Место встречи - Левантия - Варвара Шутова

— Никогда не слышал, чтобы Смертные работали на уголовный розыск!

— Да вы что!

Арина вспомнила, как еще в сороковом, на дне рождения их Смертного, милого и забавного Мити Куницына, Яков Захарович встал и начал рассказывать.

Сразу после Революции работал в левантийском уголовном сыске легендарный Смертный — Антон Олефир. И был у него лучший друг, не менее легендарный сыщик Борис Исакович. Ученик Якова Захаровича, между прочим. В общем, дружили они, пока однажды Исаковича не убили.

Антон, конечно, погоревал часа два, а потом… В общем, Исакович сам свое убийство расследовал, сам убийц взял и сюда привел. Причем не шушеру какую-нибудь. Исакович многим бандитам кровь попортил, так что ради его убийства объединились, вы не поверите, но Курлянд, который Виленский Волкодав, вы тем более не поверите, но Гоцман, который Голубятник, и даже Вовочка Машков, артист больших и малых налетов, которого мы до того год пасли. И все трое под его диктовку явку с повинной написали.

Он их до камеры проводил, потом поцеловал вдову, обнял напоследок друга — и отправился пешком на кладбище, чтобы ценный лошадиный ресурс на себя не расходовать!

— Вот какие люди были в наше время! — подытожил рассказ Яков Захарович.

— А доказательную базу собрал, прежде чем на кладбище идти? — Арина откинулась на спинку стула, хитро посмотрев на Якова.

— Нудная ты, Аришка, за что и люблю, — сказал тогда Митя — и поцеловал ее в щеку. Арина пересказала историю Шорину, разумеется, умолчав про поцелуй.

— Да, хорошо бы нам Смертного, — вздохнул Шорин.

— Товарищ Сталин лично сказал, что пока не будет допрошен и похоронен последний убитый солдат, война не закончена, а значит, Смертные демобилизованы не будут. Так что привыкайте — Смертного мы получим лет через пятьдесят.

— За неимением гербовой…

— А кстати, скажите, товарищ Шорин, ваш след можно затереть? Ну вот отпечаток, — она прижала палец к обитому жестью столу, — а вот его и нет, — она дыхнула на поверхность и протерла рукавом. — По вашему ведомству так можно?

— Сегодня днем я бы сказал «нет». Но сейчас… Черт его знает, товарищ Качинская, черт его знает.

Шорин вышел, тихий и задумчивый. Арина еще некоторое время посидела над трупом,

переписывая в блокнотик все его странности, необычности и мелкие детали, пытаясь найти под ногтями, во рту или в уголках глаз хоть какую-то зацепку к разгадке.

Безуспешно. Впрочем, как она сама сказала, делать выводы — не ее прерогатива. Ее задача — замечать, описывать и поставлять материал для размышлений.

Арина вышла из морга, закурила и попыталась справиться с сумятицей в голове. Какая-то книжка из папиной библиотеки советовала для этого оглядеться вокруг и описать то, что видишь перед собой.

Она стояла посреди хозяйственного двора усадьбы Обольяниновых. Сам главный особняк был повернут к ним глухой стеной, и войти туда можно было только со Старолитейной площади, обогнув квартал. В этом помпезном здании с мраморными лестницами и огромными окнами располагалась местная госбезопасность. Вроде бы коллеги, товарищи, но всегда с некоторым презрением смотревшие на обитателей каретного сарая. Те, в свою очередь, называли МГБ не иначе как «барским домом», а сидевших там людей почитали за бездельников.

Здание, из которого вышла Арина, служило когда-то прачечной. Его так и называли, мол, «отвезли тело в прачечную», или «там тебе стирки подвезли».

За углом — дровяной сарай, ради разнообразия, используемый по назначению. И уборная — постройка нового времени. Остальные постройки усадьбы не пережили бурной левантийской жизни.

От крыльца к Арине шел Васько:

— Простите, вы комсомолка? — спросил он, почти не растягивая согласные. Видать, фляжка его успела почти опустеть.

— Выбыла по возрасту.

— Никогда бы не поверил!

— Николай Олегович, вам интересен мой возраст или партийная принадлежность? — Арина поправила очки и сурово посмотрела на Васько, отчего он покраснел, — если что, я с 14-го,

в партии — с 42-го. Устраивает?

— Устраивает. Сегодня в пять собрание.

— Вы председатель?

Арина представила заикающегося Васько в процессе длинной речи — и поняла, что эта оперетка может и до полуночи затянуться.

— Не, я по комсомольской линии. У нас отдельно. А у вас там Клим Петрович — серьезный человек!

— Ну, если серьезный — надо идти.

— Сказали, явка для всех обязательна.

Арина кивнула и поспешила внутрь каретного сарая — до пяти можно было успеть написать часть отчета. А он обещал быть длинным.

Оглашенные, изыдите

Когда Арина вспомнила о собрании и смогла оторваться от бумаг, надежды занять хорошее место в зале уже не было. Все места у стеночки, где можно тихо прикорнуть, пока парторг разоряется, привстав за столом с зеленой бархатной скатертью, были заняты. Заполнены были и задние ряды.

Арина еще раз тоскливо оглядела зал. В углу, в самом удобном месте, уже спал Шорин, разве что не похрапывая. Рядом сидел Цыбин, углубившись в какие-то бумаги. А вот соседний стул пустовал. Арина, поймав взгляд Цыбина, спросила жестом, можно ли, и он дружелюбно похлопал по сиденью.

Арина прошла мимо сидящих.

— Видно заядлую театралку, — ухмыльнулся Цыбин, — но после третьего звонка — все-таки спиной к залу, лицом к артистам.

— А что, уже звонили?

— Увертюра в разгаре. Тенор уже показался, но забыл взять повестку — так что убежал за кулисы, сейчас вернется.

Они с Ариной обменялись понимающими улыбками.

— Не хочу развеять очарование спектакля, но предлагаю партию в «морской бой», — промурлыкал Цыбин через пять минут, когда запыхавшийся Клим снова взошел на свое место и принялся пересказывать своими словами передовицу «Правды».

— Давайте, а то я уже читала либретто.

Цыбин протянул листочек, и они, как школьники, принялись расставлять кораблики на квадратном поле, загораживая их друг от друга ладошкой.

— А1, — торжественно произнес Цыбин.

— Обидеть хотите? Мимо, конечно. Д5.

— Ну, вы меня, смотрю, тоже не слишком уважаете, Арина… Павловна? Мимо. А давайте посмотрим, что на Д5 у вас.

— Море до горизонта. Мимо, Мануил Соломонович. А10.

— Если что, по паспорту — Мануэль. Я немного португалец. Но не придирчив, в отличие от, — он кивнул в сторону спящего Шорина. — Если хотите стать его врагом, обязательно назовите его Давидом, через «и». Он от этого бесится. А вы, кстати, попали.

— Обязательно воспользуюсь вашим советом, Мануэль Соломонович.