчишь? Хочешь, одолжу бритву, у меня и запасная есть, — поддел его я. — Тебя снежком присыпать, и как раз выйдет любимый местными сочинителями йети.

— Ты, Мастер Ингве, конечно, умный и все такое, — пробурчал Нили. — А только не свартальв ты. Нету в тебе истинного разумения, и весь сказ. Ты бы еще волосы на спине обрил.

— Нили, — вздохнул я. — Вынужден тебя разочаровать, но у меня на спине нет волос.

— А я о чем? Да ты на рожу свою голую, Мастер Ингве, полюбуйся. Не знал бы я твоего батюшку и твою почтенную матушку, точно решил бы, что с босяком-альвом путешествую. Да Хель меня забери, даже этот пидор Ингри…

Тут его ворчание стало неразборчивым. Я послушно посмотрел в зеркало. Из темного стекла пялилась на меня угрюмая и тощая рожа, какой у свартальва быть не должно. Странно-светлые глаза — как вкрапления серебряной жилы в прибрежном суглинке. Хорошо хоть кожа у меня была смуглая и волосы черные, а то и вправду от верхнего альва не отличишь. Где основательность черт, будто из базальтовой глыбы выбитых зубилом, привычным к сотворению каменных идолов? Из дешевой металлической оправы смотрело лицо Инфвальт — лишь пошире лоб и резче скулы. Недаром гадюка-Ингри утверждал, что странная, неестественная моя любовь к собственной матери — всего лишь запущенный случай нарциссизма. Я хмыкнул и запихнул зеркало обратно в рюкзак. Вытянулся на циновке, закинув руки за голову, и прикрыл глаза. И совсем было собрался уплыть в подгорное царство: уже мерещились мне высокие своды и стены в прожилках кварца, железняка и халькопирита, и вечно озабоченное лицо матери — но вот сейчас она увидит меня, и морщинки у переносицы разглядятся — когда кто-то подполз из темноты и дернул меня за штанину. Пока я раздумывал, какое это высокогорное чудище могло заползти в хижину, в полумраке блеснули круглые глаза Аншти. Малыш снова дернул меня за штанину и прошептал: «Ыма. Ыма». На всех известных мне языках слово это звучало примерно одинаково.

Тенгши ждала на засыпанной снегом веранде. Женщина куталась в толстый платок, и все же, видимо, было холодно. Я предложил ей свою куртку, но она только покачала головой, приложила палец к губам и указала на перевенутое корыто. Я уселся на корыто. Внизу, в километровой пропасти за селением, завывал ветер, гремел листами жести на крышах. Тенгши присела на корточки рядом с корытом и вдруг явственно прошептала по-английски:

— Не ходи к монастырю.

От удивления я распахнул рот, и туда тут же ворвался ледяной сквозняк. Я закашлялся — но, заметив ее расширившиеся глаза, тут же прикрыл лицо ладонью.

— Ты говоришь по-английски? Почему же раньше?..

Тенгши покачала головой.

— Это секрет. Я не могу сказать родителям, иначе они меня проклянут. Я хочу убежать отсюда и взять с собой сына. Я устроюсь внизу работать в баре или уплыву на пароходе. На теплом берегу много баров и туристы очень щедрые, а тем, кто говорит на их языке, платят больше. Я буду посылать деньги отцу и матери, а потом и их заберу отсюда…

Я представил, кем бы могла стать на теплом берегу хорошенькая горянка, и мне стало не по себе. Это как же должна задолбать жизнь на этой высоте, чтобы согласиться ублажать щедрых туристов по барам.

— Как же ты здесь выучила английский?

— Меня учил один… человек.

Тенгши опустила голову, так что ее черные косы выскользнули из-под платка и упали ей на колени.

— Из тех, что внизу, в барах…

— Нет!

Если шепотом можно кричать, то это было криком.

— Он благородный человек. Он великий охотник и святой…

— Монах?

— Нет, он не монах. Он святее любого монаха, он — настоящий махатма. Он лечит голосом и прикосновением, и в его сердце нет страха. Он отомстил Тени за смерть моего мужа.

— Постой, постой. Какой Тени? Разве муж твой не разбился, упав со скалы?

— Так старшие велят говорить чужакам. Раньше у нас было много… какое это слово… поднимающиеся на горы…

— Скалолазы?

— Да, скалолазы. Из Америки, из Гоа, отовсюду. Мой муж был проводником и много получал за свою работу. Однажды, когда Ангшти только родился, мой муж повел группу в горы. Мы знали, что в горах появилась Тень, но дело было днем, весной. И никто не думал, что она решится напасть на нескольких человек. Мой муж не вернулся, и не вернулся никто из тех, что пошел с ним, и с тех пор Тени хозяйничают на вершинах. Если человек из поселка гонит яков на продажу, он может прийти обратно через три дня с выручкой, а может исчезнуть навсегда. Поэтому я говорю тебе — не ходи к монастырю. Там больше всего Теней.

— А что они делают, эти Тени?

Тенгши снова испуганно оглянулась, как будто ожидала, что из снежного мрака на нее наброситься нечто. Даже мне стало зябковато. В вечных снегах и на кромке ледников обитают древние духи, и часть из них отличается скверным характером. Сверху снова грохнуло жестью. Тенгши вскочила и, кажется, готова была метнуться в дом, но я встал, обнял ее за плечи и произнес убежденно и спокойно:

— Не бойся. Никто тебя здесь не тронет.

Смертные верят таким вещам, особенно, когда их произносит рожденный в любой из частей Альфхейма. Очень часто это оказывается ложным обещанием, но я и вправду готов был защитить мою хозяйку от любых притаившихся в ночи страхов. Законы гостеприимства чтятся у нас свято. К тому же, я пока что слабо верил во всю эту историю с Тенями. Намного более вероятным казалось, что в горах угнездилась разбойничья шайка, которых со времен начала войны между Поднебесной и Лхасой становилось все больше. Где есть конфликт, там и мародеры найдутся, а заброшенное в горах селение было совсем беспомощным. Разбойники вполне могли перейти границу, спасаясь от патрулей, и остаться в горах на зиму. Странно лишь то, что они задержались здесь надолго. Прибей меня Мьельнир — будь я грабителем, я нашел бы себе овечек пожирнее.