Под грузом улик. Неестественная смерть - Дороти Ли Сэйерс

Франции. А французские представления о чести в корне отличаются от британских. Коронер по юридическим делам общается с французами и просит незнакомых с ними присяжных учитывать разницу в стандартах. К сожалению, содержащее детали обвинения письмо присяжным не представлено. Присяжные также могут задаться вопросом: не естественнее ли для самоубийцы выстрелить в голову? Как покойный завладел револьвером? И наконец: кто притащил труп к дому, зачем взял на себя этот труд, рискуя погасить в раненом последнюю искру жизни (буквально), вместо того чтобы разбудить домочадцев и вызвать помощь?

Если самоубийство исключается, остается несчастный случай, непредумышленное убийство или убийство. Если принять первое за основную версию и посчитать, что покойный или другое лицо взяли с некоей целью револьвер герцога Денверского — посмотреть, почистить, пострелять — и в это время произошел нечаянный выстрел, — остается вердикт «убийство по неосторожности». В таком случае как присяжные объяснят поведение того человека — кто бы он ни был, — который притащил труп к двери?

Далее коронер перешел к разъяснению, как закон определяет понятие «непредумышленное убийство». Он напомнил, что любые слова — как значимые, так и лишенные смысла — не являются достаточным оправданием убийства кого бы то ни было, конфликт должен быть внезапным и непреднамеренным. Не считают ли они, например, что герцог вышел из дома, желая вернуть гостя и убедить лечь спать в доме, а тот ответил кулаками или угрозами? Герцог, имея при себе револьвер, выстрелил в целях самообороны, и в таком случае получается, что произошло непредумышленное убийство. Тогда возникает вопрос: зачем герцог последовал за гостем со смертельным оружием в руке? И это предположение противоречит показаниям самого герцога.

И последнее: присяжные должны решить, достаточно ли свидетельств злого умысла, чтобы вынести вердикт о предумышленном убийстве; имел ли кто-нибудь мотив, средства и возможность убить жертву; можно ли объяснить поведение этого человека другими предположениями; не является ли оно подозрительным или скрытным; не пытается ли он утаить относящиеся к делу улики или (тут коронер, глядя поверх головы герцога, заговорил с большим напором) сфабриковать такие, которые бы запутали следствие. Этого было бы достаточно для определения окончательной презумпции вины некоей стороны и вынесения вердикта о виновности этой стороны в совершении предумышленного убийства.

Коронер также добавил, что при рассмотрении вопроса в данном ключе они должны исходить из собственного разумения — человек, притащивший труп к двери оранжереи, сделал это в попытке оказания помощи или же с целью столкнуть тело в садовый колодец, который, как явствует из слов инспектора Крейкса, находится рядом с тем местом, где обнаружили покойного. Если присяжные сочтут, что жертву убили, но на основании имеющихся улик не будут готовы обвинить определенное лицо, то могут вынести обвинительный вердикт против неизвестного или неизвестных. Но если они считают доказанной чью-то вину в этом убийстве, то не должны допустить, чтобы чувство уважения к кому-либо мешало им исполнить свой долг.

Руководствуясь этими простыми советами, присяжные коротко посовещались и без проволочек вынесли обвинительный вердикт против герцога Денверского в преднамеренном убийстве.

Глава 2

Зеленоглазый кот

Привет, гончий пес!

По следу скользит твой нос.

Д. Уайт-Мелвилл. Пей, щенок, пей…

Некоторые считают завтрак самой приятной трапезой дня. Другие, не столь крепкие, — худшей, а воскресный завтрак из всей недели наихудшим. Судя по лицам собравшихся за столом в Риддлсдейл-лодже, завтрак вовсе не шел им на пользу — не способствовал укреплению ни физических, ни духовных сил. Лишь достопочтенный Фредди Арбатнот не был ни зол, ни обескуражен — молчал и увлеченно пытался выковырять из копченой сельди весь скелет целиком. Появление такой неблагородной рыбы на завтраке герцогини свидетельствовало о непорядке в хозяйстве.

Герцогиня Денверская разливала кофе. Это была одна из самых неудобных для остальных ее привычек: опоздавшие на завтрак болезненно сознавали свою нерадивость. Женщина с длинной шеей и прямой спиной, она приучала к дисциплине свои волосы и детей: никогда не злилась, не терялась и не показывала своего гнева, отчего он ощущался еще сильнее.

Полковник Марчбэнкс с женой сидели рядом. В них не было ничего особо прекрасного, кроме ровной взаимной привязанности. Миссис Марчбэнкс не злилась, хотя в присутствии герцогини испытывала неудобство, поскольку не могла выразить ей своего сочувствия. Если человека жалеешь, то называешь его бедняжкой или бедной. А поскольку назвать герцогиню бедняжкой совершенно невозможно, то и пожалеть ее толком нельзя. Это выводило миссис Марчбэнкс из равновесия, а полковник пребывал в замешательстве и сердился. В замешательстве — потому что не знал, о чем разговаривать в доме, где хозяина арестовали по обвинению в убийстве. А злился на повисшее над столом уныние, ибо сезон охоты не должны портить никакие неприятные инциденты.

Миссис Петтигрю-Робинсон не просто злилась, а была в ярости. Еще девочкой она приняла напечатанный на школьной тетради девиз: «Quocunque honesta»[5]. Она искренне полагала, что не следует забивать себе голову тем, что портит настроение. И в среднем возрасте так же старательно избегала газетных статей под заголовками вроде: «Нападение на школьного учителя в Криклвуде», «Смерть в пабе», «75 фунтов за поцелуй» или «Она называла его родственником мужа». Миссис Петтигрю-Робинсон всегда говорила, что нет ничего хорошего в том, чтобы узнавать о таких вещах.