LOVEЦ - Сюзанна Кулешова

– На десять дней. – Он всё ещё пристально меня разглядывал. – Но, если хочешь, я никуда не поеду.

– Нет, что ты. Это же служебная командировка. Десять дней – такая ерунда. Мы ждали больше. – Господи! Что я несу? Чего мы ждали? По мнению Андрея я сказала достаточно, чтобы заткнуть мне рот самым древним и распространённым способом, каким в подобных случаях пользуются все мужчины. Это было чертовски приятно.

– Ещё, пожалуйста, ещё.

Его губы касались моего лица, шеи, губ то нежно, то страстно, – это завораживало меня, втягивало в какой-то вихрь неистового наслаждения.

– Ты дрожишь, тебе холодно?

– Нет.

Если мы и говорили в этот вечер, то использовали короткие, почти не имеющие значения фразы, несущие информацию, мало поддающуюся логике. Наши слова были сродни поцелуям, объятьям. Какой в них может быть смысл? Только удовольствие, которое двое людей, не рассуждая, дарят друг другу. И всё же эти три часа сделали куда больше, чем последние полтора месяца.

– Я провожу тебя.

– Сегодня я провожу тебя.

– Уже достаточно поздно.

– Думаешь, я раньше по вечерам не выходила из дома?

– Сожалею, что не был рядом.

Мы чуть не опоздали на поезд.

– Я приеду к Рождеству.

– Поторопитесь, поезд отправляется.

– К двадцать пятому?

– Займите своё место в вагоне.

– Да, и ты придёшь ко мне. И останешься, навсегда, если захочешь.

– Молодой человек, вы едете?

– Ты останешься?

– Да. – Слово показалось на вкус сладковато-солёным, как измена. Бред.

Поезд оставлял за собой пустоту, рассечённую шпалами на секунды моего одиночества. А вокруг бурлил вокзал, и мне казалось, если я перестану смотреть на дорогу, на точку в конце неё, устремляющуюся прочь, то волна суеты захлестнёт и меня и эту последнюю нить, связывающую нас с Андреем. И, возможно, я вообще забуду, зачем нахожусь здесь, и что произошло сегодняшним вечером. В руке задрожал мобильник.

– Ты где?

– На перроне.

– Беги!

– Почему?

– Вокзалы коварны, – они разрывают связи. Беги, любимая.

– Что ты сказал? Повтори.

Полугодие заканчивалось, и весьма ко времени начались уроки по теме «Поэзия Серебряного века». Разумеется, нужно было поговорить об Анне Ахматовой.

– О чём её стихи? Ну, ребята, кто осмелится? Может быть ты, Соня.

Поднялась очень симпатичная, стройная девушка. Ещё одна блондинка в классе. Я ждала от неё, как всегда, глубокого, обстоятельного ответа. Умница, почти отличница, которая аккуратно выполняла все домашние задания не столько, чтобы закрепить материал, (она могла бы обходиться и без этого) а из уважения к учителю.

– Повторите, пожалуйста, вопрос.

– О чём, по твоему мнению, стихи Анны Ахматовой?

– О любви.

– И всё?

– О любви, как о смысле жизни – разве этого мало?

– Что же такое любовь? С вашей точки зрения? Как смысл жизни?

Замечательный вопрос для этого класса, провокационный. Завелись мгновенно.

– Помните в фильме Захарова: «Любовь – это возможность отдать свою жизнь за другого, не задумываясь»

– Свою жизнь? – резкий голос Богдана прозвучал с оттенком ироничного презрения – Да свою жизнь можно отдать за что угодно! Даже за идею. Даже не за свою.

– Конечно, если носитель идеи – твой возлюбленный.

– Не обязательно. Можно и за компанию. А любви не нужны сведения счётов с жизнью. Она, скорее, требует её сохранения. При любых обстоятельствах. Возьмём Петра и Иуду – оба предали Христа, но один повесился, а другой всю жизнь…

– Ты хочешь сказать их предательство равнозначно?

– Я хочу сказать, что предательство Иуды мощнее, но лишь тем, что он покончил с собой. Он не до конца верил, а, следовательно, не искренне любил.

– Может, он как раз не выдержал собственной любви?

– Чушь! Любовь даёт силу, если она настоящая, а не отнимает.

– То есть, любовь не требует жертв? Не забирает энергию? Отчего же тогда все эти муки, страдания?

– От нашей неготовности. И, кто сказал, что силы приносят наслаждения?

– Можно?–

– Да, Соня.

–Бог тоже любит нас, но, согласно Библии, самым любимым посылает наибольшие испытания, и лишь тот, кто по-настоящему верит и любит, не задумывается о Его планах, а всё принимает с благодарностью. И обретает силу.

– Но то, о чём ты говоришь – это жертвенность.

– Жертвенность подразумевает некоторое насилие над собой, а здесь – радость.

– Ага – я даже не сразу поняла, чей это был голос – эдакая сверхдобродетель – всё отобрать, вспомните Иова, а ты радуйся! Сможешь радоваться, – будешь помилован. Вот такая любовь.

– Ты что-то не так понял.

– Любовь – добро или зло?

