Руки оторву! - Ульян Гарный

Услышав свое имя, офицер рассеянно улыбнулся в нашу сторону и вернулся к экранам мониторов, его ловкие пальцы щелкали какими-то тумблерами, неуловимо меняя тональность попискивания аппаратуры.

– Тu madre puta![27]– внезапно заорал один из офицеров. – Se transmite el mensaje[28]!

На долю секунды все уставились на Энрике, изобразив на секунду сцену из детской игры «море волнуется раз». Потом все пришло в движение: офицеры разом кинулись на своего бывшего товарища, Беппе рывком поставил на бок небольшой железный стол и затащил меня под защиту этого импровизированного щита. И вовремя: от стальной крышки тут же отскочила пуля. Захлопали выстрелы. Комната на полминуты, наполнилась истошными криками, пороховым дымом, звоном катящихся по бетону гильз. Мне так заложило уши, что я не сразу понял, когда стрельба стихла. Только кто-то потихоньку стонал на одной тоскливой и жалобной ноте, как котенок, попавший в мусоропровод.

Беппе очень быстро, как сурикат из норки, выглянул из-за стола, потом так же резко – с другой стороны, снова спрятался. И уже на секунду подольше высунулся и осмотрел комнату. Потом поднялся и шагнул вперед, скрылся из виду. Я выждал мгновенье и распрямился. Комната могла бы послужить хорошей декорацией для низкобюджетного фильма про войну. Среди битого стекла, гильз и пятен крови зелеными безвольными ворохами застыли тела офицеров. Энрике сидел, опершись на шкаф с аппаратурой, держа в руке дымящийся «стечкин». Его форма пропиталась потом и кровью, так что было непонятно, куда и сколько раз он ранен. Только в его плече, несомненно, торчал длинный нож. Глаза у сидящего были закрыты, и он, выдыхая, издавал слабый звук. Беппе отбросил «стечкин» ногой и приподнял раненому веко.

– Отвоевался, амиго, – расстроенно сказал доктор и добавил с восхищением: – Каков мерзавец, столько за нос водил умников из безопасности.

Интересоваться здоровьем остальных не имело смысла – от их голов мало что осталось.

Эскулап времени зря не терял, достал из кладовки раскладную каталку, медикаменты, бинты и уже колдовал над Энрике; помогая себе ножницами, шприцами и зажимами, крикнул через плечо:

– Две минуты, и уходим! Скоро бункеру конец: сейчас объемником[29] шарахнут, и мы – пятна на полу и стенах. Помоги мне.

Я подхватил Энрике под ноги, мы общими усилиями положили его на каталку. Мастерство доктора впечатляло: офицер напоминал мумию, из бинтов торчали только зажимы и трубки капельниц, пухлые пакеты которых висели на специальном штативе.

Беппе забежал в кладовку, расшвырял коробки на полках, нашел какой-то пульт и быстро застучал по кнопкам. Стена отошла в сторону, открыв скрытый лифт. Как только мы вошли, кабина понеслась куда-то в сторону, да так резко, что мне, чтобы устоять на ногах, пришлось ухватиться за каталку, которая тут же отъехала, и, если бы не Беппе, я растянулся бы во весь рост. Внезапно лифт резко ушел вниз и снова в сторону, потом вверх, но я уже сориентировался и был начеку: крепко держался за стены лифта, используя руки, как распорки. Наконец кабина замедлила ход и остановилась, открыв двери в естественную пещеру.

Среди огромных сталагмитов вилась неширокая дорожка, осыпанная осколками этих известняковых столбов. Сверху нависали их братья-антиподы – сталактиты. Над проходом была натянута стальная предохранительная сетка. Освещалось это подземное царство неярким светом, который шел откуда-то сверху, но было понятно, что эти лампы – просто щели, которые выходят на поверхность, даже слышно было равномерное буханье волн о берег.

Извилистая тропа привела к небольшому причалу, возле которого стояла небольшая подводная лодка, на борт которой мы благополучно загрузились, крепко приложив о трап раненого Энрике. Он даже не застонал, видимо, находясь под действием наркотиков. Я не испытывал к предателю жалости и вообще не понимал, зачем мы с ним нянчимся, но решил оставить выяснение неприятных нюансов до лучших времен.

Беппе задраил люк, утащил Энрике в медицинский отсек, проводил меня в пассажирскую каюту и убежал. Вот откуда у старичеллы столько энергии? Я с удовольствием осмотрел бы наше подводное судно, но усталость взяла свое. Рухнув на узкую стальную кровать, я тут же заснул.

