Под грузом улик. Неестественная смерть - Дороти Ли Сэйерс

— Почему?

— Потому что я считаю, старина, что в словах Джеральда есть элемент правды. Разнервничавшийся человек не станет утонченно наслаждаться сигарой перед сном и следить, куда падает пепел. Хотя, с другой стороны, если Фредди прав и Кэткарт был спокоен и доволен жизнью, его поведение могло быть именно таким.

— Тебе не кажется, что мистер Арбатнот все это сочинил? — задумчиво спросил Паркер. — Хотя на меня он не произвел такого впечатления. Чтобы такое сочинить, требуется воображение и недоброжелательность. По-моему, эти качества за ним не водятся.

— Согласен, — кивнул лорд Питер. — Я знаю Фредди всю свою жизнь, он мухи не обидит. И к тому же у него не хватит мозгов сочинить такой рассказ. Тревожит другое: у Джеральда тоже недостаточно воображения, чтобы сочинить такую драму, как в театре «Адельфи» — изобразить настоящие страсти между собой и Кэткартом.

— Хотя, с другой стороны, если мы на секунду представим, что это он стрелял в Кэткарта, придется согласиться, что у него был мотив. Если все настолько усложняется — это стимул для обострения воображения. И еще: приведенная история выдает неопытного рассказчика.

— Господи, ты топчешь все мои открытия. Ладно. Я ранен, но не сломлен. Кэткарт сидел здесь…

— Так утверждает твой брат.

— Будь ты неладен! Я говорю, что сидел. По крайней мере, кто-то сидел и оставил на подушке вдавленный отпечаток своего седалища.

— Отпечаток мог остаться с более раннего времени дня.

— Вздор! В доме целый день никого не было. Не перегибай со своим саддукейским подходом, Чарлз. Я утверждаю, что здесь сидел Кэткарт. И вот пожалуйста. — Лорд Питер наклонился к решетке. — Здесь кусочки сгоревшей бумаги!

— Видел. Вчера я пришел в восторг, когда их обнаружил, но нашел точно такие же в других комнатах. Это растопка. В спальнях часто разжигают огонь днем, когда хозяев нет дома, а потом еще, за час до ужина. Из прислуги здесь только повар, горничная и Флеминг — маловато, чтобы обслуживать такую большую компанию.

Лорд Питер поднял обгоревшие кусочки.

— Нечего возразить, — грустно согласился он. — И эти фрагменты «Морнинг пост» лишнее тому подтверждение. Остается предположить, что Кэткарт сидел здесь в минорном настроении и абсолютно ничего не делал. Боюсь, это нас никуда не ведет.

Он встал и подошел к туалетному столику.

— Хорошие туалетные приборы из черепахового панциря. И одеколон «Бэзер дю суар» тоже очень приятен. Не знал такого. Надо обратить внимание Бантера. Очень милый маникюрный набор. Я сам люблю чистоту и аккуратность. Но Кэткарт был из тех людей, которые явно чересчур увлечены уходом за собой. Бедолага! В итоге он будет похоронен в Голдерс-Грин. Я видел его всего раз или два. Он старался создать впечатление, что знает все обо всем. Я удивился выбору Мэри, хотя понимаю, что чертовски мало ее знаю. Когда грянула война, она только окончила школу и жила в парижском доме. Вернулась, когда я уже поступил на военную службу. Ухаживала за ранеными, занималась общественной работой, так что мы почти не виделись. Она тогда увлекалась теориями, как сделать мир правильным, и нам не о чем было разговаривать. За ней ухаживал некий пацифист — как я понимаю, отменный красавец. Затем я заболел, потом получил отставку от Барбары, и мне больше не хотелось тревожиться о сердечных делах других, а после с головой погрузился в алмазное дело Аттенбери, и вот результат: я очень мало знаю свою сестру. Но похоже, что ее вкусы в отношении мужчин изменились. Мать говорила, что в Кэткарте было обаяние. Это, как я понимаю, означает, что он привлекал женщин. Ни один мужчина не объяснит, как это удается другому мужчине. Но мама обычно всегда права. Что там с документами жертвы?

— Их здесь очень мало, — ответил Паркер. — Есть чековая книжка отделения «Кокса» на Чаринг-Кросс, но она новая и мало что дает. Держал там небольшие суммы для удобства, когда приезжал в Англию. Тратил на себя — расплачивался за отели, с портным.

— Больше никаких банковских книжек?

— Полагаю, все его важные документы в Париже. У него там квартира где-то у реки. С парижской полицией мы на связи. Еще у него есть комната в Олбани. Я просил ее закрыть до моего приезда. Хотел прокатиться туда завтра.

— Да, это правильно. Как насчет бумажника?

— Бумажник нашли. В нем около тридцати фунтов в разных купюрах, карточка виноторговца и счет за бриджи для верховой езды.

— Никакой корреспонденции?

— Ни строки.

— Ни строки… — повторил Уимзи. — Как я понимаю, он был из тех, кто не хранит писем. Инстинкт самосохранения.

— Да. Кстати, я спрашивал слуг по поводу его писем. Те подтвердили, что он получал их изрядное количество, но никогда не оставлял. Сколько писал сам, они не знают, поскольку Кэткарт бросал их в почтовый мешок, который относили на почту и вскрывали только там, или отдавал в руки почтальону, если тот приходил. Но складывается впечатление, что писал он не особо много. Горничная утверждает, что в мусорной корзине не находила ничего, что свидетельствовало бы об обратном.

— На редкость ценные сведения. Постой! Вот его вечная ручка. Очень красивая, в золотом корпусе. Смотри, совершенно пустая! Правда, не представляю, какой из этого следует вывод. Кстати, нет ни одного карандаша. Это мне подсказывает, что ты ошибся, предположив, что он писал письма карандашом.

— Я ничего не предполагал, — мягко возразил Паркер.