– Добра и зла вообще не существует. Всё зависит лишь от точки зрения.

– То есть, Богдан, ты хочешь сказать, что есть точка зрения, с которой стихийные бедствия, война выглядят вполне продуктивно?

– Почему нет? Мы же восхищаемся героями. Мы даже им завидуем и хотим быть похожими на них.

– Так, что же такое – любовь? – я попыталась уйти от опасных разговоров и вернуться к теме урока.

– Это – метод.

– Что?

– Движущая сила, не позволяющая застревать в одной точке. Если хотите, многомерная возрастающая функция.

– Точно. В каждой последующей точке, возможно, приобретающая новую координатную ось.

– А вдруг – периодическая?

– Кому как повезёт, но скорее обратимая. Возможно?

– Дайте подумать.

Дорогие мои математики! Как точны и прекрасны ваши определения.

Город, разбуженный от зимней спячки предпраздничными приготовлениями, был прекрасен, как спящая царевна после поцелуя, и опасен, как медведь – шатун. Вырванные из привычной обыденности, выбитые из колеи, его жители быстро решали какие-то затянувшиеся ранее проблемы, делали бесконечные покупки, прощали друг друга, обижались вновь, старались быть праведными и грешили. Город напоминал вокзал, на котором толпились либо одни провожающие, либо одни отъезжающие, либо встречающие. Любое ожидание чаще всего заставляет замереть, напрягая все чувства. Но только ожидание Рождества всегда стимулирует деятельность. Кажется, сколько бы не было совершено верных поступков или ошибок, всё останется в прошлом, и начнётся новый отсчёт.

Прочь уходя от сути естества,

В молитве вряд ли простираем длани.

И ждём уже не столько Рождества,

Сколь исполненья собственных желаний.

Мы говорим с восторгом: «Славен Бог!»

И зрим Петра друг в друге, не Иуду.

Ну, покажи нам, что Ты приберёг?

Тебе ли верим, или верим чуду?

Что видим мы? Слепа твоя любовь

И посылает испытанья детям.

А мы идём вкушать и плоть и кровь

В начале третьего тысячелетья.

Прости мне бунт, возлюбленный отец,

Мой путь к тебе тернист, убог и страшен.

Но дай лишь знать, какой надеть венец?

Из чьей руки принять и выпить чашу?

Я готовилась к Рождеству. Готовилась к встрече с любимым. Последнее время я подружилась с зеркалом. Мы всё чаще вглядывались друг в друга. Я принимала его советы и с удовольствием отмечала их позитивное действие. Вот и в эту Рождественскую ночь оно было моим единственным собеседником. Ольга рассказывала, что с помощью зеркала можно гадать. Ей это даже удалось – она увидела в глубине отражений своего будущего мужа. Правда, по её словам, это опасная игра, нужно вовремя набросить на зеркало платок, а иначе… А вот, что иначе она не сказала.

Ну конечно, как того и следовало ожидать – двоечники не только сантехники, но и электрики. Свет у нас гаснет регулярно по праздникам. Я зажгла свечи, поставила их с двух сторон от зеркала. Ну да, Ольга говорила, так и нужно сделать, а потом взять платок, ладно, – это подождёт. Закрыть все окна и двери, сосредоточиться на отражении и не о чём не думать. Вот это не очень понятно: сосредоточиться и не думать. Из глубины зеркала иронично смотрела я. Резкий порыв ветра, влетевшего в открытую форточку, взметнул шторы. Закрыть окна, – сейчас. На улице в полной тишине и, как мне показалось – в темноте, медленно падал снег огромными мягкими хлопьями. Странно, ещё час назад ничего не предвещало снегопада.

Окна закрыты, шторы задёрнуты, двери заперты, – пора договориться с мыслями. Где-то на кухне пробили часы, кажется полночь. Но у меня нет часов с боем. Наверное, у соседей.

Смотреть и не думать. Ну что, Андрей, появись, развей мои последние сомнения. Не думать. Не думать. Так можно и заснуть. Не думать. Свечи многократно отражались в тёмном стекле. Интересный эффект – нужно будет расспросить наших физиков. Не думать. Свечи… Не свечи, – а тусклые факела… Откуда? Не думать. Тусклые факела на стенах из дикого камня в длинном, бесконечно длинном коридоре. Я забыла платок. Не думать. Я стою посредине этого коридора, а из самой его глубины, мне навстречу приближается человек в чёрном то ли плаще, то ли мантии, то ли сутане. Почему-то вспоминаются слова, кажется мои: «Так не ловки в ходьбе большие птицы, зато летят божественно легко» Волосы резко вскидываются в такт шагам и хлещут его по плечам. В свете факелов трудно разобрать их цвет, но мне и не нужно. Я знаю, кто это. И, даже если бы не забыла платок, ни за что не воспользовалась бы им. Мне всё равно, что произойдёт. Несколько секунд видеть его, а остальное не имеет значения. Он уже совсем близко, на расстоянии вытянутой руки. Я вижу веснушки на его лице и выражение досады, даже злости. Резко подняв руку, он касается моей груди какой-то металлической палочкой, похожей на волшебную.