За лесом — Березовая Роща - Александра Ус

Но Василинка не могла предвидеть, что ее хозяева перехитрят их с отчимом. Наступившей ночью незнакомец, дождавшись, пока погаснут все огоньки в хатах, вышел на темную улицу и растаял в темноте…

Никто в деревне, кроме Василинки и Василия, не знал о ночном госте. Как же переживали они оба и жалели, что упустили его. Кто он и откуда? Недавно кто-то пытался поджечь постройки в коммуне, что за озером. Бросились ловить, да убежал тот злодей в лес.

— Не иначе как кто-то из банды Станкевича обосновался в наших лесах, раздумчиво говорил Василий. Василинка с ним соглашалась. Она знала от бабушки Анеты, что при белополяках бандиты лютовали, загубили немало людей. Потом не стало их слышно — должно быть, удрали. А сейчас снова…

Василий и сегодня отправился в местечко. Возвратился удрученный милиция разрывалась на части: то в одной деревне, то в другой ни с того ни с сего загорались дома, а недавно в лесной чащобе охотники напали на целый склад оружия. Смазанные маслом, завернутые в тряпицы и клеенку винтовки лежали в яме под выворотнем, прикрытые свежими еловыми лапками. Вероятно, те самые, о которых говорил незнакомец.

Скоро прилетят скворцы

Дни становились длиннее. Скоро прилетят из теплых краев скворцы. Но лица у сельчан хмурые: в хлевах ревели голодные коровы, блеяли овцы. Из каждого двора по очереди резали на соломорезке Халимона кули соломы. Потом запаривали сечку кипятком, смешивали с мякиной и понемножку давали скотине. В бедняцких хатах давно не пекли хлеба, обходились коржами и картошкой. Лаврен глумливо ухмылялся:

— Хлеб всему голова! Придет весна — на коленях будете просить горсточку зерна.

И он не ошибся. Один за другим шли с торбами сельчане, просили Лаврена одолжить или дать в отработку в страду зерна. Не приходил один Василий.

— Ишь, какой гонорливый, — подтрунивал Лаврен. — Ну что ж, поживем, увидим. Голод не тетка. Прижмет так, что про гонор забудешь, а я напомню, как собирал хлеб по двором для голодающих, когда была засуха на Поволжье.

Семья Василия страдала от нужды, но он ни за что не соглашался идти к Халимону, чтобы взять в долг зерно. Батрачила Василинка, вслед за ней пошел в люди Митька.

— Не могу я, мать, снимать шапку перед кровопийцей. Не могу смотреть, как на людской беде кулак наживается. Ты же знаешь, что в страду все, кто взял у него в долг, и зерно сожнут, и сено скосят, и в гумно при хорошей погоде свезут. Сперва к этому скряге на отработку придут и лишь потом за свои полоски возьмутся.

На минутку забежав домой, Василинка слышала этот разговор. Видела, мама показала, — что всего две горстки муки осталось на затирку. Василий молча подошел к верстаку и взялся за фуганок. Две гладко оструганные, ослепительно белые рамы стояли готовые у стены. Осталось еще сделать четыре и получить от хозяина условленную плату, тогда можно кое-как и дотянуть до нового урожая. Сощурив глаза, Василий зорко оглядывал оструганные планки со всех сторон. А мама лишь качала головой, удивляясь непрактичности мужа.

— И чего ты так вылизываешь эти рамы? — не вытерпела она. — Можно же побыстрей сделать. А еще твой комитет взаимопомощи: как назначили председателем, совсем житья не стало. Все время чужими делами занят: то лесу на хату одинокой вдове добиваешься, то ситца просишь для бедноты. А о своей семье и не заботишься.

— Хватит, мать, хватит, — остановил ее Василий.

Василинка не соглашалась с мамой. Она помнила, как благодарны были крестьяне Василию, когда каждая бедняцкая семья получила по лоскуту ситца. Давно не видели материи фабричного изготовления, совсем отвыкли.

Лаврен чуть не лопнул от злости. Нынче, весною, когда обращались к нему, допытывался:

— Будешь теперь Василия слушать? Это ж он обобрал вас по осени.

И лишь настроив как следует беднягу, замученного бесхлебицей, неторопливо брал связку ключей и шел к клети.

— За это будешь день косить или жена день рожь жать, — говорил он, высыпая в подставленный мешок неполное ведро зерна. И открывал тетрадь, где значилось, кто сколько взял в долг. Подсчитывал с удовлетворением: хватит на все полевые работы. Так лучше, чем держать несколько батраков.

В такие минуты Василинка еще сильнее ненавидела своих хозяев.

Болью отдавалось в сердце издевательское унижение и ее и Федора. Иначе как крапивником, ублюдком парня не называли.

— Эй ты, крапивник, чего стоишь, как ворона? Веди лошадей на пастбище!

