Меч ислама - Рафаэль Сабатини

После долгого молчания маркиз подвел итог:

— Я, конечно, знаю, что у вас есть причины плохо думать о Дориа. На первый взгляд события подтверждают вашу правоту. Но это только на первый взгляд.

— Вы знаете, как умер мой отец, — сказал Просперо, не сдержавшись. Дель Васто медленно приблизился и положил руку на плечо Просперо. Он мягко произнес:

— Я знаю. Я знаю. Это должно влиять на вашу точку зрения. — Он сделал паузу и, оживившись, продолжал: — Я использую гонца, доставившего вам это письмо. Он отнесет мое послание к Андреа Дориа. Это будет проверкой суждений мессера де Фиески.

— Вы задумали сделать ему предложение? Неужели вы зайдете настолько далеко, ваша светлость?

— Если нужно, пойду и дальше. В мнении императора я уверен так же, как в своем собственном. Он считает Дориа величайшим воином нашего времени, как, впрочем, и все мы. Он твердо уверен, что тот, кому служит Дориа, и будет владеть Средиземным морем. Если Фиески прав, то мы имеем возможность залучить его на службу к императору. Его величество никогда не простит мне, если я упущу этот шанс. Я немедленно напишу в Мадрид. А пока начну переговоры с мессиром Андреа,

— рука его вновь сжала плечо Просперо, с большей, чем обычно, теплотой. — Вам я буду обязан возросшим доверием императора. Идея принести мне письмо свидетельствует о вашей проницательности и дружеском расположении. Я очень благодарен вам.

Просперо улыбнулся в ответ на улыбку темных, с поволокой глаз маркиза.

Позже они направились на заседание Совета наместника для обсуждения плана прорыва блокады Неаполя. Оба считали план нереальным и надеялись, что новые обстоятельства помогут отменить его.

Уго де Монкада заседал со своими капитанами в Палате ангелов башни Беверелло, названной так из-за фресок Бикаццо, изображавших ангелов.

Здесь собрались все знаменитости: коренастый неаполитанец Чезаре Фьерамоска, угрюмый Асканио Колонна, Джиролами да Трани, командующий артиллерией, и горбун Джустиньяни, считавшийся одним из величайших флотоводцев того времени. Там были также Филибер Шалонский, принц Оранский, которому, как и дель Басто, не было еще и тридцати, что, однако, не мешало ему пользоваться авторитетом и наслаждаться славой.

Просперо подошел к столу и огласил письмо Шипьоне, которое, по его мнению, имело отношение к рассматриваемым на заседании вопросам. Когда он сделал паузу, прочтя ключевую фразу «если не терять времени и использовать подходящий момент. Карл V может практически на любых условиях купить Дориа и его галеры», его перебил дель Васто:

— Могу вас уверить, господа, что время не потеряно. Это предложение я уже послал Дориа от имени моего повелителя.

По залу прошел удивленный ропот, который мгновенно стих, когда принц Оранский сказал:

— Мы можем быть уверены в поддержке его величества.

— Я действовал по обстановке, — отвечал дель Васто. — Это Божий подарок, и, я думаю, теперь уже нет нужды в прорыве блокады. Мы можем подождать.

Горбун Джустиньяни со вздохом облегчения откинулся в кресле.

— Слава Богу! Это было бы пустой затеей. Но упрямец Монкада не поддержал их.

— Неужели вы полагаете, что мы можем ждать, пока гонцы ездят туда-сюда, улаживая эти вопросы, а Неаполь тем временем будет голодать? — Он подался вперед и, будто в подтверждение своих слов, ударил ладонью по столу. — Андреа Дориа может продаться, а может и не продаться. Единственное, что достоверно, — то, что он не может быть куплен сегодня или на этой неделе. Такое дело требует времени, а у нас его нет. Я должен доставить пищу в Неаполь, но не смогу этого сделать, пока не выгоню из залива Филиппино Дориа.

— Что, как я уже объяснял, невозможно из-за недостатка сил, — проворчал Джустиньяни. — Я кое-что в этом все же смыслю.

Однако запугать Монкаду было трудно. Этот высокородный баловень судьбы приобрел немалый опыт на службе у Чезаре Борджа и великого Гонсалво де Кордова. Он воевал на море против мавров и даже одно время был адмиралом императорского флота. Это был человек несравненной храбрости, и сейчас он ее проявил. Он собрал флот, состоящий из шести обычных галер, четырех фелюг, пары бригантин и нескольких рыбацких лодок. И с этим ветхим флотом он собирался напасть на восемь мощных, хорошо вооруженных галер, с помощью которых Филиппино удерживал господство в заливе! Он не обладал мощной артиллерией, но ее нехватку рассчитывал возместить людьми, посадив на корабли по тысяче испанских аркебузиров. Он был готов согласиться с тем, что это рискованно и риск смертелен. Но они попали в столь отчаянное положение, что могли пойти на все. Монкада обвел взглядом своих капитанов, чтобы запомнить, кто настроен против него.

После эмоционального выступления Монкады дель Васто был, пожалуй, единственным, кто ему противостоял. Дель Васто был так убежден в своей правоте, что скорее оставил бы Неаполь страдать какое-то время от чумы и голода, а сам отправился бы в Геную для переговоров с Дориа от лица императора.

Однако ничто не могло убедить Монкаду. Все знали, что на помощь Филиппино шел флот под командованием Ландо. И как только он прибудет, шансы на прорыв блокады, и без того небольшие, совсем исчезнут. Любые проволочки крайне нежелательны.

На этом заседание было прервано, и капитаны разошлись, чтобы приступить к необходимым приготовлениям.

В темные предрассветные часы одного из тихих дней в конце мая флот под командованием наместника покинул рейд у высот Позилипо и подошел к восточным берегам Капри. Утесы острова уже начали розоветь под первыми лучами зари. Капитаны хотели выйти в полночь, чтобы под покровом темноты лечь в дрейф и дождаться подхода Филиппино, который двигался через Салернский залив. Но они замешкались, и враги заметили их при свете утра еще до того, как скалы Капри успели их укрыть.

Внезапность была потеряна. Хуже того, Монкада, этот бесшабашный солдат удачи, вот уже тридцать лет игравший с судьбой, готовился к битве, как к свадьбе. Он высадил свою армию на остров и устроил празднество, затем монах отслужил и молебен. А когда наконец Монкада вышел в море, чтобы встретить галеры Филиппино, шедшие для удобства маневра в кильватерном строю, то сделал это так безрассудно и шумно, словно был в Венеции на водном фестивале в дни карнавала.

Просперо, получивший под свое командование «Сикаму», одну из лучших неаполитанских галер, наблюдал за всем этим, терзаясь мрачными предчувствиями. Шесть галер двигались борт к борту. Как бы в угоду пылкому желанию Монкады вступить в сражение, скорость их все увеличивалась усилиями гребущих рабов, безжалостно подхлестываемых надсмотрщиками. Малые суда держались сзади.