Избранная - Вероника Рот

– Наверное, он не любит, когда над ним смеются, – отвечаю я.

Пожалуй, с Четыре лучше быть поосторожнее, осознаю я. На платформе он казался безмятежным, но теперь его спокойствие чем-то меня настораживает.

Четыре распахивает двойные двери, и мы входим в помещение, которое он назвал Ямой.

– Ох, – шепчет Кристина. – Теперь понятно.

«Яма» – самое подходящее название. Это подземная пещера, такая огромная, что я не вижу противоположной стороны со дна, на котором стою. Неровные каменные стены возвышаются над головой на несколько этажей. В них высечены ниши для еды, одежды, припасов и отдыха. Соединяют их узкие тропинки и лестницы, вырезанные из камня. Перил, чтобы люди не падали, нет.

На одной из каменных стен лежит косой оранжевый луч. Крыша Ямы сделана из стеклянных панелей, а над ней возвышается здание, которое впускает солнечный свет. Наверное, оно казалось обычным городским зданием, когда мы проезжали мимо на поезде.

Голубоватые фонари, такие же как в Зале выбора, с неравными промежутками висят над каменными тропинками. Их свет становится ярче по мере захода солнца.

Люди повсюду, все в черном, все кричат и разговаривают, оживленно жестикулируя. Я не вижу в толпе пожилых. Существуют ли пожилые лихачи? Они не доживают до старости или их просто отсылают прочь, когда они больше не в состоянии прыгать с несущегося поезда?

Стайка детей бежит по узкой тропке без перил так быстро, что у меня колотится сердце, и хочется крикнуть им, чтобы притормозили, пока не убились. Перед глазами вспыхивает воспоминание об упорядоченных улицах Альтруизма: колонна людей справа проходит мимо колонны людей слева; скупые улыбки, склоненные головы и тишина. У меня сводит живот. Но в хаосе Лихости есть нечто чудесное.

– Идите за мной, – говорит Четыре, – и я покажу вам пропасть.

Он манит нас вперед. Его лицо кажется довольно заурядным по стандартам лихачей, но, когда он поворачивается спиной, из-под воротника его футболки выглядывает татуировка. Он ведет нас к правой стороне Ямы, отчетливо темной. Я щурюсь и вижу, что пол, на котором я стою, кончается железным заграждением. Мы подходим к перилам, и я слышу рев – это вода, стремительно несущаяся вода разбивается о камни.

Я выглядываю за край. Пол обрывается под острым углом, и в нескольких этажах ниже мчится река. Неукротимый поток разбивается о стену и брызжет вверх. Слева от меня вода спокойнее, зато справа – сплошь белая, пенящаяся на камнях.

– Пропасть напоминает нам о тонкой грани между отвагой и глупостью! – кричит Четыре. – Безрассудный прыжок с этого уступа оборвет вашу жизнь. Такое уже случалось и будет случаться и впредь. Я вас предупредил.

– Невероятно, – замечает Кристина, когда мы все отходим от перил.

– Вот именно, невероятно, – киваю я.

Четыре ведет группу неофитов через Яму к зияющей дыре в стене. Комната за ней освещена достаточно хорошо, чтобы видеть, куда мы идем: обеденный зал, полный людей и звенящих столовых приборов. Мы заходим, и все лихачи встают. Они аплодируют. Топают ногами. Кричат. Шум окружает и переполняет меня. Кристина улыбается, и через мгновение я присоединяюсь к ней.

Мы ищем свободные места. Мы с Кристиной находим почти пустой стол на краю комнаты, и я оказываюсь между ней и Четыре. Посередине стола стоит тарелка с незнакомой едой: круглые куски мяса между круглыми ломтями хлеба. Я зажимаю один пальцами, не зная, как к нему подступиться.

Четыре пихает меня локтем.

– Это говядина, – подсказывает он. – Вот, намажь сверху.

Он передает мне маленькую мисочку красного соуса.

– Ты никогда не ела гамбургеров? – удивляется Кристина с широко распахнутыми глазами.

– Нет, – отвечаю я. – Это так они называются?

– Сухари едят простую еду, – объясняет Четыре Кристине.

– Почему? – спрашивает она.

Я пожимаю плечами.

– Затейливость считается потаканием своим прихотям и излишеством.

Она ухмыляется.

– Неудивительно, что ты ушла.

– Ага. – Я закатываю глаза. – Все дело в еде.

Уголок рта Четыре дергается.

Двери в столовую открываются, и все умолкают. Я оборачиваюсь. Входит молодой мужчина, и в тишине слышны его шаги. Его лицо сплошь покрыто пирсингом, а волосы длинные, темные и сальные. Но зловеще он выглядит не поэтому. Его ледяной взгляд скользит по комнате.

– Кто это? – шепчет Кристина.

– Его зовут Эрик, – отвечает Четыре. – Он лидер Лихости.

– Серьезно? Но он так молод.

Четыре мрачно смотрит на нее.

– Возраст здесь не главное.

