Почтовый круг - Валерий Хайрюзов

— Да у меня не аэродром, а стол, яйца катать можно, — обиженно отвечал Сосновский. — Вот, дай бог, нефть или газ найдут, по-другому заживем. Полосу бетонную построим, вокзал под стеклом. В Старую Елань не только из Иркутска, чего уж там, прямо из Москвы самолеты летать будут.

— Медведей отсюда возить, — подначивали летчики.

— Молодые вы, глупые еще, — качал головой Сосновский. — Не то, что мы. Учат вас, учат, а вы полетаете немного и в город норовите сбежать, а нас по ускоренной программе готовили. Научили в воздухе держаться — и в бой. В сорок втором немец Дон перешел. Бросили нас в самое пекло…

И тут Сосновский преображался, лицо разглаживалось, слова, цепляясь друг за друга, вылетали без натуги, сами собой.

— Лечу, а у самого в голове одна мысль, — твердым, помолодевшим голосом рассказывал он, — лишь бы ведущего не потерять. Вдруг откуда-то самолеты посыпались. Примечаю: не нашей конструкции. Я головой повел, а один уже рядом летит. И кресты вот такие, как оконная рама. И лицо летчика видать. Забыл я про управление, смотрю на немца. И вдруг что-то непонятное, чувствую, валиться самолет мой стал. Взглянул на приборы — точно, падаю! Я раз, шарик в центр загнал. Как учили. Дую по прямой. И мысль такая нехорошая шевелится, вот он, конец, пришел, если не собью, то упаду. Потом так осторожненько повел глазами. Уж больно мне напоследок посмотреть на немца захотелось. А он рядом летит и ладошкой около виска крутит, мол, свихнулся русский. И тут облако на пути попалось. Я — в него. И верите, нет — ушел. Едва свой аэродром отыскал. Один ведь остался. Потом я еще вылет сделал. А на третьем полете мы уже с ним на виражах. Я за ним, он за мной. И друг друга пулеметами. Захожу я ему в хвост — и на гашетку.

— Неужели сбили? — ахали летчики.

— А то как же! Я им спуску не давал. А вы тут мне — аэродром неудобный. Чуть задует ветерок — уже сидите.

Чупров на местные аэродромы не обижался и не жаловался. Он знал, если летчики цепляли Старую Елань, так для того, чтобы подразнить Сосновского.

Зачехлив самолет, пошли в пилотскую гостиницу.

— В город от нас скоро уедешь? — спросил Илью Сосновский.

— Это как понимать? — остановился Илья. — Гонишь, что ли?

— Нет, не гоню. Тебя гнать! Упаси бог.

— Кто его знает, может, и уеду. Я ведь подписку не давал всю жизнь здесь работать.

— Ты не торопись. — В голосе Сосновского Илья уловил просьбу. — Такие, как ты, здесь нужны. Что там, на магистралях, делать? Полеты как на трамвае, каждый раз по тем же линиям.

— Ну а здесь что? Почтовый круг. Одно и то же. Все друг про друга всё знают. Возьми ночью выйди на крыльцо и кулаком помаши. А утром все деревня будет спрашивать: кому это ты, Иван Петрович, грозился? Разве не так?

— Так-то оно так, — рассмеялся Сосновский. — Но разве это плохо, что мы друг про друга все знаем. Зато на виду. Плохого ничего не допустишь. А в городе по-другому. В одном подъезде живут и как чужие.

— И здесь такое бывает, — насупившись, ответил Чупров.

— А-а-а, это ты, наверное, Степана Оводнева вспомнил, — оживился Сосновский. — И на старуху бывает проруха. Со Степаном случай особый. Я ведь его другим знал. Мы с ним когда-то на прииске жили. Хороший был хлопец, старательный. А лет десять назад Степан вновь в наших краях объявился. Я его случайно в аэропорту встретил. Говорю: «Давай в Шаманку или Нойбу начальником площадки». Не захотел. Гордый. Видно было: жизнь его похлестала. Теперь вот еще болезнь привязалась.

Илья молча слушал Сосновского. У него было такое ощущение, будто он подглядывал в свою прошлую жизнь, ту, в которую ему до сих пор не дано было заглянуть.

Утром в пилотскую неожиданно ввалился Пахомов. Был он в огромной меховой, задубевшей на морозе куртке, в собачьих унтах.

— Выручай, Илья, — сняв шапку, проговорил он. — Дизель в Нойбу отвезти нужно. Вот так нужно! — Пахомов подставил ладонь к горлу. — С Иваном уже договорился. Он не против. Я как узнал, что ты здесь, чуть не подпрыгнул от радости.

— Ты постой, не торопись, — остановил его Чупров. — Я Варю Симакову жду. Сегодня должен в город ее отвезти. А по пути еще на прииск залететь. Варя после обеда приедет, я уже узнавал. Она с утра опять звонила.

— Ну вот, час туда, час обратно. Глазом моргнуть не успеешь. Там нас встретят, я телеграмму дал. Ты пойми: ребята на буровой без света сидят. И работа застопорилась. Мы самолет запросили, но не обещают.

