Слезы пасмурного неба - Евгений Магадеев

– Я признателен за такое доверие, но в чем, собственно, эта проблема состоит?

– Видите ли, – все же промямлила виновница беседы. – Я позволила себе… неподобающую раскованность в отношении постороннего мужчины, понимаете?

– Изменили мужу? – уточнил я. Она неуверенно кивнула и снова завертела головой по сторонам, абстрагируясь от щекотливой темы. – Вероятно, он обо всем узнал и теперь затаил на Вас обиду? Злится?

– Но я раскаялась! Как ему это объяснить?

– Что ж, для начала попробуйте объяснить это мне. Если бы Матушка не проявляла почтения и верности своему супругу, то как бы он уверился в себе настолько, чтобы создать нас по своему подобию? Нет, он думал бы о том бесславном положении, в котором оказался, и лишь искал бы из него выход. Вдумайтесь – наш мир навсегда остался бы безжизненным! И, быть может, ровно так же, подорвав доверие мужа, Вы обрекли на нерождение целую цивилизацию – смогли бы Вы это объяснить?

– Но… неужели все так… А как же мне теперь быть?

– Вспомните назидание Матушки: «Летопись ваша – бумажная книга, скучною будет – читать не станут»…

– «Лучшие книги читают вечно, лучшие книги не забывают», – подхватила моя собеседница, и вышло это очень кстати: я не был уверен в концовке цитируемого фрагмента. – Я все знаю, Матушку надо радовать поступками. Но могу ли я вырвать несколько страниц из своей книги? Как мне искупить вину?

– Вырвите страницы – и никто уже не пожелает прочесть то, что осталось: какова цена повести, из которой изъяли середину? Пусть лучше середина эта будет дурна, но славное завершение повести навсегда запечатлеет ее в Вашем уме.

– Вы хотите сказать, что мне теперь надо вести себя хорошо – и все забудется?

– Ничто не забудется. Но оно может быть уже не так важно, если впереди многие годы почета, уважения и поддержки, что Вы окажете супругу, с которым имели неосторожность обойтись столь неприятным образом. Будет счастлив он, будут помнить о Вас окружающие, будет довольна Матушка.

Просияв, дама окатила меня приторным потоком благодарностей и пообещала неуклонно следовать полученному совету. Глядя, как подруги степенно зашагали к выходу из рощи, весьма одухотворенные моими наставлениями, я вдруг подумал: «Вот шлюхи!» Но тут же одернул себя: к чему вульгарная грубость, если эти создания придуманы мною самим?

Утро я начал в приподнятом расположении духа: из памяти еще не истерлось ликование, охватывавшее дом Владыки с возвращением каждого из гонцов. Они все как один сообщили о благополучии монастырей, а также передали искренние соболезнования настоятелей в связи со случившимся. Некоторые особенно оплакивали своего собрата Михаила – им не раз приходилось обращаться к нему за советом в делах, требующих особой рассудительности. Глава монастыря Третьего испытания был примером для многих, и тем более шокирующей представлялась безвременная кончина этого мудрого весельчака. Гонцы привлекали все свое актерское мастерство, но гримаса скорби, искажавшая их морды, не могла затмить облегчения, посещавшего нас, когда изнурительные дурные предчувствия вновь оказывались неоправданными.

Сны нередко задавали тон моему грядущему дню, и сегодня я намеревался сберечь хорошее настроение как можно дольше. Способствовала этому и ночная смена: спешить было некуда, я отлично выспался, провалявшись в постели аж до полвторого, а впереди меня ожидали часы приятного одиночества. Раскрыв глаза и ритуально глянув на свою бледно-розовую вполне человеческую ладонь, я дотянулся до телефона и, прочитав давно набившее оскомину пожелание доброго утра от Лены, попытался снова заснуть. Она присылала подобное сообщение ежедневно – если не считать периоды ссор между нами, – и по первому времени это было довольно забавно и даже приятно; но в дальнейшем фантазия Лены иссякла, чего никак нельзя было сказать об энтузиазме. Я привык не отвечать ей подолгу, хотя не ответить вовсе тоже было бы неправильно: во-первых, меня мучила совесть, отчаянно убеждавшая в наилучших намерениях девушки, а во-вторых, такое поведение было чревато унылыми последствиями. Обиды на недостаточное проявление внимания были столь характерны для Лены, что уже первые месяцы нашего общения выработали во мне стойкий иммунитет, и я приучился делать вид, что ничего не замечаю.

Мои сомкнутые веки не были помехой для тусклого света, пронзавшего белоснежный тюль на окнах. Он будто вынуждал меня признать, что настало время окончательно прийти в себя, и в какой-то момент я сдался – резким движением сбросил с себя добротное пуховое одеяло и опустил ноги на пол. Дома, разумеется, никого не было, и я в душе поблагодарил родителей за то, что они догадались отвести брата в детский сад вместо того, чтобы понадеяться на мою опеку. Ткнув пальцем в огромную прямоугольную кнопку на системном блоке компьютера, я отправился в ванную, намереваясь успеть почистить зубы прежде, чем закончится загрузка.

