Имбирь и мускат - Прийя Базил

Карама и Амрита засосало в толпу беженцев, и скоро они очутились в грузовике. Карам вдруг понял, что они даже не знают, куда едут, и закричал ближайшему солдату: «Брат, нам нужно в Гуджранвалу! Куда вы направляетесь?» Тот покачал головой: «Оставайся здесь или вообще никуда не доберешься!» Зловещая неизбежность этих слов напугала Карама. Они уже целый день ждали автобуса. «Амрит, давай будем высматривать поезда или остановки отсюда. Спрыгнуть мы всегда успеем».

Наивный! Его чаяния были рождены неведением. В начале июня 1947-го в Лахоре и за его пределами беспорядки не прекращались: все ждали вестей о разделе Индии. Индусы, сикхи и мусульмане пытались отстоять свои права на землю и провозглашали их с помощью насилия. Всего за день до приезда Карама и Амрита город, где они должны были пересесть на автобус до Гуджранвалы, был атакован. Повсюду царила разруха. Грабители и мародеры уничтожили транспортные связи По всему штату. Им еще повезло, что автобус не пришел — живыми с него они бы точно не сошли.

Грузовики ехали, не останавливаясь, точно любое промедление нарушило бы ритм истории, в которую они вовлекали пассажиров. Люди продолжали набиваться в кузов. Словно железо к магниту, они крепко цеплялись за все, что подходило для этой цели. Чем больше их становилось, тем сложнее было семьям держаться вместе: расставались мужья и жены, дети теряли родителей. Те, кто не помещался, буквально сходили с ума. На дорогу летели мешки: лучше потерять вещи, чем жизнь. С последнего грузовика кто-то выбросил младенца. Он взлетел в воздух под мольбы родителей и призывы к Господу и упал в объятия женщины, ребенка которой убили в недавней резне. Так замысловато складывались судьбы в тот странный и жуткий год: время вышло из колеи, страну разрывало на части, люди объединялись каким-то непостижимым образом.

Грузовики везли пассажиров в лахорскую англо-ведическую школу Дай ананды, где в здании, рассчитанном на три тысячи человек, уже ютилось семнадцать тысяч, а к концу недели стало тридцать. Положение было отчаянное. Людей без разбора засовывали в любое более-менее пригодное для жизни место, размещали на лужайках и балконах. Даже на лестнице кто-то отчаянно боролся со смертью. Санитарные условия были кошмарные, все испражнялись где хотели — снаружи или внутри, это не имело значения. Стоял невыносимый запах Муската, мрачный и зловещий. Карам с Амритом быстро втянулись в общий ритм: они ели, мылись, спрашивали у соседей последние новости и, ничего толком не узнав, засыпали.

Среди всей этой сумятицы можно было легко опознать секторы индусов — возле ярких небольших божеств те без конца устраивали пуджи для избавления от страданий. Однако больше всего в школе было цветных тюрбанов. Сикхи, встревоженные и напряженные, собирались в группы, чтобы обсудить происходящее и подумать о грядущем.

Вовсю начинали работать мелкие лавочники: часовые мастера, чистильщики обуви и ушей, парикмахеры… Всякий, кто носил инструмент с собой и чья работа не требовала особых навыков, открывал примитивный магазинчик. Настоящие деньги зарабатывали мастера магических ремесел: гадалки, гомеопаты и священники упражнялись в изящной словесности на толпах людей, забывших логику и жаждущих найти утешение в мифах и колдовстве. Грантхи и пандиты неустанно читали молитвы: утренние, дневные, вечерние и предобеденные; при рождении и смерти; о спасении любимых, выздоровлении больных и благополучии обездоленных, для последних даже составили отдельное расписание. Лагерь был наполнен жужжанием самых разных напевов. Сикхи торжественно заявляли о величии Господа:

Вахегуруджи ка Кхалса, Вахегуруджи ки фате…

Индусы молили всеобщего Бога о спасении:

Ом джаи Ягдиш хареСвами джаи Ягдиш харе…

Эти чтения в стенах школы время от времени прерывались мощным «Алллааааах Хууу Ааааакбааарррр!» снаружи — раскатистые звуки служили пугающим напоминанием о непостоянстве внешнего мира. В лагере копился гнев на приверженцев ислама, однако многие из индусов и сикхов попали сюда только благодаря их доброте. Из уст в уста переходили истории о том, как кого-то спасли соседи или друзья-мусульмане, а всю остальную деревню безжалостно вырезали. Карам слыщал слова признательности и в то же время видел сомнение в глазах людей. Кому же доверять, кого винить? Кто заслужил яростные проклятия? Разве может религия быть виновата в том, что творится?

