Любовь и жизнь, похожие на сон - Фердинанд Фингер

На поясе мешочек с золотом надет при этом.

А на ногах скроенные из кожи чоботы, друзья.

Сидит он на попоне, золотом покрытой,

Как будто говорит приезжий: «Здесь я, господа,

Встречайте, папский я посол, я с Грамотою именитой».

А конь не вздыбленный, как конь Петра,

Он подустал в дороге, кушать хочет,

Он мордой вниз и щиплет траву со двора,

В коленях ноги подогнув, нелеп. Весь двор хохочет.

Он не военный конь, причесанная грива у него,

Заплетена в чудесную косу игриво и красиво,

А сбруя в золотых кистях – ему же все равно,

Ему бы травку пощипать, которою природа наградила.

В нем все естественно, рельефны мускулы на нем,

Любая жилка, как живая, в теле бьется.

Флоренция – искусство вечное огнем

Всю душу освещает, в сердце остается.

Какой же флорентийский скульптор сделал эти чудеса

150 назад? Я больше, к сожалению, о нем не знаю.

Обычно на миниатюре скульпторы не оставляют имена.

А жалко, лучше бы оставили, чтоб вспоминали.

При взгляде на соседнюю витрину обомлел:

На пьедестале белая левретка возлежала,

Та быстроногая и легкая, как птица, за витриной – не у дел,

Левретка, что извечно во дворцах живала.

У каждой из двенадцати дворцовых тех собак

Теперь надгробья в бывшей Пруссии, в Потсдаме.

Любимцы короля, ведь не за просто так,

Сидят собаки королевские на пьедестале.

Очаровательная мордочка, смотрящая вперед,

И лапки тоненькие друг на друге грациозно,

И сложенные лапки задние, и хвостик наотлет —

От статуэтки глаза оторвать нам было невозможно.

Какие ушки у нее, ошейник и глаза,

Какой изящной красоты осанка!

Смотрел я на жену, она смотрела на меня —

Мы оба поняли, не обойти приманки.

А мы хотели три недели отдохнуть

На Искии, под солнышком понежиться и покупаться.

Спросили о цене – взяла нас жуть и грусть:

Придется с половиной денежек расстаться.

Расстались. Отпуск вдвое сократили мы,

Зато потом на Искии не раз мы были,

А дома не отводим глаз от этой красоты,

Что флорентийские художники нам подарили.

Я замечаю краем глаза иногда,

Как по утрам, нет-нет, а проведет рукою

По статуэткам тем прелестным нежная моя жена,

Как бы здороваясь с искусством с тем,

что жизнь делает другою.

07.12.2009

О пороках человеческих

Нечему завидовать

Посредственности в мире развелись,

Как много там Миро, Руссо и Ренуаров.

Ну, как нарочно, по музеям расползлись,

Ну, не художники, а вроде тараканы.

Вчера аукцион я «Сотбис» посетил

И замер вдруг, друзья – в недоуменье.

Я мимо стен с картинами неспешно проходил,

Но не увидел ничего хорошего – потерянное время.

Быть может, авторы картин дружили:

Ван Гог, Моне, Сёра и Ренуар да плюс Дали – их друг,

Пикассо, Модильяни и Дега – там вместе были,

Ведь умерли давно, а все собрались вдруг.

Я думаю, у этих всех художников и кисть, и мастихин

В кривых руках все время находились,

Ну, о моделях их еще поговорим —

Модели для картин так вовсе не годились.

Хромая и корявая была бы красивей,

Чем их модели на уродливых картинах.

Уж лучше рисовали, как Руссо, нам лебедей

В его бесчисленных безвкуснейших «наивах».

В картине Пикассо на заднице вдруг глаз торчит,

У девок Модильяни шея длинная, как у жирафа,

А у Дали, ну, вроде бы, как член между грудьми торчит,

И у Миро вода, как лопнувшее зеркало от шкафа.

Вон он Сёра – картина точками пестрит —

Им, видите ль, «пуантилизм» всего дороже.

И если был Сёра при жизни чем-то знаменит,

То только тем, когда за эти точки получал по роже.

Чего смотреть? Картины намалеваны, ну, кое-как.

Ой, мама, мамочка моя родная!

Мазня – мазнёй, а стоит миллионы! Как же так?

Художник, кажется, Гоген намалевал. Зачем? Не знаю.

Вот я за них возьмусь, и всех перехитрю,

В одной картине совмещу все их изыски,

Натурщиц прехорошеньких я подберу,

На лицах у моих моделей нарисую сиськи.

Я лучше Модильяни – шею подлиннее напишу,

А между глаз я нарисую, как Дали, предмет стоячий,

Меж ног, как у Руссо, ей лебедя воткну,

От Ренуара, от Гогена и Сёра возьму я тоже что-то на удачу.

А вот Малевича – тот черный наизвестнейший квадрат.

Такой я нарисую запросто и сразу.

На «Сотбис» будет стоить больше во сто крат,

Мильоны буду получать, пускай завидуют, заразы.

