Милый старый Петербург. Воспоминания о быте старого Петербурга в начале XX века - Пётр Пискарёв

Ночью на улицах города преступный мир творил свое черное дело: были и грабежи и нападения, и воровство, и насилия, и просто хулиганство. Ко всем этим ночным происшествиям можно добавить и другие: пожары, самоубийства, шантаж и прочее. Так вот за всеми этими материалами охотились репортеры некоторых газет. Для них все эти уличные происшествия были хлебом насущным. Они рыскали по улицам города, опрашивали дворников, совали свой нос в протоколы участков — одним словом, не брезговали никакими источниками, лишь бы собрать побольше строк всяких сообщений для своей газеты, побольше заработать. Особенно отличалась такими материалами газета «Петербургский листок»[79]. Если в других газетах все эти сообщения укладывались в рубрику «Происшествия», то «Петербургский листок» на добрых 50 % был заполнен такими происшествиями.

Часть вторая

Люди на улице

Жизнь на улице создавала движение: движение людей, движение транспорта. А люди в Петербурге были разные: и по внешнему виду, и по социальному положению, и по культурному уровню. Отсюда — яркость толпы, разнообразие прохожих, особенно на центральных улицах города и на Невском в первую очередь. Яркость толпы была обусловлена форменной одеждой военных, чиновников, учащихся. Да и люди в штатской одежде были одеты очень различно — от старого поношенного платья до богатых туалетов. И чем дальше от центра города к окраинам, тем меньше было яркости и разнообразия в прохожих. Толпа становилась однообразнее.

Разные люди в разное время появлялись на улице. Кто спешил по своим делам, кто выходил на улицу для прогулки, а кто и работал на улице, обслуживая город и его жителей, поддерживая чистоту и порядок[80].

Что же это были за люди? Какие люди заполняли улицы города? Познакомимся с этими людьми по мере их появления на улице в течение суток.

Рабочий люд селился на рабочих окраинах, около фабрик и заводов, где и работал.

В городе, не говоря уже о центральных улицах, рабочих почти не было. И это понятно, ведь каждый тогда стремился жить поближе к месту работы, так как быстроходного транспорта не было и, живя далеко от места работы, добираться было трудно, да и вообще невозможно — ведь предприятия начинали работать раньше, чем транспорт. К тому же стоимость квартир в городе была высокая, совсем не по карману рабочему человеку.

Жизнь на улицах окраин города начиналась рано, так как рано начинали работать фабрики и заводы. О начале работ оповещал рабочих фабричный или заводской гудок. В этом гудке было что-то заунывное, печальное, тревожное. Целые толпы рабочих и работниц тянулись по улицам к месту работы. Тогда преобладали рабочие, работниц было много меньше. Женский труд применялся лишь на таких фабриках, как текстильные, кондитерские. На заводах женский труд почти не применялся. По гудку начинался и обеденный перерыв. Большинство рабочих уходило на обед домой. На некоторых предприятиях обеденный перерыв продолжался два часа. А там опять работа до вечера. За восьмичасовой рабочий день тогда еще только боролись. По гудку и кончалась работа. И опять заполнялись улицы рабочим людом. Жизнь на улицах рабочих окраин замирала рано. После девяти часов на улицах было совсем малолюдно, а после десяти часов редко встретишь человека, разве пьяного из ближайшего трактира или посетителя кинематографа, если таковой был поблизости. Важно похаживал городовой. По воскресеньям и праздничным дням по улицам окраины ходили парни с гармошкой. На полянках и пустырях они танцевали с девушками вальс или кадриль. Там же играли в городки и зарождавшийся тогда футбол.

Появлялся иногда рабочий человек и в городе. Сюда он приходил, главным образом, за покупками. Нельзя сказать, чтобы на рабочих окраинах не было торговли промышленными товарами. Торговля была, но в городе было больше выбора. К тому же при большом выборе и купить можно было дешевле. Взять хотя бы Александровский рынок[81]. Чего там только не было! А кто умел торговаться, тот и покупал дешево. В городе же при всех больших рынках были и «толкучки», где продавали подержанные вещи. На такие вещи у рабочего человека там был спрос — все же подешевле, выгоднее.