Предсказатели изучали астрологические карты и с нарочитой важностью складывал и ладони. Они качали головами и неодобрительно бормотали, потом садились на пол, несколько часов смотрели вдаль, а поднявшись, терли виски с измученным видом людей, которым приходится изобретать будущее. У большинства представителей этой породы суровость была в крови, но не у Ахарии. Гладкая лысина этого забавного человечка сияла, точно хрустальный шар, венчающий пухлое тело, а его шея словно покорилась округлостям и исчезла с глаз долой. Он смешно разговаривал, рифмуя все подряд:

Ответы всюду, всюду есть,Но самый верный — только здесь.

И он указывал на сердце того, к кому обращался. Поговаривали, будто Ахария стал таким круглым, чтобы воспринимать «верные ответы» как можно большей поверхностью тела. Его формы якобы содействовали преломлению лучей судьбы, исходивших от других людей. Лучи направлялись прямо ему в сердце, после чего Ахария предсказывал будущее тем, кто не мог или не желал искать ответы самостоятельно. Если бы вы увидели Ахарию за работой, то, возможно, сочли бы эти байки правдоподобными. Несмотря на изрядную полноту, он с редким проворством двигался в толпе, ничего не упуская и без конца пророчествуя.

Другие уверяли, будто в своем нутре Ахария носит мир, поэтому он такой толстый. Иногда предсказатель, обдумывая какую-нибудь мысль, поглаживай руками брюхо — точь-в-точь крутил глобус (ну, или успокаивал разболевшийся живот). И управлял он не только континентами, но и океанами возможного и невозможного, морями недугов и здоровья, островами терзаний и покоя, реками тревоги, айсбергами сомнений, ветрами перемен, небесами ясности… Когда же его руки замирали и ласково обнимали живот, словно мать еще не родившееся дитя, то это значило, что с губ Ахарии вот-вот сорвется либо отрыжка, либо очередное предсказание.

Другие прорицатели считали его легкомысленным, кое-кто из простых людей относился к нему с подозрением, в целом же рифмованные пророчества Ахарии пользовались в лагере популярностью. Иногда он выбрызгивал целую череду быстрых непроизвольных виршей — точно его так и распирало от важных предсказаний. Как-то раз он подслушал размышления тучной астматички о лакомствах, которыми ее угощали в Дели. Ахария наклонился к ней и произнес следующее:

О леди-джи, мечты о пани-пури вы забудьте!Прошу, не обессудьтеИ постарайтесь сбросить килограмма три, а то и пять —Увидите, как легче станет вам дышать.

Когда же она уставилась на него негодующим взглядом, прорицатель подошел ближе и прошептал:

Не то вам света белого уж не видать!

Встревоженному Джурнаилу Сингху,[4] который не знал, что стало с его женой и детьми, Ахария предложил другой выход. Черпая вдохновение у западных философов, он посоветовал:

Не зря Гораций наказал нам всем:О настоящем думай, лови момент.Спастись ты должен, что бы ни случилось с ними,Иначе их мольбы останутся пустыми.

Карам устал от подобных фраз. Он никогда не доверял прорицателям, равно как не прибегал к помощи религии. Поэтому для него в лагере не нашлось утешения, и ту радость, которую он испытал, добравшись сюда живым и невредимым, сменил гнев. Амрит, напротив, был спокоен. И не только благодаря своему возрасту или тому, что он лучше Карама понимал загадочную Индию, нет. Просто Амрит сразу уяснил, как мало от него зависит. Он путешествовал вместе с Карамом со дня его приезда, вначале из чувства долга, а потом между ними возникла привязанность, и даже когда брат разобрался в автобусах и поездах, Амрит остался его верным спутником.

Карам впал в уныние. Он тревожился, что не выполнил свое обещание перед семьей невесты — сейчас он уже должен был приехать к ним в Кашмир. Ломал голову, как дать о себе знать в Кению. Больше всего его беспокоила грязь и вонь вокруг. Ничто не могло скрыть ядовитый Мускат, исходивший от тысяч людей, ютившихся под одной крышей. Остальные вроде бы привыкли к запаху, но для Карама каждый вдох был мучительнее предыдущего. Ему опротивели люди, жившие рядом, однако он знал, что и сам скоро превратится в такого же беспомощного и неряшливого человека, как они. И ежедневная чистка обуви тут не поможет.