Ну, вот и успокоился – теперь они ничто, и вот когда

Земная слава их пройдет, как ветром сдует.

Я вместо них прославлюсь, как художник, на века,

И обо мне потомки никогда не позабудут.

25.12.2009

Эх, мне бы такую! Фото автора.

Завидую Володе

Не знаю, как сказать – завидую Володе

Как он сумел Марину Влади в жены взять?

А деньги где достал? Ведь я его красивей, вроде.

Весь лоб разворотил, а мне где их достать.

Она из-за бугра, а я – из Помосковья.

Коровам я кручу за трудодни хвосты.

Она же пьет и ест, ночует аж в «Савое»

И я туда хочу – хочу такой жратвы.

Я слышал, что столы в «Савое» растакие.

На них, небось, ни сельдь, на них икра лежит.

И трюфеля на них, а не харчи какие.

Там за спину рукой официант стоит.

Там пойло не молдавское – хранцузское, наверно.

Моя мечта сидит, наверно, не одна

Сидит с ней рядом хлыщ, что выглядит отменно

В отличье от меня, есть у него деньга.

С другой-то стороны – чего-то я стесняюсь.

Высоцкий получил – чего хотел.

А я его дурее что ли, понимаешь?

Ну, он поэт. А я? Что не у дел.

Я сделал все, как он – походкою похожей

Вошел в «Савой», сказал, что будь моей женой

В отличье от него, я получил по роже

Она ушла с хлыщом, меня оставив стороной.

Чего тут рассуждать, и для чего заради?

Уж лучше описать, чем долго говорить.

Он из Парижу закадрил Марину Влади.

Эх, в хлев пойду, корову надо подоить.

30.08.2010.

«Олиграхи»

Нет сна мне из-за энтих олиграхов,

Вся жизнь мне опостылела за них

Кривая-непутевая, какая-то собака

И во дворе и пес не лает подозрительно притих.

Теленок меньше выпьет из ведерка

Чем олиграх с девицею своей.

Вина хранцузского, в котором нету толку,

Зеленую не пьет, зеленой брезгует ей-ей.

Гляди, официант бутылочку подносит

На локотке с салфеточкой в глаза глядит: «Ну, как?»

Он край бокала послюнявит, что-то пробормочет

И утвердительно кивнёт – за эту цену? Ну, дурак.

Но что-то все-таки завидно стало

Мне Глашка не подносит – как же так,

Ему ведь пойло в ресторане носят из подвала,

А я ведь тоже из Парижу выпить не дурак.

По телеку я часто вижу олиграхов,

Про жизнь ихнюю произнал я все,

Что жен тасуют, как колоду, с одного замаху,

А я-то в доме только с Глашкою – за что?

Фартит ему – не так, как мне, бедняге

Ему аж «Махбах» подает шофер-пострел,

Я запрягаю сивую кобылу-бедолагу.

Эх, хорошо я раньше олиграхам не завидовал совсем.

Теперь завидую – избёнка прохудющая такая.

Ну, а ему дворец – «япона мать»!

За что ему бабенка разбитная молодая,

А мне-то где такую вместо Глашки взять?

Теперь-то хрен, я больше не пойду на поле

Кобылу сивую в телегу запрягать.

Дай мне, что он имеет, мне не надо боле,

Мне с Глашкой «Махбах» ко двору изволь подать.

Бывает, Глашка поумней меня – я это понимаю,

На «Плазме» все увидела и усекла – как не понять

Неправильно я олиграхов прозываю,

Мне олигархами их надо называть.

И, может, Бог мне подфартил – так нужно?

Хоть правильным их словом обозвать,

И вдруг я с Глашкою пробьюсь наверх трудом натужным.

Я стану олигархом и вперед – «е. а мать».

А может, не идти мне в олигархи,

Ведь Стерлигов, известный всем, от них ушел.

И если он ушел – зачем туда мне надо,

Какого «х-я» между ними я нашел.

Коровам крутит хвост – навалом хрюшек,

Жена и дети, а уж коз, баранов – завались.

А тех, которые на палках крутятся – подружек,

На ферме нету их, хоть зашибись.

И Глашка ревновать теперь не будет

И буду я спокойно-преспокойно жить.

И как ни назову – от Глашки не убудет, не прибудет,

И с «Олиграхами» не буду я дружить.

26.08.2010

Завистник

Ну, почему я не Гоген и на Таити не в гостях?

За что я обречен на жалкое существованье?

Картины этого мазилы аборигенкам были не нужны никак,

А мог Гоген десяток тех красавиц поиметь, ну, было бы же —

ланье.

Ну, что за век, в котором ни за что и ни про что

Мужчина мог иметь такое наслажденье,

И платы никакой, ну, нуль – и все за просто так,

Не понимаю, выглядит каким-то наважденьем.

Эх, брошу все – жену и надоевшую семью,

Махну-ка на Таити, нарисую там картины,

И таитяночкам их там преподнесу.

Я завоюю, наконец, симпатии прекрасной половины.

Все бросил и приехал на Таити, как мечтал.

Картины я не хуже, чем Гоген, нарисовал. И что же?