Появление рабочего в городе было заметно по его одежде. Одежда рабочего резко выделялась в среде прохожих городских улиц. На нем были: рубашка-косоворотка (черная или цветная, иногда с вышивкой), подвязанная цветным шнуром, черная тужурка, брюки, заправленные в русские сапоги, на голове — картуз. Работницы ходили в простых ситцевых платьях с длинной юбкой, с платком на голове, на ногах — простые ботинки без застежек. Это был выходной туалет рабочего и работницы. А что носили на работе, говорить не приходится — у кого что было, тот то и носил.

Конечно, были предприятия и в городе и даже в самом центре — на Невском. Взять хотя бы каретную фабрику Яковлева, которая находилась в доме на углу Невского и Надеждинской (ныне улица Маяковского), — фабрика помещалась во дворе. Но вообще в городе предприятий было мало — на 90 % они были размещены на окраинах города.

В Петербурге было много ремесленников, которые обслуживали население города ремонтом разных предметов бытового характера. Это были кустари-одиночки, чинившие обувь, одежду, кухонный инвентарь и прочее. Эти кустари-одиночки ютились в подвальном или полуподвальном помещении со двора, куда не только не заглядывало солнце, но и воздух проникал в самом ограниченном количестве. А если еще принять во внимание запах клея, копоть от примуса и прочее, что отравляет воздух, то условия жизни и работы этих кустарей покажутся самыми безотрадными. Конечно, не все кустари ютились в этих норах. Были такие, которые успели сколотить капиталец. Они снимали помещение с выходом на улицу, имели соответствующую вывеску, пользовались наемным трудом и держали мальчиков-учеников. Чистым помещением было только первое — с улицы, где хозяин принимал заказы. А те, где работали люди, по своим санитарным условиям мало отличались от грязной норы кустаря-одиночки. Тогда условиями труда людей никто не интересовался, даже на фабриках и заводах, а что уж говорить про мелких хозяйчиков, — у каждого был свой «трудовой кодекс». Особенно безотрадна была участь мальчиков-учеников. В первый год их вообще ничему не учили, а гоняли, мастера — за водкой, хозяин — по разным домашним поручениям: ставить и чистить самовар, чистить обувь, чистить картофель, топить печь и т. д. Лишь со второго года начиналось обучение. В учении не все шло гладко, бывали ошибки, недочеты, брак, которые наносили хозяину материальный ущерб. Тут уж незадачливому ученику пощады не было. Трудно этим детям давалась путевка в жизнь.

Если рабочие на улицах города встречались редко, то мастеровой люд, ремесленники, кустари попадались на глаза часто, так как жили и работали они, главным образом, в городе, обслуживая состоятельную публику, и реже — на окраинах, где многие рабочие сами занимались починкой обуви, инвентаря для своей семьи.

Нелегка была жизнь и сезонных рабочих. С ранней весны съезжались они на заработки в Петербург из центральных губерний. Иногда они приезжали с места целыми артелями. По улицам города можно было видеть целые толпы рабочих, особенно у вокзалов, в крестьянской одежде, зачастую в лаптях, идущих с котомкой за плечами и инструментом в руках. Организацией труда таких сезонников занимались подрядчики, которые встречали их на вокзалах, приглашали на работу, и устраивали для них жилье. Что это было за жилье, нетрудно себе представить. В большинстве случаев это были подвальные и полуподвальные помещения, заселенные до предела. Сезонные рабочие занимались постройкой домов, их капитальным ремонтом, ремонтом мостовых и прокладкой и ремонтом городских коммуникаций. Прохожие по улицам могли наблюдать людей, работающих на лесах строившихся домов, несущих на согнутой спине на деревянной сиделке кладку кирпичей до пятого и шестого этажей. Окраска и штукатурка домов производилась малярами и штукатурами с люлек, подвешенных на блоках перед фасадом дома.

Ремонт булыжных мостовых производился каменщиками. Особенно заметной фигурой на этих работах был человек, заготовлявший щебень для засыпки отверстий между булыжниками. Он сидел на большом камне, подложив под себя тряпки, ногами, обернутыми тряпьем, он охватывал камень, который дробил большим молотом. И так целый день в любую погоду. Такими же тяжелыми работами были и все земляные работы на коммуникациях городского хозяйства.

Сезонные рабочие и мелкие ремесленники были наиболее неорганизованной и несознательной прослойкой в рабочей среде, а отсюда и пристрастие к спиртным напиткам, в которых они искали забвения в своей тяжелой безотрадной жизни.