Милый старый Петербург. Воспоминания о быте старого Петербурга в начале XX века - Пётр Пискарёв

Но вот спектакль кончился. Тепло и нарядно одетая в шубы публика выходит из театра. Клубы пара вьются у входных дверей. Лакеи суетятся, высматривая своих господ и, как только завидят их, бросаются к кучеру, крича и махая руками: «Скорей подавай господам лошадь (или лошадей), господа ждут!» Были случаи, когда перед спектаклем лакей провожал своих господ до вестибюля театра, где они, сняв верхнее платье, бросали его на руки лакея, а тот уносил его обратно в карету. По окончании же спектакля, лакей возвращался в вестибюль с гардеробом своих господ и помогал им одеться, а затем сопровождал их до кареты, поудобнее усаживал, укатывал потеплее ноги, все поправлял и, закрыв дверцу, ловко вскакивал на свое место рядом с кучером или на запятки кареты.

Если при собственном выезде лакея не было, то кучер с высоты своих козел или сидения саней, сам высматривал своих господ и, завидя их, расталкивая извозчиков, торопился подать карету или сани.

Вслед за знатью и богатой публикой выходила публика попроще, ведь эта публика сидела в ярусах и на галерке. К этой публике спешили извозчики. А кому это было не по карману, шли на конку, а когда пошел трамвай — к трамваю. Кто жил близко или был победнее, добирался до дома и пешочком. Постепенно шум и суета на площади у театра стихали и к двенадцати часам ночи площадь принимала свой обычный ночной вид. Такова была картина театрального разъезда в то время.

Характерным явлением для улиц, площадей и набережных в дни больших морозов были костры. Они были необходимы для обогревания людей, которые несли наружную службу: городовых, дворников, извозчиков, мальчиков на побегушках и других. Пользовались кострами и прохожие, особенно, конечно, те, у которых не было теплой одежды: городская беднота, нищие, бездомные. Люди, гревшиеся у костра, не стояли молча. У них всегда находились темы для разговора, для беседы, для жалоб на свою судьбу. Последняя тема была особенно частой, — ведь у костра собирались люди бедные, обездоленные, у которых всегда было на кого или на что пожаловаться. Не были эти люди и бездеятельны у костра. Каждый считал своим долгом поправить костер, подкинуть в него полешко или дощечку от разломанного ящика, которые тут же лежали в виде небольшого запаса.

Костры в городе разводились на мостовых улиц и на площадях в определенных местах. Для этой цели ставились металлические решетки, в которые закладывались дрова и разные древесные отходы. Горели костры и в ночное время.

Были у костров и трагические случаи. Какой-нибудь мальчишка на побегушках из москательной или мелочной лавки, где продавался керосин и прочее горючее, подбегал к костру погреться, а фартук у него был пропитан горючим. Фартук воспламенялся, обнимая пламенем несчастную жертву[63].

Раньше говорили так: «Когда все доброе ложится, тогда недоброе встает». Это верно. Когда в семейных домах, и бедных и богатых, люди готовились к ужину, а затем к ночному отдыху, на улицы выползали тени людей, для которых ночной Петербург сулил веселые похождения, развлечения, кутежи и разврат. К услугам этих людей были и рестораны, и кабаре, и игорные дома, и дома терпимости. Все эти многочисленные заведения были на легальном положении, работали открыто и приносили большие доходы их владельцам. А сколько было таких притонов, которые существовали тайно! Это было возможно благодаря взяточничеству полицейского аппарата, который смотрел на это сквозь пальцы и даже покровительствовал этому делу.

Кто же гулял по ночам, кто кутил, кто посещал все эти ночные заведения? Прежде всего, так называемая «золотая молодежь». Под этим ироническим эпитетом понимали молодых людей, сынков богатых родителей, прожигателей жизни, которые, как тогда выражались, должны были «перебеситься», прежде чем жениться. Вот они-то и «бесились».