Я вижу, что она собирается спросить о том же, что волнует и меня: «Тогда что главное?» Но Эрик заканчивает осмотр комнаты и идет к столу. Он идет к нашему столу и плюхается на стул рядом с Четыре. Он не здоровается, так что мы тоже не здороваемся.

– Ну что, представишь меня? – Он кивает на нас с Кристиной.

Четыре произносит:

– Это Трис и Кристина.

– Ого, Сухарь, – ухмыляется Эрик. Улыбка растягивает проколы от пирсинга в его губах, и я морщусь. – Посмотрим, долго ли ты протянешь.

Я должна что-то сказать, например, заверить его, что протяну очень долго… но слова не идут на ум. Не понимаю почему, но мне не хочется, чтобы Эрик смотрел на меня. Ни сейчас, ни в будущем.

Он барабанит пальцами по столу. Костяшки его пальцев сбиты, как будто он слишком сильно ударил их обо что-то.

– Чем ты занимался в последнее время, Четыре? – спрашивает он.

Четыре пожимает плечами.

– Да так, ничем.

Они друзья? Мой взгляд мечется между Эриком и Четыре. Все, что делает Эрик – сидит с нами, расспрашивает Четыре, – говорит о том, что они друзья, но поза Четыре, напряженная, словно натянутая струна, заставляет предположить, что они нечто иное. Соперники, быть может, но разве это возможно, если Эрик – лидер, а Четыре – нет?

– Макс говорит, что пытается встретиться с тобой, а ты не показываешься, – произносит Эрик. – Он просил разузнать, что с тобой происходит.

Четыре несколько секунд смотрит на Эрика, прежде чем ответить.

– Скажи ему, что я вполне доволен своим местом.

– То есть он хочет предложить тебе работу.

Кольца в брови Эрика сверкают на свету. Возможно, Эрик воспринимает Четыре как потенциальную угрозу его положению. Отец говорит, что те, кто стремится к власти и добивается ее, живут в вечном страхе ее потерять. Вот почему мы должны вручать власть тем, кто к ней не стремится.

– Похоже на то, – говорит Четыре.

– И тебе это не интересно.

– Мне два года это не интересно.

– Что ж, – произносит Эрик. – Тогда давай надеяться, что до него дойдет.

Он хлопает Четыре по плечу, чуть сильнее, чем нужно, и встает. Когда он уходит, я сразу оседаю на стуле. Я не осознавала, что так напряжена.

– Вы двое… друзья? – Я не в силах сдержать любопытство.

– Мы были в одном классе неофитов, – отвечает он. – Он перешел из Эрудиции.

Все мысли об осторожности вылетают из головы.

– Ты тоже был переходником?

– Я думал, нелегко придется только с правдолюбами, которые задают слишком много вопросов, – холодно парирует он. – Теперь и Сухари подключились?

– Наверное, это потому, что ты такой мягкий, – равнодушно предполагаю я. – Ну знаешь, как кровать, утыканная гвоздями.

Он смотрит на меня, и я не отвожу взгляд. Он не пес, но с ним работают те же правила. Отвернуться – значит подчиниться. Смотреть в глаза – значит бросить вызов. Это мой выбор.

Мои щеки вспыхивают. Что случится, когда напряжение разрядится?

Но он произносит только:

– Осторожно, Трис.

У меня екает в животе, как будто я проглотила камень. Взрослый лихач за соседним столом окликает Четыре, и я поворачиваюсь к Кристине. Она поднимает обе брови.

– Что? – спрашиваю я.

– Я разрабатываю теорию.

– И в чем она заключается?

Она берет свой гамбургер, усмехается и отвечает:

– В том, что у тебя подсознательная тяга к смерти.

После ужина Четыре исчезает, не проронив ни слова. Эрик ведет нас по бесконечным коридорам, не объясняя, куда мы идем. Я не знаю, почему лидер Лихости в ответе за группу неофитов, но, возможно, это только на сегодняшний вечер.

В конце каждого коридора горит голубоватая лампа, но в промежутке темно, и мне приходится идти осторожно, чтобы не споткнуться на неровной земле. Кристина молча шагает рядом. Нам не говорили соблюдать тишину, но все равно никто не разговаривает.

Эрик останавливается перед деревянной дверью и складывает руки на груди. Мы собираемся вокруг него.

– Если кто не в курсе, меня зовут Эрик, – сообщает он. – Я один из пяти лидеров Лихости. Мы здесь очень серьезно относимся к инициации, поэтому я вызвался проследить за большей частью вашего обучения.

От услышанного меня начинает подташнивать. То, что лидер Лихости будет приглядывать за нашей инициацией, само по себе плохо, но оттого, что это Эрик, мне по-настоящему худо.

– Несколько основных правил, – продолжает он. – Вы должны приходить в учебный класс к восьми утра каждый день. Обучение ведется без выходных с восьми до шести, с перерывом на обед. После шести вы вольны делать все, что хотите. У вас также будет немного свободного времени между ступенями инициации.