Настоящая фантастика – 2010 - Генри Лайон Олди

Бравурный «Марш первооткрывателей», грянув из акуст-линз, ввел в замешательство не только Гюйса. Регина тоже сморщила носик:

— Не такую! Танцевательную!

Марш сменился модным вальсонетом «Вернись ко мне».

— Другую! — Девочка, рассердись, топнула ножкой. Танцевать вальсонет она не умела. — Веселую!

С третьего раза эстет-компилятор угадал: на площадку выплеснулся зажигательный ритм «синт-вэйва», щедро сдобренный раскатами тубароллы. Регина запрыгала, ликуя. Остальные дети сонно переминались с ноги на ногу. На лицах их начало проступать недоумение.

Рано!

Нельзя рвать связи так резко.

— Танцуют все! — провозгласил Гюйс, подавая пример.

— Все, все! — поддержала Регина.

«Я не враг тебе. Не соперник. Мы играем вместе. Ведь правда, дитя? Ты не против, если дядя тебе чуть-чуть поможет?»

Дети задвигались живее, лица их просветлели. Продолжая выплясывать вокруг Регины, Гюйс открылся сильнее. Раскинул «сигнальную сеть», проникая в сознание детей, накрывая группу колпаком личного пси-восприятия. Всех, кроме Регины. Этот танец ты пропустишь, крошка. Если ты почувствуешь присутствие дяди Фердинанда там, где никого чужого быть не должно, — дело пойдет насмарку.

Ох и наплела, дурища!

Трудно держаться на грани, не сбрасывая до конца шелуху. Не впускать в себя калейдоскоп чужих образов. Не проваливаться в изнаночную реальность, где — зеленые холмы, шелест олив, звуки флейты. Видеть, слышать, чувствовать. Расплетать, распутывать сиреневые нити… лозы… щупальца… Осторожно! — не дерни, брат, не повреди. Вливай по капле умиротворение… память о веселой игре, где все было здорово, но ты утомлена, дитя мое, и друзья твои утомились, и нежные подруги, и пора отдохнуть… скоро тихий час…

На какой-то миг он все же провалился.

Холмы — от горизонта до горизонта. Бугрится мышцами шкура спящего зверя. Зеленая шерсть травы идет волнами. Стонет земля от страсти под ласками ветра. Выгорела бирюза небес над головой. Налилась прозрачностью — до звона, до Одурения. Пляши, Фердинанд Гюйс! — красавец-мужчина, атлет в венке из одуванчиков. Темно-синяя кожа. Смеющийся взгляд. Длинные пальцы музыканта.

Мохнатые ноги козла.

Не бывает таких ног. Даже у модификантов. И кожа его на самом деле — светлая. Но это не важно. Шелестит, шепчет в дремоте олива. Вторит шелесту флейта из черного дерева, с костяным мундштуком. Быстры пальцы Гюйса. Ласково дыхание. Неистощимо вдохновение. Нежится флейта под его поцелуями. Волшебным кольцом, воронкой над утонувшей ладьей кружится хоровод нагих юношей и дев, обступив флейтиста. И лишь одна, соперница, отойдя в сторонку, ласкает свою — другую! — флейту.

Это ее хоровод. Это она зачаровала всех. И не шелесту оливы вторит флейта Гюйса, но мелодии златокудрой девы. Она здесь хозяйка.

Хозяйка, да?

Дыши со мной, хозяйка. Пляши со мной, хозяйка. Спеши за мной, хозяйка.

Сыграем колыбельную на два голоса?

— …гости устали, малышка. Мы ведь здорово потанцевали?

— Здорово! — зевая, соглашается девочка.

— Гостям надо отдохнуть. И жениху с невестой нужен отдых.

— Ага…

У нее слипаются глаза.

— На космическом корабле очень строгий распорядок.

— Знаю… мой папа — капитан…

— Твой папа — капитан, он тебе рассказывал. На корабле тихий час. Гостям пора спать. И команде пора спать. И жениху с невестой…

Он легко подхватил ее на руки. Вздох, улыбка, и Регина уже крепко спала.

От корпуса к ним бежали воспитатели.

8

В детском саду ее не пустили к дочери.

— К детям нельзя, — пряча глаза, сказала дежурная. — Тихий час.

— Я настаиваю!.. Нет, я требую!..

— Извините. У меня распоряжение заведующей.

Пунцовая от стыда за то, что приходится отказывать матери, она лично встретила графиню у входа, хотя могла бы ограничиться интер-связью. На лице дежурной, укрыт за газовой вуалью смущения, читался восторг. Она уже предвкушала, как станет рассказывать о происшествии: мужу, приятельницам, соседям; свяжется с мамой, отдыхающей на водах в Трепте…

Дежурная еще не знала, что именно произошло. Но душой чуяла: это оно, условие для ее личного языкатого счастья. Необходимое и достаточное.

— Баронесса Риттенгоф ждет вас.

Кипя от возмущения, Анна-Мария прошла в кабинет заведующей. С баронессой Риттенгоф — наедине просто Гретой — они были если не подругами, то добрыми знакомыми. Грета защищала свой титул у герцога Раухенбаума. Талантом ее обделили, зато упрямства в небесной канцелярии отвалили на десятерых. Легкая на ногу, пухлая хохотушка, она зубами выгрызала диссертацию по особенностям детской ценольбологии, проводя на кафедре больше времени, чем иная сладкоежка — в кондитерской.

— Мне очень жаль, — вместо приветствия сказала баронесса.

Она сидела за столом, глядя на затемненную сферу. Словно там, в глубине, затаился кто-то влиятельный и подозрительный и было важно не скомпрометировать себя. Все остальное — знакомство, симпатия, сплетни за чашечкой кофе — подождет до лучших времен.

— Я хочу видеть дочь, — ответила Анна-Мария.

— Да, конечно. С ней все в порядке.

— Я хочу видеть дочь. Немедленно.

— Покажите ей дочь, — ответили из сферы.

— Игровая площадка № 3, - без возражений приказала заведующая.

Покрытие окна, выходящего в парк, приобрело матовый блеск.