Приговоренная. За стакан воды - Азия Биби

Я застыла от изумления, глядя на министра, приехавшего из столицы только для того, чтобы увидеться со мной, простой крестьянкой, которая никогда не ходила в школу.

— У тебя есть какие-нибудь пожелания? — спросил министр, вставая со стула.

Я не решилась ответить, что мне не хватает чистой и сухой одежды. Такое не говорят министрам, хотя я действительно в этом нуждалась.

Когда на улице шел дождь, он шел и в моей камере тоже. Одеяло и вся одежда промокали, пачкались, по ночам я мерзла, но охранники не хотели заделывать дыры в крыше — им было весело смотреть, как вода просачивается в камеру.

Начальник тюрьмы и Калил вернулись в кабинет. Шабаз Батти мягко положил ладонь мне на голову и сказал, что я должна верить и что скоро он попросит президента Пакистана помиловать меня, чтобы я вышла на свободу сразу, не дожидаясь нового суда. Я поблагодарила его снова и обещала молиться за него.

Обратно в камеру я снова шла с Калилом, прикованная к нему.

Он молчал всю дорогу, будто обидевшись, что такой важный человек пришел ко мне, договорившись с начальником тюрьмы.

В камере у меня наконец-то отлегло от сердца, и я возблагодарила Господа и Деву Марию за их доброту.

Я вспоминала, о чем говорил министр. Все произошло так быстро! Он растопил мое заледеневшее сердце. Теперь я знала, что моя семья в надежных руках. После нашей встречи мне стало так хорошо, даже весело, что я стала кружиться по камере, а вместе со мной и большая черная муха, которая, казалось, тоже хотела порадоваться за меня.

Несколько раз я повторила новые для меня слова «президентское помилование», чтобы не забыть их никогда. Всего два слова, которые могут спасти меня и вернуть к прошлой жизни. Отныне моя жизнь была в руках президента Пакистана, Асифа Али Зардари. Я знаю, как его зовут, ведь он глава нашего государства, но у меня нет своего мнения о нем.

Я необразованна, поэтому не разбираюсь в политике. Все, что я знаю, я выхватывала там и сям, из разговоров отца и дяди о президенте, когда они видели его на листовках или плакатах. Женщины моего положения в обществе не задают вопросов и не вмешиваются в подобные разговоры. Только тогда я осознала, как досадно, что мужчины считают, будто женщинам не нужно знать о таких вещах. Но ведь мы все живем по одним и тем же законам. Как бы то ни было, я почти ничего не знала об этом влиятельнейшем человеке, в руках которого оказалась моя жизнь, и не понимала, правда ли то, что говорил о нем отец. Но я старалась не думать об этом и просто надеяться, что он дарует помилование, сжалившись надо мной.

Вечером я заснула моментально. Прошедшие два дня совершенно вымотали меня. К счастью, в ту ночь не было дождя, и я смогла выспаться, не просыпаясь от стука капель и шума воды, превращавшей мою жалкую камеру в грязную яму.

Встав утром, я первым делом вспомнила обо всех хороших новостях, которые услышала накануне, и поздравила себя с тем, что за меня подадут прошение о президентском помиловании.

Наступило время завтрака. Я услышала скрип колес тележки в коридоре, звук открывающихся и закрывающихся дверей соседних камер — много раз, ведь их тут около двадцати. Эти звуки мне стали хорошо знакомы, они сопровождали меня уже семнадцать месяцев — по словам министра, который их сосчитал.

Я тихонько повторила слова «президентское помилование».

Хочется верить. И я верю.

6

Счастливого Рождества

В то утро у меня возникло странное ощущение, будто я держала в руках чашку с горячим чаем и хотела чихнуть. Наступило 24 декабря, и я не знала, радоваться мне или печалиться. На моем языке Рождество звучит как «вада дин», что означает «великий день». Но когда я оглядела свою камеру, полную моих испражнений, потому что Зенобия не приходила уже целую вечность, мне стало трудно назвать этот день «великим». Вокруг была только грязь и мерзкий запах. Я была заперта, не могла выйти, и мне хотелось разбить стены, разбить все вокруг ради глотка свежего воздуха. Рождество мне придется встретить в полном одиночестве.

Господь всемогущий, освободи меня из рабства, дай мне сил вынести этот день, который должен был быть так прекрасен, помоги перенести разлуку с семьей и Божьим домом, где я так любила праздновать рождение Христа, Твоего сына. Молю Тебя, Господи, сжалься надо мной и дай силы вынести весь ужас моего положения.

В тот день мне хотелось, чтобы у меня был хотя бы маленький крестик или четки, и я могла бы отпраздновать рождение Иисуса. Но я чувствовала себя голой, лишенной даже этой малости.

