Там, где цветут дикие розы. Анатолийская история - Марк Арен

И еще, если это так, то и он наполовину гяур… От этой мысли у него перехватило дух, будто самолет вдруг угодил в воздушную яму. Облизнув пересохшие губы, Мустафа попросил у проходящего мимо стюарда воды. Залпом осушив стаканчик, старик устало откинулся на спинку кресла. Мысли его путались и рвались, как сгнившая нить… Нет, этого не может быть. Не так он шел по жизненному пути, чтобы в самом его конце оказаться гяуром. Чем же он так прогневил Аллаха? За что тот ниспослал ему такой финал? Ведь он прожил жизнь так, как подобало настоящему турку. Больше того, далеко не каждый турок мог бы сравниться с ним в его заслугах перед родиной. Каждый его день был наполнен борьбой за Счастье и свободу Турции. Нет, Мустафа Гази не может быть кем-либо, кроме как турком!

Он постарался напрячь всю свою волю, чтобы успокоиться и взять себя в руки. Поглядел в иллюминатор, где виднелся напоминающий скомканную оберточную бумагу изломанный рельеф Анатолийского нагорья.

Песня — это всего лишь песня. Набор звуков. Подумаешь, песня! Вполне возможно, ему изменяет память, ведь это было так давно.

Безжизненные серо-бурые скалы громоздились внизу, в тени глубоких расщелин клубилась почти неразличимая зелень. Казалось невероятным, что в таких суровых местах кто-то может выжить. Но Мустафа и сам вырос в этих горах.

И вдруг он ощутил прилив сил. Как хорошо, что не было билета на Стамбул! От Аданы рукой подать до родных мест. Он отправится туда, и все прояснится. Да, прошло немало лет, но и люди в этих горах доживают до глубокой старости.

Быть может, жив еще один из тех, кто вспомнит его мать? Мустафа найдет его, и все дурацкие сомнения развеются, как утренний туман!

Немного успокоив себя этим, он закрыл глаза и забылся коротким сном.

Стюард разбудил его, когда самолет приземлился в аэропорту и большинство пассажиров уже покинули борт. Выйдя из аэропорта, он направился в офис аренды автомобилей. Мысль о том, чтобы взять такси, он отбросил еще в самолете — поездка в места, где прошло его детство, могла затянуться. Усевшись за руль новенького «рено», он помчался по шоссе, но вскоре остановился, чтобы купить автодорожную карту. Ему вовремя пришло в голову, что за прошедшие годы здесь многое могло измениться. Последний раз он был здесь в 1998 году, навещая могилы дедушки и бабушки.

По дороге Мустафа не переставая думал о происшедшем. То, что случилось, было столь неожиданным, что не укладывалось в его голове. В какой-то миг он даже подумал, что это сон, кошмарный сон, и что стоит ему лишь проснуться, как все вернется на свои места. Но время шло, а ощущение, что произошло что-то страшное и непоправимое, не проходило, заставляя искать хоть какое-то объяснение тому, как такое могло произойти.

Когда дорога привела его к долгожданной цели, было уже далеко за полдень. Он свернул с шоссе на каменистую извилистую дорогу. Одинокая худая корова, щипавшая траву на обочине, даже не шелохнулась, когда он осторожно проехал впритирку к ней. Несколько суматошных кур перебежали прямо перед капотом, и он остановился, чтобы они успокоились, а потом тронулся дальше. Мустафа вспомнил, как гонял этих кур в детстве. Этих? Он усмехнулся. Да, куры были точно такими же суматошными, как семьдесят лет назад, и ленивые коровы так же тупо смотрели на тех, кто двигался мимо них по дороге. И дома… Да. Дома, похоже, тоже не изменились с тех пор. Разве что появилось несколько новых зданий на въезде. А так все осталось без изменений. Все так же темнеют кладбищенские кипарисы на окраине. Все те же каменные заборы и коптящие трубы, все те же глухие ворота и все тот же запах вареной чечевицы, несущийся с каждого двора. С трудом найдя дом, где прошло его детство, Мустафа Гази оставил машину у его калитки. Каждый раз, приезжая в родную деревню, он даже не сворачивал в сторону своего дома. Его путь пролегал прямо на кладбище, где он совершал поминальный обряд, а потом, нигде не задерживаясь, уезжал обратно в аэропорт. Что-то мешало ему переступить знакомый порог. В брошенном доме давно уже никто не жил, однако он не развалился, не сгорел, и калитка еще хранила следы краски — значит ее красили по крайней мере лет пять назад. Кто заботился о доме? Мустафа никогда не задумывался об этом. В глубине души он почему-то никогда не считал этот дом своим.

Наверное, это чувство у него было просто вытравлено, как у всех, кто с детских лет дышал воздухом казармы.

Он поспешил к соседям, живущим напротив. Ворота их были открыты настежь, и он, не обременяя себя условностями, прошел через них и направился к дому. Но не успел он сделать и двух-трех шагов, как на него залаяла сидящая на цепи большая собака. На шум из дому вышла молодая женщина и вопросительно взглянула на него.

