Меч ислама - Рафаэль Сабатини

Глава V. БИТВА ПРИ АМАЛЬФИ

Итак, в начале августа 1527 года французские войска во главе с Дориа заняли Геную, а Просперо бежал из нее, покинув свой отряд папского флота.

Менее чем через год — в конце мая 1528-го — мы вновь встречаем его, уже в качестве капитана императорских войск в Неаполе, под началом дона Уго де Монкада, наместника императора.

Дон Антоньотто Адорно умер то ли вследствие перенесенных во время побега тягот, то ли от нежелания жить дальше, то ли и от того, и от другого. Когда они достигли Милана и убежища, предоставленного им губернатором Антонио де Лейва, дон Адорно был уже при смерти и скончался через три дня после прибытия.

Бурное горе вдовы изумило Просперо. Он считал свою мать человеком слишком самовлюбленным, чтобы так глубоко переживать происходящее с другим, независимо от того, сколь дорог он ей был. Глубина переживаний матери, скрытая внешней холодностью, показала Просперо, как он ошибался.

Всю ночь и весь день монна Аурелия провела в оцепенении. Спустя тридцать часов после смерти Антоньотто она вышла, облаченная в черный бархат, чтобы встать вместе с Просперо у гроба его отца.

Голос дочери Строцци часто звучал резко, почти жестко, но никогда еще Просперо не слышал его таким.

— Здесь лежит твой отец. Тебе известно, кто его убийцы и где их искать. Это Дориа, алчные, вероломные и бессовестные. Они довели твоего отца до столь печального конца. Никогда не забывай этого, Просперо.

— Я не намерен этого забывать.

Она дотронулась до его руки и произнесла более мягким, но торжественным тоном:

— Преклони колени, дитя мое. Положи руку на гроб, туда, где сердце отца. Сейчас оно холодно, но когда-то было горячим и любило тебя. Поклянись на этом сердце, что не успокоишься, пока не свергнешь Дориа так же, как сами Дориа сделали это с Антоньотто Адорно. Поклянись в этом, сын мой. И пусть эта клятва станет молитвой за упокой его души.

Он опустился на колени. Памятуя о предательстве, сделавшем его орудием гибели собственного отца, он произнес клятву.

Первым шагом на пути к ее исполнению был переход Просперо на службу к императору — шанс, данный ему де Лейва.

Прошел год. Казалось, что проклятия, которые Карл V навлек на себя разграблением Рима, сковали его, лишив сил. Маршал де Лотрек, провозгласивший себя властителем всей Верхней Италии, уже два месяца стоял под Неаполем с тридцатью тысячами солдат. Осажденный город был на грани голода, появился грозный призрак чумы. Чтобы заблокировать морские пути, на помощь Лотреку подошли галеры Дориа. Флотом командовал Филиппино. Андреа остался в Генуе. В городе было неспокойно. Шипьоне де Фиески писал о том, что Андреа Дориа постигла участь политиков, не выполняющих своих обещаний, и он никогда еще не был так близок к падению, как сейчас.

Власть французов, вопреки уверениям Дориа, оказалась на самом деле тиранией, наиболее свирепой из всех, пережитых городом. Ореол героя, которым был окутан Дориа, начал меркнуть. Напряженность достигла апогея, когда французы попытались на средства Генуи построить порт Савону. Даже Фрегозо присоединились к вот-вот готовому начаться восстанию против Дориа.

Обеспокоенный ростом недоверия к себе, Дориа обвинил Францию в вероломстве и объявил, что прекращает службу королю Франциску, если несправедливость не будет исправлена.

Естественно, Шипьоне описывал все эти прискорбные события с мрачным удовлетворением. По его мнению, это объясняло, почему Андреа Дориа послал к Неаполю вместо себя Филиппино. Он боялся покинуть Геную. Он должен был остаться, чтобы доказать честность своих намерений и защитить остатки своей репутации. Шипьоне полагал, что ради собственного спасения Андреа будет вынужден оставить службу королю Франции. Ходили слухи также и о личных неприятностях. Говорили, что Дориа не получает денег от короля Франциска. Золото, которое предназначалось армии, было промотано веселым придворным окружением. Дориа, чей карман был изрядно опустошен, безуспешно требовал долги. Когда речь шла о деньгах, он был неумолим, как и любой другой наемник.

Шипьоне высказал мнение, что такое положение дел, если верно воспользоваться им, может помочь восстановлению влияния императора в Италии. Чтобы выпутаться из затруднений, Дориа готов продаться сам и продать свой флот.

Просперо понимал, какие надежды питал Шипьоне. Если бы Дориа уступил уговорам и, оставив службу Франции, перешел на сторону ее врага, он смог бы тотчас заручиться поддержкой генуэзцев. Однако сам Дориа вряд ли мог рассчитывать на многое в Генуе, поскольку такой корыстный поступок вызвал бы всеобщее презрение.

С письмом, содержащим все эти сведения, Просперо отправился к маркизу дель Васто, который с царским великолепием поселился в Кастель-Нуово. В этом ему помогли весьма близкие отношения с Карлом V. Благодаря глубочайшему доверию императора дель Васто считался в Неаполе даже в большей степени представителем его величества, чем сам наместник.

Молодой маркиз — ему, как и императору, шел двадцать восьмой год,

— смуглый красавец с непринужденными светскими манерами, приветливо принял гостя. Без всякой преамбулы Просперо перешел к существу дела, которое привело его в замок. Он протянул письмо.

День был сумрачный и ненастный, и дель Васто подошел к залитому дождем окну, где было светлее. Он довольно долго читал, пощипывая свою острую бородку, и еще дольше раздумывал. Слышались лишь шелест дождя да шум волн, бившихся о скалы под замком.

Наконец он вновь повернулся к собеседнику; его оливкового цвета лицо залил легкий румянец, глаза засверкали, выдавая охватившее его возбуждение.

— Можно ли доверять писавшему? — резко спросил он. — Можно ли полагаться на его мнение?

— Если бы дело было только в нем, я бы не стал беспокоить вас. Его взгляды не имеют значения. Выводы мы можем сделать и сами. Значение имеют излагаемые им факты, события в Генуе. К этому можно добавить и известные амбиции Дориа. Он должен сам найти выход из своих затруднений, или он окажется последним человеком в государстве, где рассчитывал быть первым.

— Да, я это понимаю, — маркиз поигрывал перстнем на большом пальце. — Но, возможно, Дориа говорит правду, когда утверждает, что был предан Францией. Более того» это вполне вероятно, ибо натура короля Франции переменчива, он легко раздает обещания и крайне неохотно их выполняет.

— Это не имеет значения, — нетерпеливо сказал Просперо. Такое выгораживание Дориа обеспокоило его. Сам-то он, без сомнения, разделял надежды Шипьоне сорвать с Дориа маску и рассчитывал на поддержку дель Васто, а вовсе не на новые препятствия.