Лунная Ведьма, Король-Паук - Марлон Джеймс

– Похоже на то. Видно, боги решили нас благословить какими-то дарами. Тоже неплохо, потому что я нашла ее…

– Боги могут счесть тебя соучастницей этой воришки.

– Тогда она очень искусна, дорогой муженек. Иначе как бы она сняла его с твоей шеи?

На какое-то время хозяин смолкает. А затем сбивчиво спрашивает:

– А г-где ты ее нашла?

– Да в какой-то канаве, муженек. Просто в канаве. Сидит себе возле талисмана и как бы стережет. Мне это показалось знаком доверия богов.

– В канаве? Какой такой канаве?

– Ты канав не видел, дражайший муженек?

– Она не может оставаться в этом доме.

– Куда же ей податься? Она ведь просто девочка, не пристроенная к делу. А у нас дом растет, нужда в слугах тоже. Тебе-то она что?

– Мне? Я ее даже не знаю.

– Ну вот. Ты же всегда твердил, что хочешь ребенка.

– Да никогда я ничего не твердил, тем более этого!

– В самом деле? А чьи слова были: «Ах ты бесплодная сука, где мои дети? Ты губишь мою родословную!» Так что вот тебе новый день, тебе и этому дому. Дети, может, еще появятся. А один уже точно здесь.

– Она уже не ребенок.

– Но чей-то же ребенок?

– Мне она не нравится.

– Ты ж ее не знаешь.

– Да язви вас боги! Ты испытываешь мое терпение, женщина!

– Испытываю? Это как же так, муж? Она сказала, что нашла талисман в той самой канаве, где я нашла ее. Несомненно, это рука богов. Я говорю себе: жена, зачем твоему мужу разгуливать возле какой-то канавы? Да еще в квартале Галлинкобе? И как ожерелье может упасть с его шеи, если нитка не порвана? Зачем ему вообще ходить пешком? Но боги всегда говорят: «Доверься мужу, ведущему к правде». Вот я и выбираю это самое доверие. Ну а учитывая, как эта девочка стерегла то, что оберегает меня и нас, то, несомненно, человек, столь известный своими благодеяниями, как ты, тоже будет желать ей блага.

– Ну так брось ей три золотых, и пускай катится.

– Бросить, как какой-нибудь шлюхе?

Господин Комвоно закашливается и говорит, что совершенно не знает, как торговаться со шлюхами. Соголон тайком подслушивает из зала. Никто не слышит ее беззвучного хихиканья. Ах какая хитрая эта женщина. В лицо-то она говорит только то, что Соголон делает не так:

– Девочка, ешь ты неправильно. Ты ведь не корова, жующая жвачку. Кушать нужно так. Прежде чем брать хлебный ломоть, погляди на него, подбрось, и отламывай небольшими кусочками. Козью тушенку зачерпывай аккуратно, кусочками не больше кончика пальца. Кушай неторопливо, и чтоб никто не видел, что ты там жуешь, людям на это неприятно смотреть. Милочка, ну как ты умываешься! Я ведь вижу, ты этого совсем не делаешь, если только не грозиться прогнать тебя вон из моего дома. А мыться надо вот как: заходишь в умывальную возле амбара и натираешь кожу песком. Скребешь между грудями, не забываешь про ступни, отскребываешь локоть, чтобы он не выглядел куриной пяткой; аккуратно споласкиваешь свою ку – много воды туда не лей, это не воронка. Девочка, что у тебя с головой? Игию даже не примеряй – ты не знатного рода. Возьми эту ткань, и пусть служанка покажет тебе, как сворачивать геле[10]. Волос у тебя немного, а торчат как попало. Девочка, ну кто так ходит? Надо вот так. Посмотри, как ходит ндеге-катибу, птица-секретарь. Как важно она держится: крылья сложены как у человека, сцепившего руки за спиной; подбородок вперед, голова поднята высоко, будто удерживает на себе кувшинчик масла. При каждом шаге сначала смотришь за коленом, приподнимаешь его, но не слишком высоко – надо по-женски, – и смотришь на ступни, как они касаются земли, не спеша, плавно, словно на цыпочках.

– Вы хотите, чтоб я походила на ту бесовскую птицу? – удивляется Соголон, видевшая однажды, как тот самый секретарь затоптал и проглотил змею. Госпожа Комвоно награждает строптивицу шлепком.

– А ну прекратить мне эти кумушкины кривотолки! – командует она. – Из своих девчачьих лет ты скоро выйдешь, и тебе нужно быть готовой.

Готовой к чему, Соголон не спрашивает. Мисс Азора тоже говорила, что надо выходить из своих девичьих лет, а расстраивать госпожу Комвоно и лишаться ее доброты не хочется. Хотя чувствуется, что хозяйка явно ее холит и взращивает; сложно сказать для чего, но вряд ли это сильно отличается от приемов мисс Азоры. Соголон чутко наблюдает за всеми мужчинами и женщинами, что приходят с визитами, а их немало.

Таясь по затемненным уголкам и коридорам, она узнает, кто потерял уборщицу, кому нужна дочь, какой мальчик недавно прошел посвящение в мужчины, кто из вельмож разочаровался в своей последней жене или, учитывая интерес хозяйки к пересчету монет, кто просто сорвал недурной куш. Годы, проведенные у мисс Азоры, дурочкой ее явно не сделали. Соголон знает, что без приданого для мужчин она безынтересна. Ну разве что мужчина захочет себе сыновей, одного за одним, и ему всё равно, из какой дырки они выскочат.

Девочка взирает на мир из своего окна, всё еще приникая ладонями к диковинной вещи, именуемой оконным стеклом. Крыша широкая – наверно, место, где сходятся мужчины и за беседами о мудрых вещах что-нибудь пьют. Крыша со ступенями на еще одну крышу – семья там, наверно, уже большая и всё растет. Иногда крыши не отличаются от стен, что под ними, а на них запечатлены следы рук тех, кто их возводил. Вон высокая тонкая башня – тюрьма или, может, место, где город хранит на случай голода запасы сорго. А может, это дом самых худых и высоких людей в девяти мирах. По окнам Соголон считает этажи. Три дома высотой в три этажа с окнами над окнами, а дальше четвертый, высотой всего в один и вообще без окон. «Три семьи богатые и одна бедная», – догадывается Соголон. Интересно, что за женщины там живут. Город крыш, о высоте которых судить сложно, потому что большинство из них похожи. А несколько шестиэтажных и даже восьмиэтажных домов упираются в самое небо. У всех стены одного цвета, коричневые, охряные, из песка или засохшей грязи. Окна, сделанные не по лекалам зодчих, а как норы и пещерки, похожие на входы в пчелиные ульи.

Ночью город меняется. Теперь он похож на спину животного, черную от теней и шипов, а средь теней мерцают окна с оранжевым светом. Несколько ламп в нескольких окнах, и все смотрятся одиноко. Свет в основном тусклый, потому что главный огонь находится дальше, в