— Я Мустафа, — представился он, — ваш бывший сосед, внук Рауф-аги.

Он подумал, как это, наверное, странно слышать, когда древний старик называет себя чьим-то внуком.

Но женщина не удивилась.

— Наш дом напротив вашего, — добавил он.

— Да, я узнала вас, вы приезжали десять лет назад, — сказала женщина и, кивнув, пригласила его в дом.

Зайдя в комнату, он устало опустился на предложенный стул и, обратившись к ней, сказал:

— Раньше здесь жил Озкан-ага, я был дружен с его внуками.

— Мурад, внук Озкана, был мне свекром. Он умер в прошлом году, а его братья давно переехали в город, — ответила женщина.

— А нет ли в доме кого, кто мог бы помнить моих родителей, мою мать? — спросил ее он.

— Может быть, вам поможет моя свекровь? Она сейчас у соседей, я ее позову, — сказала женщина и вышла из дому. Не прошло и пяти минут, как она вернулась, поддерживая под руку прихрамывающую седовласую женщину.

Мустафа Гази встал:

— Я говорил уже вашей невестке, что мы жили в доме напротив. И я хорошо знал вашего мужа Мурада. Мы были дружны и детьми часто играли вместе. Я ищу кого-либо, кто знал и мог бы помнить моих родителей. Мне это очень нужно.

— Увы, последний, кто мог бы вам помочь, был мой Мурад. Но в прошлом году Аллах призвал его к себе, — вздохнув, сказала женщина и продолжила: — Однако он ничего не рассказывал мне о вашей семье, как, впрочем, и о других семьях. Он был большим молчуном и особенно не любил разговоров о чужих делах и семьях. И даже когда об этом судачили женщины, он сердился и говорил, чтобы мы оставили людей в покое. Хотя я не думаю, что мог бы знать более того, что вы знаете сами. Ведь вы же с ним почти ровесники?

Мустафа кивнул.

— Вот видите, вам смогли бы помочь его родители, но те покинули мир задолго до того, как к ним присоединился Мурад, — вновь вздохнув, сказала женщина.

— А кто из соседей мог бы мне помочь? — спросил ее Мустафа.

— Может быть, Зейнаб-ханум? — вмешалась в разговор невестка.

— В каком доме она живет? — с надеждой в голосе спросил старик.

— В доме с зеленой крышей, что правее вашего, — ответила пожилая женщина, — но не думаю, что вы услышите от нее что-то разумное. Она очень стара и слаба на голову. Хотя попробуйте, спросите…

Поблагодарив женщин и попрощавшись с ними, Мустафа вышел на улицу и, увидев дом с зеленой крышей, направился к нему. У распахнутых настежь его ворот какой-то мужчина пытался запихнуть в салон автомобиля свернутый в рулон ковер.

— Салам алейкум, — поздоровался с ним Мустафа.

— Алейкум салам, — ответил ему мужчина.

— Помочь? — спросил Мустафа, указывая на ковер.

— Если не трудно, придержите, пожалуйста, дверцу, — попросил мужчина, отирая со лба градом льющийся пот.

— Зейнаб-ханум дома? Мне нужно поговорить с ней, — сказал Мустафа, помогая мужчине впихнуть ковер на заднее сиденье.

— А кто вы и зачем вам бабушка? — разгибая спину, удивился тот.

— Я жил неподалеку от вас, вон в том доме, — указав на свой дом, ответил Мустафа. — Я хочу спросить ее о своих родителях. Быть может, она их помнит и сможет мне что-нибудь рассказать.

— Не думаю, — вздохнув, ответил мужчина. — Бабушка не совсем здорова. Она слишком стара. Ей более ста лет. Она и нас уже не узнает и часто говорит странные вещи.

— Это единственная возможность узнать то, что меня сюда привело. Я прошу разрешить мне поговорить с вашей бабушкой, — положив ему на плечо руку, сказал Мустафа.

— Не знаю… — замялся мужчина, — я пойду спрошу у отца, подождите минуту, — сказал он и направился к дому.

Через некоторое время оттуда вышел какой-то старик и, вглядываясь в Мустафу, направился к нему. Подойдя поближе, он поздоровался с гостем и сказал:

— Тебя и не узнать, ты сильно изменился.

— Да и ты, наверное, выглядел иначе, — силясь вспомнить собеседника, ответил ему Мустафа.

— Ты прав, — вздохнув, ответил ему старик, — время неумолимо. Я Октай, сын Ибрагима, мы с тобой нередко дрались. И мне от тебя сильно доставалось. Но я не в обиде. Ты был сильнее, значит, ты был прав. Сын мне сказал, что привело тебя к нам. К несчастью, мама плоха. Она ничего не помнит. Она уже и нас не признает, все время путает с другими. Не думаю, что она сможет тебе помочь. Хотя зайди, попробуем, — сказал он и махнул рукой, приглашая в дом.