Я точно знал, чем займусь в ожидании нынешнего трудового вечера, – эта идея пришла мне в голову еще накануне и не покидала моих мыслей, вселяя необъяснимо сладкое предвкушение, будто от ожидания награды, за которую я долго и тяжело боролся. Закончив умываться, я вернулся в комнату и, плюхнувшись в полуразвалившееся компьютерное кресло, подтянул к себе мышь и клавиатуру. По запросу «принц каспиан скачать» нашлось более ста тысяч результатов, и, немного полистав предложенные поисковиком ссылки, – что примечательно, большей частью это были ссылки именно на книгу, а не на фильм, который мне уже приходилось видеть, – я нашел ту, которая всецело меня устраивала.

Когда на мониторе уже красовался стройный ряд букв, начинавших произведение, я вдруг осознал, что так и оставил сообщение Лены без ответа, и поспешил исправить это положение. «Добрый день, я только проснулся. Как ты?» Убедившись, что сообщение отправлено успешно, я отложил телефон и предался чтению, но не успел дойти и до второй страницы, как предательская трель возвестила о том, что Лена по своему обыкновению не была особенно занята. Ее послание гласило: «Последняя пара, потом все. Придешь за мной? Погуляем».

Я был готов смириться с печальной необходимостью строчить сообщения через каждую минуту, хотя это отвлекало и выкрадывало уйму времени, но перспектива отказаться от чтения ради сомнительного променада казалась вопиюще безрадужной. Нет, я определенно не собирался покидать свое кресло до самого вечера – но об этом следовало заявить с известной долей осторожности.

– Прости, я сегодня должен отдохнуть перед работой, – написал я, рассчитывая не столько на понимание, сколько на сочувствие со стороны девушки.

– Хорошо. А хочешь, я приеду к тебе? – последовало почти тут же. Это было немногим лучше изначально предложенного варианта, но выкрутиться красиво уже не представлялось возможным.

– Не стоит, поздновато, мне скоро идти, – ответил я, понимая, что эта отговорка смотрится довольно нелепо, но ничего лучше просто не нашел.

– Ты не хочешь меня увидеть?

Я не хотел. Вне всяких сомнений – не хотел. Но какой могла бы быть реакция на подобное заявление? Я и сам был бы в ярости, скажи мне Лена нечто вроде этого… как-никак, мы должны были ценить общество друг друга.

– Мне просто надо полежать немножко, – уклонился я, заранее обдумывая дальнейшее развитие диалога. Надо было как-то перевести его в более благоприятное русло, иначе ближайшие дни грозили превратиться в непересыхающий поток жалоб и обвинений.

– Ты плохо себя чувствуешь?

– Нет, все в порядке. Слегка устал. Не переживай.

Некоторое время телефон молчал, и я даже начал думать, что все обошлось. Расслабившись и расположившись поудобнее, я вернулся к роману, но не успел им толком насладиться, как снова прозвучал назойливый сигнал.

«Иногда мне кажется, что ты меня совсем не любишь». Воображение живо нарисовало передо мною мученическое лицо девушки, свидетельствовавшее о подступавшей истерике. Теперь уже назад пути не было, и никакие мои увещевания не могли предотвратить бурю; роль же моя сводилась теперь исключительно к демонстрации небезразличного отношения к происходящему. Пара дюжин фраз, лучащихся теплом и сожалением, разрешила бы ситуацию, пусть в отместку я и узнал бы о себе много обличительного; даже не было нужды думать над ними: важно лишь не молчать…

Немного поколебавшись, я перевел аппарат в беззвучный режим, оттолкнул его на дальний край стола и теперь уже надолго погрузился в похождения детворы из семейства Пэвэнси.

Глава 4

Просторную залу, грубые бревенчатые стены которой покрывали связки чеснока и прочей иссохшей растительности, скудно освещала дюжина отекших восковых свечей; их пламя плясало будто бы в такт обосновавшемуся здесь музыкальному безумию. Трактир шумно праздновал, и я никак не мог разобрать, что именно: даже в те редкие моменты, когда всеобщий гогот сменялся относительной тишиной, никто не пытался произнести тост или иным образом коснуться цели попойки – вообще ничего однозначного не происходило. Царивший хаос поразительно контрастировал с откровенно спокойной ночью, проведенной мною в кафе наяву: несмотря на пятничный ажиотаж, клиенты вели себя умеренно; пили, конечно, подобающе концу трудовой недели, но все ушли на своих двоих. Наше кафе выгодно отличалось тем, что никогда не обслуживало ни свадьбы, ни всяческие корпоративные мероприятия. Из колеи выбивали разве что футбольные матчи, трансляции которых выводились на подвесные экраны, в изобилии развешенные у потолка таким образом, чтобы от каждого столика наблюдались хотя бы два.