Имбирь и мускат - Прийя Базил

Спустя неделю после их прибытия в лагере отключили воду. Ходили слухи, что в этом виноваты мусульмане. Четыре дня в школу не поступало ни капли, и условия стремительно ухудшались. Становилось все грязнее, люди заболевали. В здание, жители которого и так ослабли от тесноты и голода, ворвался тиф. Снаружи стояло пекло, внутри несчастных бросало в жар. Пока власти города тщетно пытались обеспечить лагерь водой, тысячи обезвоженных тел теряли столь ценную влагу. «Чертова страна! — злился Карам. — Здесь просто нельзя жить!»

С Карамом болезнь обошлась особенно коварно и жестоко. Возможно, это была кара. Он вкусил плоды Индии без должной благодарности, а теперь презирал ее народ. И Родина решила преподать ему весьма убедительный урок послушания. Она покажет Караму, что если хочешь выжить, нельзя пренебрегать животными инстинктами. Как бы ты ни старался забыть о своей Родине, она все равно останется в тебе. Индия обратилась против Карама, но как истинная мать, милосердная даже в гневе, подарила сыну надежду на спасение — Амрита. Каким-то чудом он не заразился и, пока Карам трясся в лихорадке, отчаянно боролся за его и свою жизнь. Забота о брате заставила Амрита забыть о себе. Казалось, самоотречение дает ему новые силы. Когда Карама била дрожь, Амрит утешал его и обмахивал старой газетой. Какую бы еду или питье ни удавалось раздобыть, он сначала бережно кормил с ложечки брата. Он не отлучался ни на минуту, а если все-таки уходил, то лишь для того, чтобы достать что-нибудь Караму. Однако тот неумолимо слабел и через несколько дней потерял сознание. Он никогда не узнает, как лежал меж трупов, среди засохших испражнений и окоченевших надежд. Не узнает, как в минуты смерти и горя люди могут смеяться и танцевать. Не узнает худшего или лучшего из того, что происходило в лагере, да и повсюду во времена разделения Индии.

Амрит был тому свидетелем. Он стоял в очередях за водой, когда ее наконец-то привезли. Жара была невыносимая, очереди огромные. Какой-то человек, добравшись до бака, наполнил ведро и, не в силах больше ждать, отпил. И тут же обезумел от радости. Он издал ликующий вопль и вылил на себя все ведро. Единственный крик выпустил на волю людские желания. Мужчины, женщины и дети кидались к воде, раздевались и выплескивали на себя драгоценную жидкость. Они смеялись, кричали и визжали от восторга, их тела извивались в потоках. Это внезапное безрассудство и расточительность после долгих дней обезвоженного существования были похожи на массовое обращение в новую веру.

Среди криков пирующих Амрит уловил щелканье фотокамеры. Журналист запечатлел странное действо у входа и направился внутрь, фотокамера непрерывно издавала щелчки, делая снимок за снимком: лестница у ворот, залитая сточными водами; лежащие трупы и сотни изнывающих от боли умирающих людей; потоки рвоты и мочи; солнечный свет, льющийся из окна на груду засаленных лохмотьев; иссохшая голова в сбившемся набок тюрбане; озаренное надеждой лицо; рука, протянувшаяся куда-то за спину фотографа, где несчастный увидел лучи и принял их за воду. Случайно попал на первую полосу «Истерн тайме» и Карам, мучающийся в бреду.

Амрит пошел за журналистом узнать новости и выяснил, что тот пишет статью. Он пересказал все происходящее в лагере и попросил у репортера газету. На передней полосе был изображен ад, в котором он и еще бесчисленное множество людей жили день за днем; на заднем плане человеческие трупы застыли в мучительных позах. В камеру смотрел Карам, протягивающий руку в безгласной мольбе о пощаде.

Амрит вырвал страницу и сохранил. Когда он засовывал ее в карман, сзади раздался голос:

Человек не бессмертен, увы!Случайностям подвластны мы.Найди любое средство, чтобыУйти подальше от хворобы.Послушай моего совета:Покинь сей стан ты до рассвета.

Амрит обернулся и увидел пристальный взгляд Ахарии, горящий новым пророчеством. Пока Амрит пытался выговорить «Что? Почему?», предсказатель продолжал:

Имя твое означает нектар,Так отправляйся в Амритсар,И по велению судьбыРодную кровь ты защити.

Ахария замолчал, словно желал убедиться, что его услышали и поняли. Потом добавил:

— Пожалуйста, оставь мне эту газету.

Когда Амрит вернулся, Караму стало совсем плохо. Действовать надо было немедля, как и советовал прорицатель. В ту же ночь два человека покинули лагерь, один нес на руках второго. Они нашли заброшенную коляску рикши и уехали прочь.