В Петербурге было много ресторанов, около 150. Они разделялись на три разряда в зависимости от комфорта, качества кухни и часов торговли[64]. Наиболее фешенебельными были рестораны первого разряда: «Донон»[65], «Контан»[66], «Медведь»[67], «Кюба»[68] и другие. И комфорт и кухня этих ресторанов славились на весь город. Они торговали до трех часов ночи. Рестораны второго разряда уступали во всем ресторанам первого разряда и торговали до двух часов ночи. И, конечно, рестораны третьего разряда во всем уступали двум первым и торговали до часа ночи. Все рестораны имели отдельные кабинеты, которые зачастую служили местом разврата. И чем ниже был разряд ресторана, тем больше был спрос на отдельные кабинеты для этой цели. Особое место занимал ресторан «Вена»[69] (улица Гоголя, 13). Цены здесь были более доступные, чем в других ресторанах, кухня была хорошая, но публику туда влекла не общедоступность хороших обедов, а возможность встреч с литераторами, которые облюбовали этот ресторан. Этим он и приобрел себе широкую известность.

В летнее время большой популярностью пользовались рестораны при увеселительных садах: «Буфф»[70], «Аквариум»[71], «Луна-парк»[72], «Эден»[73], «Вилла Родэ»[74] и другие. Как ни странно, но ресторан в «Зоологическим саду»[75], который славился хорошей кухней, имел такую же дурную славу, как рестораны при некоторых увеселительных садах.

Пользовались популярностью и маленькие ресторанчики в Новой деревне, Стрельне и других местах ближайших пригородов. Они были очень уютны и имели свои маленькие садики. Пользовался успехом и «Поплавок»[76] у Летнего сада. Если в ресторанах играли только струнные ансамбли, а в некоторых выступали еще цыгане, то в кабаре посетителей развлекали более разнообразной программой. Организаторы этого дела заботились не столько о художественных качествах, сколько о том, чтобы она вызывала чувствительность у зрителей и слушателей. Уж таковы были требования этого увеселительного места.

Игорные дома и Владимирский клуб[77], в первую очередь, посещались преимущественно в зимнее время. Но они не закрывались и летом. Летом их посещали завсегдатаи, самые азартные игроки, страсть которых держала их в цепких руках в равной мере как зимой, так и летом. Игорные дома молодежь посещала мало. Тут были все больше люди солидные, рассчитывающие преумножить свой капитал.

И вот гуляющие молодые люди, да и не только молодежь, появлялись на улицах Петербурга в 11–12 часов ночи, появлялись в одиночку и компаниями. Двери всех этих злачных мест были широко открыты — выбирай любое! Соблазна для молодежи и вообще людей, любивших покутить и повеселиться, много. Разные заведения закрывались в разное время. Так что в течение ночи, до трех, четырех часов, по центральным и прилегающим к ним улицам было некоторое оживление[78]. Это гуляки и картежники расходились по домам. Вернее сказать, разъезжались, так как большинство пользовалось услугами извозчиков. Ночные извозчики хорошо знали, где какие заведения помещаются, когда закрываются. Вот они и дежурили у их подъездов, ожидая седоков. Какие же другие седоки могли быть в такое время, кроме гуляк?!

Подгулявшая публика не всегда вела себя скромно, как это подобает в ночное время, часто шумела, даже скандалила. Городовым и дежурным дворникам не было от них покоя. Наиболее скандальных городовой с дворником отправлял в участок, где дежурный помощник пристава составлял протокол для привлечения скандалиста к ответственности.

Иначе проходила ночь в рабочих окраинах. Никаких увеселительных заведений там не было. Трактиры закрывались рано. Рабочий люд рано ложился спать, так как очень рано вставал на работу. Здесь ночь была больше похожа на ночь, чем на центральных улицах города.

Ночью на улицах города преступный мир творил свое черное дело: были и грабежи и нападения, и воровство, и насилия, и просто хулиганство. Ко всем этим ночным происшествиям можно добавить и другие: пожары, самоубийства, шантаж и прочее. Так вот за всеми этими материалами охотились репортеры некоторых газет. Для них все эти уличные происшествия были хлебом насущным. Они рыскали по улицам города, опрашивали дворников, совали свой нос в протоколы участков — одним словом, не брезговали никакими источниками, лишь бы собрать побольше строк всяких сообщений для своей газеты, побольше заработать. Особенно отличалась такими материалами газета «Петербургский листок»[79]. Если в других газетах все эти сообщения укладывались в рубрику «Происшествия», то «Петербургский листок» на добрых 50 % был заполнен такими происшествиями.