Глава 5

Хоть в круге, хоть за кругом, лишь бы не по кругу

На этот раз в темноте горела алая точка. Приблизившись, она превратилась в пылающую окружность, при повороте оказалась спиралью. Лектор пояснил: круг, как и ноль, означает энергию, изначальный хаос, спираль символизирует развитие цивилизации и личности, галактики и вселенной. Изучая религии и учения, мы можем наблюдать использование этих фигур для пояснения природы вещей и явлений.

В частности, колесо Сансары (круг) – вереница рождений и смерти в буддизме, своей замкнутостью порождает в сердцах верующих тоскливый ужас перед бесконечностью страданий и невозможностью расставания с иллюзиями.

Яма[30] бесстрастно взирает на деяния людей, следит за неотвратимостью наказания и бесконечными витками жизни смертных, не познавших откровения. Таков внешний, упрощенный смысл религиозной притчи о перерождении и колесе. Но если рассмотреть эту историю с точки зрения намека на материальный мир с его законами и условностями, можно понять, что речь идет о личности человека.

По сути, сплав привычек, сформированный обществом, с помощью внушаемых моделей поведения, привитых вкусов и суждений, которые подавляют или стимулируют естественные наклонности, заставляет человека совершать действия, которые определяют его судьбу. И поскольку большинство людей не склонны к анализу существующей вокруг них реальности, они не замечают череду повторяющихся событий, преследующих каждого индивидуума. Цикличность бытия подразделяется на ежедневные, еженедельные, ежегодные и т. д. циклы. Как правило, повторение длится до момента его осознания. Если человеку удается отследить этот цикл, его ожидают три решения:

1) сделать вид, что ничего не произошло, продолжая вращать воображаемый или настоящий ворот водокачки, уподобившись рабу или ослу. Шаг, не имеющий значения, но осознание реальности уже не оставит человека в покое, один раз сумев увидеть скрытое, он не сможет от этого отвернуться. Знание истины не позволит прозревшему замереть в круге бытия подобно кролику. Совершивший такое, уже на пути к личному прогрессу;

2) изменить ситуацию, что не решает проблему цикличных орбитальных путешествий принципиально, поскольку просто заменяет один круг на другой, но, несомненно, открывает личности новый путь развития;

3) изменить себя. Таким образом, идущий к истине превращает свой личный круг в спираль, ему будет больно и трудно, но такого человека ожидают великие открытия и удивительные свершения.

В свете вышесказанного возникает вопрос: действительно ли круговорот рождений и смертей подразумевает несколько жизней или это указатель на единственную и неповторимую череду дней и ночей, меняющихся личностей в одном и том же теле, иллюзий и прозрений… планов и воплощений…

В Славене было еще темно, но дом гудел, как «Аврора» перед выстрелом. Во дворе ржали лошади, мычали купленные в дорогу бычки, мужики ругались, бабы то взвизгивали, то смеялись.

Никифора, Николу, Порфирия и Анисима я решил оставить в доме: сообразительные и деловитые мужики, хозяйство сохранят, а при случае ключницу и иную женскую челядь защитят. Возьму из новичков: Григория и Сергея, в походе и познакомимся поближе.

О своем решении тут же сообщил Беляне, которая принесла завтрак. Велел ей подавать воду для умывания, а сам замер перед иконостасом. Перекрестился, подумал о Сивухе, о будущем походе, неприятно заскребло в груди от нахлынувших колких воспоминаний. Толком ничего не помню, поэтому читал по молитвослову все, что утром произнести положено, пока в голове не просветлело и не ушли прочь все страхи и сомнения.

Умылся. Поел – и вперед. Надел легкие доспехи, выбрал короткий меч под левую руку, взял длинный кавалерийский – под правую. Держитесь, супостаты, сделают из ваших костей концентраты.

Во дворе все собрались – в поход провожать. Беляна со слезами на глазах – во главе. Я вывел из конюшни Ассама, помахал рукой и рысью выехал за ворота. За мной потянулись телеги, подменные лошади и скот.

Григорий верхами подгонял разномастное стадо, а Сергий правил парой крупных лошадей, впряженных в большую телегу, доверху набитую мешками, свертками и бочонками.

Несмотря на ранний час, город уже проснулся – торопились к городским воротам верховые, кое-где ехали груженые повозки, сновали под ногами людей и лошадей деловитые дворняги.

Солнце позолотило маковки многочисленных церквей, когда мы выбрались на Дикопольскую. Как раз по ней проходили сотни Петра Жеребцова. В стальной чешуе с копьями, бойцы двигались ровными рядами, посверкивая на солнце полированным железом, а иногда – золотом и драгоценными камнями. Я догнал Петра, который гордо шествовал впереди. Командир приветствовал меня жестом и указал место рядом с собой.