Дети богов - Юлия Зонис

— Опять ты со своей навкой барахтался? Посмотри на себя, ты же серый весь, не рожа — теодолит. Она ведь из тебя жизнь сосет! Когда ты наконец поймешь…

— И тебя с добрым утречком, Ингри.

Ингри вздохнул.

— Тебе что, так сложно называть меня Амосом?

Мне было не сложно. Хоть Горшком. Так же безразлично я относился к тому, как же все-таки обозначить должность Ингри: «советник» ли, или позаимстованный у Пузо «консильере», или официальный «аналитик». И «Амоса» он у кого-то позаимствовал, отчего-то питая неприязнь к собственному имени. Имена всех моих одногодков включали руну Ингваз, что было удобно — а вот, поди ж ты, помешанный на порядке Ингри тут решил отклониться от устава.

Когда жизнь моего папаши и его подручных оборвал уже упомянутый взрыв газа, мне пришлось срочно брать бразды правления компанией в свои руки. С Ингри я, будем честными, лоханулся. Он всегда казался тихим, неприметным пареньком — чем не советник? Я искренне полагал, что с этим тихоней смогу творить все, что левой моей ноженьке угодно, а он и не пикнет. Ошибка. Большая, грандиозная ошибка. Тихоня Ингри негромко, но твердо высказывал свое мнение по любому вопросу. Печально было даже не это, а то, что в конечном раскладе он всегда оказывался прав. Вот и сейчас…

— Ты сделал что?!

От возмущения консильере мой поперхнулся, и лицо его побагровело.

— Ты не ори особо, — предупредил я, — у вас там в Басре по дюжине жучков в каждой перегородке.

— Я и без тебя знаю, что у нас в Басре. А вот что ты творишь в Москве — это уже, Мастер Ингве, ни в какие ворота.

Если он начал величать меня «Мастером» — значит, дело пахнет керосином.

— Я что, должен опять объяснять тебе элементарные вещи? Неужели, о Князь-под-Горой, ты не понимаешь, как работает российская власть? Как работает любая власть?

Я поморщился. Ну все, пошла дудеть волынка.

— Любая власть, Мастер Ингве, следует двум простым принципам: купить или убить. На Западе покупательный принцип берет верх, причем лишь потому, что здесь принято платить долги: соответственно, организации, долги не платящие, через некоторое время обнаруживают, что им не на что покупать орудия убийства. И тогда убивают их. В России же, которая, как известно, Третий Рим, заново открыли великое правило Суллы Счастливого, развитое впоследствии Августом: если убить тех, кому должен, и отобрать их деньги, то можно и рыбку съесть, и на хуй не сесть. Так Россия вырвалась из великого круговорота банковских ссуд — угодив, правда, в не менее базисный круговорот красного, белого и серобуромалинового террора. Вся история этой, несомненно, великой страны развивалась под девизом: «проскрибируй, дабы не быть проскрибированным»…

— Все это, безусловно, занимательно, — перебил я.

Если дать Ингри волю, он будет излагать свои геополитические выкладки часами.

— Все это, говорю, интересно и поучительно, друг мой Амос, но, если следовать твоей логике, я поступил ровно так, как предписано здешними обычаями.

— Именно! Именно это ты, Мастер Ингве, и сделал. Ты позволил силовикам твоими руками избавиться от неугодного им банкира, а сам улегся под этого… как бишь там… Афанасьевича. Ведь тот, кого он с твоего согласия назначил, наверняка будет больше отстегивать правильным людям, то есть им, и драть в три шкуры с неправильных, то есть с нас. Погоди, мы еще доживем до того момента, когда нам придется платить за возможность перестраивать дедами прорытые шахты под их убыточные говноразработки. Неужели ты не понимаешь, что единственный козырь Свартальфхейма — в нашей чуждой человеку природе? Ни запугать, ни купить свартальфар невозможно, и они должны это понимать…

— И когда поймут окончательно, решат, что всяко легче и доходней от нас попросту избавиться — так, что ли? Ибо, если привести твою мысль к логическому завершению, дойную корову здесь сначала режут на мясо, а потом семь голодных лет по кормилице плачут. Хотя корове от этого уже ни горячо, ни холодно. И вообще, с чего это ты так разошелся, друг? Покушались, в конце-то концов, не на тебя — не ты в консервной банке торчал под обстрелом посреди бела дня…

— Под обстрелом? Покушались? Не смеши меня, Ингве. Разве так покушаются? По-настоящему покушаются в темной подворотне, в офисе, в квартире любовницы, наконец. А не в центре Москвы, в трех шагах от Кремля. Тебя просто хотели слегка припугнуть и намекнуть, кто здесь главный — и у них это отлично получилось.

Порой мне кажется, что Ингри слишком много времени провел среди людей — вон даже имя сменил — и это плохо сказалось на его умственных способностях. Печальное зрелище — бессмертный, подражающий человеку. Мы не слишком отличаемся внешне, однако внутри сделаны из совершенно разных материалов. Люди во всем подобны глине, которая так часто фигурирует в их мифах о творении. Недосушишь — разлезется под пальцами, перегреешь — растрескается. Из-за малого срока жизни душа их настолько пластична и подвержена изменениям, что достаточно и легкого давления. Поэтому однажды купленный человек всю жизнь будет продаваться, а однажды убивший останется убийцей. Мы, свартальфар, подобны породившему нас камню. Камень может обуглиться и оплавиться снаружи, камень можно раскрошить в песок, но кристаллы, из которых состоит порода, остаются все теми же — пройдись по ним хоть паровым молотом. Очень сложно разрушить кристалл. Поэтому мы можем сколько угодно продаваться и убивать, можем стать лососем, древесным корнем или женщиной, можем тысячу лет просидеть под землей, доить коров и рожать детей — суть наша от этого не изменится. Так-то оно так, однако, прогуляв по свету без малого шесть сотен лет, поневоле заметишь: даже чистейшие кристаллы кварца подлюка-жизнь ухитряется вмять в свои сплавы…

— Протри глаза, экономист. Ну, потеряем мы на этом деле процентов десять…

— И ты так спокойно об этом говоришь? — ахнул Ингри по другую сторону экрана.

Нет, определенно, блеск златого тельца помутил разум моего советника.

— Кончай считать гроши, жмот, и взгляни на общую картину. Напряги свои пресловутые аналитические способности, за которые ты, между прочим, и получил место в правлении компании. Меня вызывают в Москву, якобы на срочное совещание в связи с падением прибыльности разработок. Тут мне устраивают бесталанное покушение, так?

— Так.

— Затем непосредственно покушавшийся, неплохо, кстати, осведомленный о моей пресловутой вспыльчивости — взять хоть бедного Карла — сам объявляется, приглашает меня в гости, заводит речи о незначительных кадровых перестановках в московском представительстве… Не кажется ли тебе, что овчинка выделки не стоит?