Почтовый круг - Валерий Хайрюзов

«Вот и объяснился, — подумал Чупров. — Я к ней, а она от меня».

— И охота это тебе в ночь по кочкам и колдобинам? — пытаясь скрыть охватившее его разочарование, спросил Чупров. — Оставайся. Завтра чуть свет вылетим.

— Знаю я твои обещания, — улыбнулась Варя. — То туман, то мотор зачихает. Поеду. С Леней быстрей доберемся. Верно?

— Ага, конечно, — обрадованно закивал Зубков. — Дорога туда накатанная, не то что в Христофорово. Через три часа будем на месте.

Илья с досадой захлопнул дверцу и направился в пилотскую гостиницу.

Аэродром в Шаманке рядом с поселком. Последний огород — и тут же аэровокзал. Не вокзал, а терем — белые тесаные бревнышки один к одному. «Оводнев делал», — вспомнил Илья слова Шевцова.

«Ничего у нас с тобой, Степан Матвеевич, не вышло, — подумал он. — И с женщинами ничего не получается. Ну мне-то ладно, а тебе?»

— Что-то вы долго ездили, — прогудел Шевцов, едва Илья открыл дверь в пилотскую. — Мы тут тебя со вторым пилотом ждали, ждали. Он поужинал и спать завалился, а я решил дождаться. Пока ты разъезжал, у меня план возник: столовая уже закрыта, давай сходим в гости к моей знакомой, ты ее, наверно, знаешь. Это недалеко. Посидим поговорим. Самолет мы тут без тебя зачехлили, привязали. Подогреватель рядом. Завтра к рассвету все будет готово. Ну как, лады?

Поколебавшись немного, Илья молча кивнул.

Шли задами по накатанной дороге, которая огибала поселок. Шевцов впереди, Илья за ним. От дороги в сторону домов уходили тоненькие тропинки. Илья загадывал, на которую они свернут, но Шевцов не сворачивал, шел вперед. Через некоторое время Чупров понял, что Шевцов пошел так специально, чтобы меньше народу их видело. Наконец он остановился, шумно выдохнул, зачем-то подмигнул Илье. Неловко, так что затрещали доски, перевалил через изгородь и по узенькой дорожке пошел к приземистому домику.

Когда вошли в дом, то первое, что бросилось в глаза, была печь. Как будто весь дом и существовал для этой огромной, в полкомнаты, печи, прикрывая ее своим бревенчатым телом. На кухне открыто подполье, на стене лаза плясали багровые тени.

— Ты раздевайся, сейчас она вылезет, — сказал Шевцов и снял куртку. Чупров разделся.

Минуту спустя из-под пола вылетела, глухо пристукнув о крашеный пол, эмалированная кастрюля, а вслед за ней показалась Наталья Говорина, бывшая шаманская почтальонша. Не узнав Илью, она жалобно улыбнулась Шевцову, села на пол, свесив в подполье ноги, торопливо стала поправлять волосы.

— Ты что, одна? А где ребята? — спросил Шевцов.

— В кино убежали. Я только с участка приехала. Да вы проходите в комнату, что стоите.

Жила Говорина просто. В переднем углу старомодный комод, на нем зеркало с фотографиями ребятишек по краям. Вдоль стены, обшитый дерматином, потертый в сгибах диван. Посреди комнаты застеленный клеенкой круглый стол.

Чупров знал: год назад Говорина уволилась с почты и устроилась работать в леспромхозе, рубить сучья. «Конечно, ничего тут удивительного нет, что свиделись. Мало ли на почтовом кругу встречаешь почтальонов!

Но чтобы прийти к той же Говориной домой да еще с приятелем — вот это у меня впервые», — подумал Илья, машинально приглаживая волосы.

— Я, пожалуй, пойду, — тихо сказал он Шевцову.

— Ты что? — удивленно вытаращил глаза Шевцов. — Сейчас она нам такую картошку сварганит, пальчики оближешь.

— Тут, понимаешь, неудобно как-то. Ну, словом, не могу я.

— Да брось ты, Илья. Будь как дома. Не она — я тебя пригласил.

Заслышав перепалку, Говорина заглянула в комнату. Илья заметил, как в ее глазах мелькнула растерянность.

— Это вы!.. Здравствуйте… — врастяжку сказала она. — Я вас не узнала. Вот уж правду говорят: гора с горой не сходится, а человек с человеком всегда. Какими судьбами к нам?

— Прививки делают, — ответил за него Шевцов. — Санитарный рейс. Заночевали здесь. Столовая закрыта, я его к тебе пригласил. А он упирается. Вы же знакомы!

— Ну, вы тогда посидите, включите радиолу, а я сейчас что-нибудь поджарю.

Говорина вернулась на кухню, и вскоре на сковороде весело затрещала картошка.

— Ну как там у вас, что говорят про меня? Ругают, наверное? — Шевцов выжидающе посмотрел на Чупрова. Тот пожал плечами.

С летной работы Шевцова сняли за поломку вертолета. А потом отправили сюда, в Шаманку.