Федор молча выходил из хаты. Он не обращал внимания на прозвища и насмешки, но, услышав слово «крапивник», так сверкнул глазами, что старая Халимониха невольно подалась назад.

Смысла этого слова Василинка не понимала, хотя догадывалась, что за ним кроется что-то оскорбительное.

— Мама, а почему Федора так дразнят? — спросила она однажды.

Мама смутилась, не зная, что ответить.

— Ты же слышала, доченька, что детей аисты в калитку приносят, а Федора под забором в крапиву положили.

Василинка поняла, что мама не хочет ей говорить правды. В тот же день, идя по воду, она столкнулась с бабушкой Анетой. Вот у кого надо спросить!

— Да как тебе сказать? — смутилась и бабушка. — Мать Федора круглой сиротой осталась, у чужих людей служила. Встретился парень пригожий, кудрявый, и приняла она медный пятак за золотую монету…

Немного помолчав, бабушка продолжала:

— Доверилась она ему, и случилось то, что с Анной Николаевой. Вот и все. А теперь недобрые, злые люди смеются над Федором, вспоминают беду его матери.

Что случилось с Николаевой Анной, Василинка знала. Разговоров тогда хватило на все лето, пока та не ушла из отцовского дома и не нанялась к нэпману в уездный город километров за двадцать от деревни…

Заботы дяди Николая

Тоня один раз видела ее, когда ходила в город. Служит Анна у торговца баранками. По нескольку раз на день месит крутое тесто в огромной деже, делает баранки и бросает в крутой кипяток. Потом, положив на широкую лопату, ставит в печь на горячий под. Сперва баранки подрастают, а потом покрываются золотистой хрустящей корочкой. Когда немного остынут, Анна складывает их в большую плетеную корзину и несет продавать. Торгует на улице: хозяин еще не нажил лавки. А тем временем на базарной площади нэпманы одну за другой открывают свои лавки. Чего только в них нету! Белая мука. Буханки ситного хлеба с блестящей корочкой. Селедка, которую, может, лет десять люди в глаза не видели. Ситец и в цветочки и в кружочки навалом лежит на прилавках. Покупай, не хочу. Только нет денег, нелегко они идут бедноте в руки.

У Тони даже слюнки потекли, когда мимо нее прошла торговка с полной корзиной душистых баранок. Только вот беда: ни копеечки нет в кармане. Продав десяток яиц, купила соль и керосин. Тоня бросила взгляд на торговку отчего она такая бледная, грустная, худая? Погодите, да это же Анна! Такая была красавица! У дяди Николая все дети красивые.

— Тонечка! — воскликнула Анна. — Постой минутку, пока распродам товар, а то хозяин будет ругаться.

Очень боялась Анна своего нэпмана. Ведь если прогонит — куда она денется? Поговорить толком не удалось: распродав баранки, Анна побежала месить тесто для новой выпечки. Хмурый хозяин уже затопил печь. Только и успела сунуть Тоне пачку махорки для своего отца да несколько конфет-подушечек для малышей. И еще, боязливо оглянувшись, — две мягкие теплые баранки.

Обо всем этом, о встрече с Анной Тоня рассказала дяде Николаю. Опустив голову, он внимательно слушал Тоню, а потом заметил:

— Из дому ушла, с глаз долой, а на сердце тяжело. Спасибо тебе, Тонечка, за доброе слово и за то, что гостинец от Анны принесла. Хорошая ты девушка. И Василинка ваша такая добрая!

Василинка любит дядю Николая и всю его большую шумную семью. Иван, Василий и Егор в Красной Армии служат. Петрок, Анашка и Алешка живут в людях, маленькие девочки при матери растут.

Жена у дяди Николая очень слабая. Больше болеет, чем бывает здоровой. Никогда платка с головы не снимает: говорит, что голова болит.

Хата у них с одним окошком на улицу и двумя во двор, спит все семейство на нарах-полатях, вповалку. Соседи удивляются, как в этой тесной хате да в такой большой нужде сыны как дубы выросли, вслед за ними младшие, тоже сильные и красивые, подымаются, а Петрок вон какой способный к наукам, только свободная минутка — сейчас же берется за книжку.

И самого дядю Николая природа одарила здоровьем и красотой. А еще добротой и дружелюбием.

Возьмет косу на плечо, в одной руке косовище держит, в другой лукошко несет. На луг далеко идти, и, чтобы время понапрасну не терять, дядя Николай не протоптанной дорогой идет, а тропинкой. Издали гриб приметит — в лукошко положит, не пройдет мимо.

Но самое любимое увлечение дяди Николая — рыбная ловля. Он один во всей деревне имеет челн: выдолбил его из толстого бревна, по обеим сторонам прикрепил доски, которые, будто крылья, держат рыбацкий челн на воде.