Семья навеки - Энн Питерс

Осмотрев Монику, доктор сложил свой стетоскоп, поднял очки на лоб и объявил:

— Грипп. Как можно больше жидкости, аспирин и холодные компрессы.

Он похлопал Аду по плечу.

— Вы знаете, какой должен быть режим.

— Но она бредила, — настаивал Зак, когда доктор вышел в коридор. Ему казалось, что доктор недостаточно серьезно отнесся к болезни. — Разве вас это не беспокоит?

— Не очень. Дня через два она выздоровеет. Вы хотите, чтобы я взглянул на ребенка?

Зак помотал головой.

— Лучше не надо. Уж не знаю как, но Ада сумела уложить ее спать.

— Ада свое дело знает.

— Еще бы…

Он гадал, что же маленькая девочка думает о болезни матери. Не винит ли она его в этом?

Они стояли внизу, у входной двери. Доктор как-то очень неуклюже похлопал его по спине:

— Вы знаете, я еще не завтракал.

Зак тотчас пригласил доктора на кухню. Заодно он хотел задать ему несколько вопросов.

— Скажите, док, что вы знаете об аутизме?

— Аутизм? — Кустистые брови доктора взлетели. — Не могу сказать, что разбираюсь в отклонениях подобного рода…

— Но вы наверняка что-то об этом знаете. Может ли это быть у ребенка из-за физической травмы, например… вследствие побоев?

Доктор Кунц нахмурился, будто прочтя его мысли:

— Вы спрашиваете гипотетически или куда-то клоните, а, мой мальчик?

Зак быстро пересказал ему откровения Моники, а также ее бред, свидетелем которого он стал.

Когда Зак закончил говорить, доктор вздохнул.

— Вы взвалили тяжелую ношу себе на плечи, мой мальчик. Вы уверены, что действительно этого хотите?

— Да! — произнес Зак с непреклонной решимостью. — Я уверен.

— Но почему?

Зак заколебался, но потом взглянул старому доктору в глаза и сказал:

— Потому что я считаю, что это для меня — шанс спасти свою душу.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Старый доктор какое-то время молчал, Зак тоже. Он не собирался давать никаких объяснений, несмотря на очевидную готовность доктора его выслушать. Он знал, доктор не станет допытываться. Главным образом потому, что в этом краю, на последнем рубеже Америки, любопытства просто не существовало. Люди приезжали сюда для того, чтобы забыть свое прошлое.

— Настоящий аутизм, — наконец сказал доктор, — насколько мне известно, — это расстройство психической деятельности у детей, которое иногда развивается в возрасте до трех лет. У девочек это заболевание случается сравнительно редко. У мальчиков — в четыре раза чаще. Может ли это быть вызвано… побоями? — Он развел руками. — Кто знает? Все это — причины, способы лечения и симптомы — до сих пор до конца не изучено. Одни говорят о наследственности, другие считают, что в основе лежит нервный срыв. Понимаете, все, что ребенок может сделать в ответ на насилие в семье — это спрятаться от него.

— Как, например? — спросил Зак, отставляя сковороду в сторону.

— Уйти в свой мир. — Протерев очки, доктор водрузил их на нос и сделал глоток кофе. — Полный эмоциональный уход в себя.

— Но это и есть аутизм.

— Нет. Уход в себя — сознательный шаг, аутизм — нет. Ушедшего в себя можно вернуть к нормальной жизни — пожалуйста, заметьте, я говорю «можно», то есть это реально.

— Вы думаете, что Николь… — Забыв про яичницу, Зак подался через стол к доктору. Волна возбуждения заставила его сердце бешено заколотиться. Он вспомнил тот проблеск, который, как ему казалось, он увидел в глазах Ники. Возможно ли, что за этим стоическим, оборонительным молчанием прячется нормальная маленькая девочка? И что нужно сделать, чтобы выпустить эту девочку на волю?

Прошло три дня, и Монике стало лучше, она даже поднялась с постели. Все это время Карла Романова была единственным человеком, которому Николь позволяла быть рядом с собой. Обычно она сидела в углу комнаты, вцепившись в своего пушистого кролика и не подпуская к себе никого.

Когда пришел доктор, Ники тут же отвернулась лицом к стене. Никакие уговоры бабушки не заставили ее сдвинуться с места. Ее реакция на присутствие Зака или Ады была менее болезненна — она не поворачивалась к ним спиной.

Некоторое потепление в общении с девочкой обнадеживало Зака. Он считал, что нужно обязательно проводить несколько часов ежедневно в комнате Николь, сидя в кресле и читая ей или просто обмениваясь с ней взглядами. Окружить ее вниманием и заботой.

Уверенность в том, что с этим ребенком можно установить контакт, росла в нем. Особенно после того, как на третий день их общения он ей подмигнул, и она… моргнула в ответ.

Было ясно, что ребенок тоскует по матери. То, что Ники облюбовала в комнате уголок, говорило о том, какой потерянной она себя чувствует. Заку казалось, что, забиваясь туда, она ужимала свой мир до такого размера, в котором ей уютно. И, ожидая выздоровления Моники, он не пытался выманить Ники из того мирка, в котором она чувствовала себя в безопасности.

Все с облегчением вздохнули, когда доктор объявил, что Моника поправилась. Зак решил сопровождать Николь к матери.

Карла только что принесла девочку из ванной, на той все еще была надета старомодная ночная рубашка до пят. Ее великолепные рыжие волосы мягкими кудрями рассыпались по плечам. Взгляд Николь был прикован к двери, которую закрыл Зак, когда вошел в комнату.

Зак встретился глазами с Карлой. Неужели стук закрываемой двери привлек внимание Николь?

Увы, возможности спросить об этом вслух у него не было. Он заметил, что Николь отлично понимает каждое произнесенное слово. Больше того, он стал верить, что Николь заговорит, если захочет. Он спросил доктора Кунца, как ему ухитриться заставить или уговорить маленькую девочку наконец нарушить свое молчание.

— Нужны побудительные мотивы, — ответил доктор. — Покажите ей что-нибудь, что она хочет достаточно сильно. Чтобы у нее был мотив — попросить.

Желая Николь доброго утра, Зак гадал, что же в этом мире может увлечь эту маленькую девочку так, чтобы она заговорила. Может быть, когда они пойдут повидать Монику, попробовать добиться, чтобы она сказала «мама»?

— Ты готова пойти к маме? — спросил Зак, выделяя последнее слово и наклоняясь к девочке, чтобы быть на уровне ее глаз. Его до глубины души тронуло то, что она не бросилась в свой угол, как обычно. Николь лишь отступила на несколько шагов, пока не уперлась спиной в бабушкины колени.

Зак притворился, что не заметил ее маневра. Он не повысил голос и не изменил манеру поведения, как это обычно делала Ада. Ей почему-то казалось, что она должна разговаривать сюсюкающим сладким голоском и постоянно улыбаться, когда имеет дело с этим ребенком. И это несмотря на то, что Зак и доктор много раз объясняли ей, что Николь не инвалид.