Я решила молиться весь день, надеясь, что Господь не будет глух ко мне и услышит даже со дна этой ямы о том, что я хотела бы оказаться на свободе, как и все христиане мира, чтобы отпраздновать Рождество.

Лежа на койке, широко раскрыв глаза, я рассматривала трещины в потолке. Я положила руку на живот, который стал плоским как доска. Желудок сжался, бедра ввалились, руки почти исчезли, а глядя на ладони можно было подумать, что я уже мертва. Мне хотелось заплакать, но в тот день у меня не было слез. Хотелось выть, но не было голоса. Слабое дыхание позволяло мне лишь сохранять остатки жизни. Хотелось рвать на себе волосы, но они мне слишком дороги. Здесь я научилась умирать, оставаясь живой.

Большая черная муха села на пальцы ног и пощекотала. Я улыбнулась и собралась с духом, не желая умирать в «великий день». Я потеряла все, но воспоминания все еще были со мной, и я решила отметить Рождество, воскресив в памяти прошлогодний праздник. Тогда я была совершенно свободна и счастлива…

Да, то последнее Рождество на свободе отпечаталось в памяти, и никто не смог бы забрать его у меня.

Для нас, христиан, Рождество — самый радостный день в году, благословенная возможность выразить благодарность за любовь, которую проявляют к нам Бог-отец и Иисус Христос. В Иттан Вали и ее округе нет церкви. Поэтому нам с Жозефиной, ее мужем и детьми приходилось ехать на микроавтобусе в храм Святой Терезы в Шекхупуре. Два часа пути — для нас это было целое путешествие, ведь у нас редко бывала возможность и достаточно средств, чтобы выбраться куда-то за пределы деревни. Мы одевались как можно красивее и гордо отправлялись в храм, чтобы отдать должное нашей вере.

Я надевала традиционный пакистанский наряд, салвар камиз — тунику с широкими рукавами и свободные штаны. В тот год я чаще ходила собирать урожай и пасти животных, чтобы скопить больше денег и позволить себе новый костюм, специально к Рождеству. Выбор в единственной лавке в деревне был небольшой, и все же мне сразу понравилась эта зеленая с белым туника. Так совпало случайно, но это еще и цвета пакистанского флага: зеленый — ислам, белый — религиозные меньшинства, как мы, христиане. Туника, доходившая мне до колен, была из теплой, плотной ткани красивого изумрудного цвета, а белые штаны — свободными на бедрах и обтягивающими лодыжки, как мне нравится, в самый раз. Дуппата — длинный шарф — тоже была белого цвета. Зеркала в лавке не оказалось, но я знала, что наряд мне идет. Я всегда работала в поле, и не привыкла одеваться так красиво.

Я сшила четырем дочкам туники разных цветов: красную, желтую, синюю и оранжевую. Когда мы вышли из дома, нам пришлось обойти детей, игравших в крикет большой палкой и старыми апельсинами. Особенно старательно мы уклонялись от «снарядов».

Один из мальчишек крикнул:

— Смотрите! Они похожи на радугу!

Мы с девочками рассмеялись.

Ашик и старший сын были одеты в бежевые салвар камиз, которые я выстирала и выгладила накануне. Сверху они накинули серые покрывала, а на ногах у них были ботинки из искусственной кожи.

В это время года обычно очень холодно, всего несколько градусов выше нуля, но мы с девочками хотели похвастать нашими разноцветными нарядами. И потом, тепло наших сердец согревало нас… И все же мы надели носки под сандалии. Дорога к автобусу была пыльной и каменистой, поэтому мы старались идти как можно аккуратнее, чтобы не запачкаться.

Площадка рядом с конечной остановкой была до отказа забита машинами и отъезжающими. Как всегда, автобусы ходили с интервалом в час. Мы заплатили за билеты, по 30 рупий с человека, и забрались назад. Меня зажало между окошком и Ашиком, и все рассмеялись. На часах было 5 вечера, температура около нуля, а за окном густой туман по колено. Автобус трясся по разбитой дороге, проезжая километр за километром. По пути мы видели несколько аварий с грузовиками, легковушками и даже микроавтобусами. Я схватила мужа за руку, но никак не могла успокоиться, ведь шофер гнал, несмотря на кашу за окном. Тогда Ашик сказал мне с улыбкой:

— Благодари Господа, что мы оказались на заднем сиденье. При столкновении мы ударимся о тех, кто сидит впереди.

На полпути машина остановилась на обочине. Большинство пассажиров вышли и двинулись в сторону мечети, которая едва виднелась в тумане. Становилось все холоднее. Ожидая окончания молитвы, мы с детьми рассматривали фары других автомобилей, мерцавшие в дымке.