4

Персини вся была сложена как из острых углов, которые не смягчала даже женственность. Когда она надевала платье с короткими рукавами или широким вырезом, кости стыдливо выступали на ее запястьях и шее. Маленькие груди торчали из-под камеза, словно виноградины. Однако головка Персини была миловидна: нежные ушки, резко очерченные скулы, потрясающе выразительные брови — перевернутые «V» над зыбкой глубиной больших карих глаз.

Ее взоры то и дело обращались украдкой в сторону Карама и Сарны. Персини с завистью подмечала, как им хорошо вместе. Она сравнивала их отношения с неловким и затянутым знакомством, которое все еще происходило между ней и Сукхи. Если вычесть визиты, которые он наносил ей перед свадьбой, то Персини могла по пальцам пересчитать те дни, когда муж был дома. Большую часть своей супружеской жизни Сукхи проводил в иных удовольствиях. Он неделями пропадал на диких сафари и возвращался, сияя победной улыбкой и нагруженный мясом: олениной, куропатками и цесарками. Только тогда Персини и видела мужа достойным своего имени — сукхи, счастливым. Ну почему он не чувствует той же страсти к ней, почему не она — его трофейная добыча? Проходили дни, и Сухки становился дукхи, несчастным. В тревоге и печали он вновь покидал родной дом.

В его отсутствие Персини собирала темные бобы, чтобы вести счет своему одиночеству. Каждый прожитый без мужа день она складывала в нержавеющую банку, припрятанную в шкафу. В бобах она находила утешение, надежду, что Сукхи скоро вернется, ведь с тех пор как он уехал, прошло уже столько дней! Со временем банка начала переполняться, и каждое зернышко в ней было молчаливым упреком Сукхи и жестокой судьбе. Много лет спустя, когда семья стала собирать вещи, чтобы навсегда покинуть этот дом, бобы были всюду. Блестящие красно-коричневые овалы выпадали из ящиков и складок одежды, из носков и карманов. Домашние недоумевали, а Персини молча смотрела, как они собирают и выбрасывают вместе с хламом свидетельства тысяч дней, прожитых в одиночестве и бесконечных слезах. Даже птицы, почуяв затаенную в зернах обиду, не клевали их, а земля так и не смогла их взрастить. Подобно женщине, собравшей эти бобы, они высохли изнутри и умерли.

В те дни, когда Сукхи возвращался с охоты, они все равно не были вместе, разве что за обедом. А наедине друг с другом оставались только перед сном. Кто-то считает, что в отношениях между людьми важно не количество времени, а его качество. Что ж, в этом смысле оно не было потрачено даром: Персини скоро забеременела. «Какой счастливый брак, просто благословение свыше! А ты времени не терял, а, Сукхи? Молодец! Яблоко от яблони недалеко падает».

Мужская сила Баоджи у всех вызывала восхищение. Он стал отцом десятерых сыновей! Правда, высокая смертность немного подпортила его рекорд, и в живых осталось только шестеро. Люди шутили: «Помашешь над головой бельем Фауджи Сингха и через девять месяцев родишь мальчика!»

Итак, Сукхи, прекрасный охотник, доказал, что и муж из него хоть куда. Подумаешь, Персини не знает, какое у него любимое блюдо, а разговор между супругами длится не больше двух минут — все это сущие пустяки! Главное, у них будет ребенок, а значит, и брак удался.

Персини замечала, как Карам искал любой повод, чтобы прикоснуться к Сарне. Несколько раз в день он с непонятной целью брал у жены ключи, которые та прятала в лифчике, и крепко сжимал их в руке, а однажды Персини увидела, как Карам благоговейно вдыхает их Мускат.

Прежде она никогда не видела такой пылкой любви. Для нее всякие человеческие отношения основывались на уважении и соблюдении внешних приличий. Любовь Сарны и Карама открыла ей глаза и причинила боль, потому что теперь Персини осознала, сколь далека от счастья ее супружеская жизнь. Зависть всегда неразумна. Да, Персини завидовала гармонии между молодыми, однако скрежетать зубами от злости ее заставляла иная мысль: это счастье могло достаться ей. Она могла выйти замуж за Карама. Они были знакомы с детства. Увы, ее родители не обратились вовремя к его семье, и Карам уехал в Индию…

На самом деле отношения между Карамом и Сарной вовсе не были столь безоблачными, как думала Персини — никому не ведомо, какие недомолвки и ссоры связывают двух людей. Но, без сомнения, они любили друг друга. Иначе Сарна не держалась бы так за Карама, а он не потворствовал бы ей против собственной воли. Последнее обстоятельство подчас делало его жизнь в Найроби невыносимой.