— Не обещают, говоришь?

Всякий раз, когда Илью о чем-то просили, он чувствовал себя беспомощным. Не мог он отказывать, не умел, не научился.

— Слетаешь, мы тебе премиальные заплатим.

— Ну, это ты брось, — нахмурился Чупров. — Слетаю и так. Только с одним условием, — Илья улыбнулся, чтоб зря землю не дырявил.

Дизель оказался громоздким. Пришлось открывать грузовую дверь. Сосновский принес веревки, и по настилу из толстых досок они затянули дизель в самолет. В Нойбе их никто не встретил. Лишь минут через пять после посадки по тропинке, ведущей к аэродрому, показался Лунев.

Пахомов выскочил из самолета, покрутил головой по сторонам и, убедившись, что встречающих и в помине нет, выматерился.

— Нет, не было, — ответил Лунев. — Вчера вечером ваши в магазин приезжали, а сегодня нет. А что вы там привезли?

— Дизель. Одни не снимем, — сказал Чупров. — Тяжелый.

— Ниче, — спокойно проговорил Лунев. — Я счас Кольку позову. Подстелим плахи и потихоньку вытянем. Сгружать — это не загружать.

С дизелем провозились до обеда.

Чаще всего рвется там, где не ждешь. Уже подлетая к Старой Елани, Чупров по голосу диспетчера понял: там что-то случилось.

— Прошу ускорить прибытие, — стонал в эфире Сосновский. — Поступило срочное санитарное задание. Доктор вас уже ждет. Сердится, — нарушив порядок радиообмена, добавил он.

«Ну вот, всегда так. Хочешь сделать доброе дело, а тебе оно боком выходит, — подумал Илья. — Если бы мой самолет был реактивным. А на этом тракторе много не выжмешь».

Только через полчаса они сели в Старой Елани. Варя ждала их около полосы. Туда же прибежал Сосновский. Выглядел он растерянным. Меховая куртка была распахнута, сразу видно — торопился, переживал.

— Как же это у нас нескладно получилось. Знал бы, ни за что не послал. А тебе, Илья, надо было настоять: не могу, мол.

— Что случилось? — перебил его Чупров.

— Нужно лететь в Шаманку, — хмуро сказала Варя. — Там на лесоучастке с женщиной плохо. Говорят, при смерти.

— А где этот лесоучасток?

— Я знаю, — с досадой произнес Сосновский. — Тридцать километров от Шаманки, на озере Медвежьем. Дорога туда никудышная, но можно подобрать площадку с воздуха.

Чупров глянул на часы. До захода солнца оставалось чуть больше двух часов.

— А на озере сесть можно? — спросил он.

— Нет, оно маленькое, не озеро — блюдце. Там километрах в пяти река, можно на нее. Я вам покажу. После войны летал я в этих краях. Заодно меня в Чечуйск увезете.

— Ну ладно, — торопливо сказал Илья. — Поехали.

Стараясь не встречаться глазами с Варей, он залез в самолет. Сосновский пристроился между летчиками.

На озеро Медвежье вывел он их точно. Илья подивился чутью бывшего летчика. «Ты погляди, сколько лет прошло, а не забыл!» — мысленно похвалил он его.

Под самолетом мелькнула просека, будто вычесанный гигантской расческой заснеженный склон. В распадке возле зеленого вагончика заметил людей. Сделав над ними круг, он полетел на реку. Вот здесь-то информация Сосновского оказалась неточной, до нее было двенадцать километров.

«Не успеют, — обожгла Чупрова мысль. — Пока доедут, солнце зайдет. Надо посмотреть озеро».

Он круто развернул самолет и полетел обратно. Озеро сверху напоминало овальное зеркальце с длинной тонком ручкой — от берега в глубь леса к вагончику шла проселочная дорога. Снизившись до пятидесяти метров, они «прошлись» над озером. Едва под самолет набежала береговая черта, второй пилот засек время по секундомеру. Белое ровное полотно снега проскочило за несколько секунд.

— Больше двухсот метров, — доложил он, прикинув на штурманской линейке.

«Должно хватить, — подумал Илья. — Самолет почти пустой, холодно. Лишь бы больную привезли вовремя, а там дело техники».

Сделав еще один круг над озером, они стали заходить на посадку. Но едва податливо сжался под лыжами самолета снег, Ильей овладело неприятное ощущение. Оно возникло не сразу, а на высоте, когда еще планировали на озеро, когда под крылом мелькнули последние деревья. Уж больно высокими показались они ему. И лишь отсюда, с земли, увидев сплошную тридцатиметровую стену леса, он понял: с озера взлететь нельзя, разве только на вертолете.

Он развернул нос самолета в сторону просеки и выключил двигатель. «Прилетели — мягко сели. Ночевка обеспечена. Утром придется пилить деревья. Надо было послушаться Сосновского. Сели бы на реку — и никаких забот».