— Чего жмешься, говори начистоту. — Шевцов усмехнулся. — Я ведь не слепой, вижу. Это раньше я мало что замечал. Рейсы, посадки, винт надо мной крутится — большой рубли считает, маленький — копейки. И все, казалось, вокруг меня крутится. А сняли — как обрезало. Жена ушла. Сперва я думал — из-за водки, а потом понял: деньги ей нужны были. Не стало их, и отношение ко мне изменилось. Почему так? Чем больше приносишь, тем больше надо. Ну ладно, это баба, не разглядел я ее. А вот наши летуны. Ведь одно дело делали, и вдруг вакуум, не стали меня замечать. Нет, сначала, когда вертолет сломал — герой дня, приходили даже смотреть, а потом — никого. Второй пилот — он раньше ко мне через дорогу с протянутой рукой бежал — и тот прошел мимо и не поздоровался. А ведь я его летать научил, понимаешь — летать!

— Может, и правда не видел? — возразил Илья.

— Моим глазам свидетелей не надо, — быстро ответил Шевцов. — Вот тут один, тоже друг, прилетел. Я ему: «Займи до получки». Он глаза спрятал, подлец. «Нет», — говорит. А я чувствую — есть, но в карман не полезешь.

Шевцов сжал губы, некоторое время молча смотрел в одну точку, затем уже по-другому, мягче глянул на Чупрова.

— Вот я знаю, ты не отказываешь. Но только зря так поступаешь. Надо как все — не давать. Таких, как ты, простодырных, любят. И знаешь, что я заметил: когда люди добро делают — это вроде бы так и должно быть. А вот попробуй наступи кому-нибудь на мозоль — это тот случай, когда муха слона валит. Все доброе перечеркивается, забывается. Вот ты сейчас на коне. Ну как тебе это объяснить, не вылетел из своего круга. Дела, разговоры, отношения — все осталось. А вот ты когда-нибудь задумывался, что все это непрочно? Пока молод, здоров — все хорошо. Ну а вдруг тебя спишут, и ты — никто. Что ты умеешь делать? Ничего. Траншеи копать не будешь, не привык. А больше ничему не обучен. Знаешь, как страшно в сорок лет искать другое занятие? Ты летчик — и баста, все остальное не признаешь. Отсюда и беды. Наши достоинства — это одновременно и наши недостатки. А что мы, собственно, такое делаем, за что нам такое уважение? Да обыкновенные извозчики: то отвезти, другое привезти.

— Ты не прав, Павел Михайлович… Людей не обманешь, они все видят: как ты к ним, так и они к тебе. Мы летаем не потому, что нам так хочется, мы для людей летаем, соединяем их. А если смотреть на все через свои обиды, то ничего не поймешь. Это все равно что жить с заледеневшими стеклами.

На улице послышались ребячьи голоса, загудели сени, и в дом ввалилась целая орава. Тут же, у порога, покидали одежонку и по одному прошмыгнули в спальню. Последний мальчик, лет четырех, задержался в дверях, вытаращил глазки на Чупрова. Илья обмер: на него смотрел Оводнев. Нет, конечно, тут было свое, детское, а вот глаза оводневские — желтые, с зеленоватым отливом.

— А ну, мойте руки и за стол, — скомандовала Говорина. — Ужинать будете на кухне.

— Пусть они садятся с нами, — сказал Илья. — Все веселее будет.

— Ничего, они и там управятся.

Ребятишки гуськом, подталкивая друг друга, потянулись на кухню.

«Сколько их у нее? Четверо, — проследил за ними Илья. — Старшему лет десять. А самой? Тридцать, тридцать пять? Да как же она с ними, без мужика, одна?..»

Обрывки разговоров, слышанные ранее, сплелись в одно целое. Так это про нее упоминал Тимофей Лунев, это, значит, к ней Оводнев ездил в последнее время. Так почему же он не послал его к Говориной? Или знал про Шевцова? Весело, однако, жил Степан. Видно, от такой жизни и скрывался в Нойбе.

Говорина вернулась из кухни, присела рядом с Шевцовым. Так обычно садятся муж и жена. «Красивая она, — оцепил Илья. — Вот только бледная почему-то».

— Знаешь, меня Оводнев с ней познакомил, — сказал Шевцов. — В гости привел. А уж когда с работы сняли, я и сам сюда попросился.

Шевцов мельком взглянул на Говорину, улыбнулся ей одними глазами и снова перевел взгляд на Чупрова.

— Что ты думаешь, я, кроме этой дыры, нигде устроиться не мог? Конечно, мог. Устроился бы где-нибудь в городе. Жил бы как кум королю. А я сюда приехал.

Шевцов примолк, будто хотел удостовериться: поверил Чупров или нет?

— Все на здоровье нашем стоит, Илья. Пока здоров — живы, а загибаться начнешь — все тебя забудут. Я вот сейчас Оводневу не завидую.

— Ну а кто виноват? — перебила Говорина. — Жил бы как люди, и все бы у него было. Вот, кажется, хорошо его знала, — раздумчиво продолжала она. — А понять так и не смогла. Вроде бы по всем статьям мужик взял. Когда оденется, лучше любого начальника выглядел. Послушаешь его — и рассуждает не глупо, а вот характер никудышный. Все чего-то мыкался. Новую жизнь хотел начать. Ну а когда в сердце много женщин — с самим собой разлад, от этого не вылечишься.