Кто не боится молний - Владимир Сергеевич Беляев

Ульяна не отзывалась, стояла, опустив голову, задумавшись. Лизка вернулась к подружке, толкнула ее:

— Оглохла, што ли?

Ульяна повернулась к Лизке, обессиленно оперлась на ее худое острое плечо. С болью в голосе спросила:

— Теперь-то он скоро придет?

— Про кого это ты? — недоумевала Лизка.

— Да про сына моего, — странно сказала Ульяна и виновато улыбнулась Лизке.

— Его же повесили немцы, — с трудом прошептала Лизка. — Как же он вернется?

— Я про другого спрашиваю, — вздохнула Ульяна и пошла за коровой. — В партизанах он был, а после войны ко мне обещался, теперь, чай, не долго ждать.

Лизка смотрела ей вслед, жалостливо качала головой.

«С ума сошла», — думала она, не зная, как утешить подругу.

Ульяна пригнала коровенку домой. Это была ее собственная скотина, которую они купили с мужем лет пять назад, чтобы не носить с колхозного двора молоко, а то люди от зависти скажут, сама, мол, доярка, берет сколько хочет. Им, слава богу, хватало своего. Коровенка словно в недоумении остановилась у ворот, не узнавая подворья.

С грустью смотрела вокруг и Ульяна. Избу словно ветром снесла война, и только мусор да взрыхленные комья земли остались на том месте, где раньше стоял дом.

Ульяна пошла в сарай, остановилась у порога, стала прикидывать, как приспособить эту постройку под жилье. Корову можно поставить в курятнике, который давно опустел. От избы остался только погреб, его надо огородить и прикрыть от дождя. Ульяне теперь ничего и не нужно, вполне хватит того, что осталось, тужить не о чем.

Достала из колодца ведро воды, напоила корову, бросила ей охапку соломы, закрыла калитку и торопливо ушла со двора.

Она почти бежала по улице, нока добралась до площади. Долго стояла, не замечая, что за ее спиной молча толпились односельчане. Пришло много людей: и старики, и молодые, и дети. На том самом месте, где при немцах была виселица, на которой повесили ее сына, солдаты с утра поставили белый, сверкающий на солнце обелиск с красной пятиконечной звездой наверху. На обелиске написали слова: «Вечная память героям, павшим в боях за честь и свободу нашей Родины!» И ниже высекли имена погибших, среди которых было имя младшего сына Ульяны — Петра Демина.

Целый день, до захода солнца, стояла Ульяна с опущенной головой, смотрела на обелиск, и рядом с ней стояли с таким же выражением лиц такие же матери, молодые женщины, старухи, солдаты, девчонки с мальчишками, старики. Стоял непобедимый народ, вынесший на плечах великое горе.

5

С тех пор Ульяна пошла к людям, трудилась в поле, ходила за плугом, подгоняла запряженных худых лошадей, водила за налыгач тощих коровенок, плетущихся в ярме. Вместе со стариками, деревенскими бабами и детьми вручную сеяла рожь на черной, вспаханной ниве.

Бывало, усталые руки Ульяны опустят на землю лукошко с зерном, отдыхают. Ульяна разгибает натруженную спину, поднимается на бугор, смотрит и смотрит на дорогу.

— Кого ждешь, Егорьевна? — спрашивают ее люди.

Но Ульяна молчит, не отвечает. А люди больше не спрашивают, сами знают, какая тяжкая боль на душе этой женщины. Вон как состарилась за эти годы, вся почернела от горя, лицо сморщилось, покрылось глубокими складками, волосы поседели.

Так прошло много дней и ночей, сменялись времена года, зеленели и вяли травы, замерзала и отогревалась земля, вырастали и опадали листья на деревьях, улетали и возвращались птицы. Уже далеко в Берлине окончилась война, и наступило первое послевоенное мирное лето.

Сухой горячий ветер развевал выбившуюся из-под платка Ульяны седую прядь волос. Она стояла на бугре, откуда хорошо видна дорога, уходящая к лесу. Далеко за поворотом показались два человека, они шли к селу, поднимая сапогами дорожную пыль.

Ульяна поспешно спустилась к дороге, всматриваясь в приближающихся людей. Теперь можно ясно различить, что это солдаты. Один с вещевым мешком за плечами, другой — с чемоданом. Ульяна срывается с места, бежит навстречу идущим.

Увидев бегущую Ульяну, женщины тотчас побросали работу и тоже заторопились к дороге. Впереди всех заспешила Настя, в белом платочке, проворная и легкая, как горная козочка. Ульяна внезапно остановилась, смотрит то на одного, то на другого солдата, опускает голову в поклоне, уступает дорогу путникам. Напрасно она бежала, нет среди них того, кого она ждет.

— Здорово, Ульяна Егоровна! — весело крикнул ей усатый солдат. — Не признаешь, что ли? Это же мы, Евсей Миронов и Василий Кравцов. Живые вернулись с войны.

Ульяна опустилась на землю у края дороги, заплакала. А подоспевшие бабы окружили солдат, обступили их, запричитали. Настя бросилась на шею Евсею с радостным криком:

— Братка! Братка вернулся!

На Василия Кравцова тут же налетела его жена, рыжая, веснушчатая Фроська, завыла и заголосила на все поле.

Ульяна тяжело поднялась с земли, вытерла слезы, улыбнулась чужому счастью и пошла к одинокому своему лукошку с семенами.

Пришла зима. В Ульянином сарайчике, приспособленном под жилье, пусто и тихо. За единственным маленьким окном все покрылось белым снегом, над крышами соседних домов поднимаются сизые столбы дыма, долго не тают в морозном воздухе.

Ульяна стоит на табуретке, вытирает тряпкой пыль с карточек, развешанных по стене в рамках под стеклом.

Тут вся семья Деминых: на одной карточке Ульяна с мужем Ефремом, а на отдельных два сына — Иван и Петр. Младший сын сфотографировался, когда ему было лет четырнадцать, совсем мальчишка, весело смотрит со стенки, улыбается.

Ульяна не заметила, как распахнулась дверь и в комнату вошла жена солдата Василия Кравцова рыжая Фроська с раскрасневшимся лицом, в старой овчинной шубе.

— Здорово, подружка! Слышь? Это я, Ефросинья.

Ульяна обернулась, слезла с табуретки.

— Садись, коль пришла. Чего надо?

— Опять за тобой притащилась, — сказала Фроська. — Председатель говорит, всем нужно на работу, а то хозяйство развалится.

— Оно и так развалилось, — махнула рукой Ульяна.

— Ноне дела, должно быть, лучше станут. Евсея Миронова в председатели выбрали, он на войне старшиной был и в партизанах служил, да и ранее честным человеком считался. Он и послал меня за тобой. Вы, говорит, бабы, большая сила, помогайте, без вас беда. Верно понимает нашу жизнь, ей-право.

— Эх, Фроська,