Там, где цветут дикие розы. Анатолийская история - Марк Арен

Пройдя через двор и поднявшись на крыльцо дома, они прошли несколько смежных комнат и оказались в небольшой светлой спальне, где, откинувшись на подушки, полулежала седовласая, щуплая женщина.

— Мама, это Мустафа, наш сосед, внук Рауфа-аги, ты его помнишь? — наклонившись к ней, спросил ее старик.

Женщина, с улыбкой взглянув на сына, положила ладонь ему на плечо и, ласково глядя в глаза, сказала:

— Здравствуй, Мурад, как ты вырос, но я тебя все равно узнала. Как поживает Зейнаб-ханум? Передай ей привет, Видишь, я нездорова. Но как хворь пройдет, я ее навещу непременно. А пока пусть она навещает меня.

— Непременно, ханум, — ответил ей сын и, вздохнув, посмотрел на Мустафу.

Ничего не ответил Мустафа, а лишь потрепав по плечу друга детства, вышел оттуда и побрел к своему дому.

Его надежды не сбылись. Да и могли ли они сбыться? Жестокость удара судьбы в том и заключалась, что ему не на что было надеяться. Никто не мог ему подсказать, никто не мог помочь. Оставалось винить только себя самого. Почему он не мог разузнать о родителях раньше? Достопочтенный Рауф-ага, да примет его Аллах в райских кущах, никогда не рассказывал ему что-либо о матери. Но что мешало Мустафе задуматься хотя бы над простым вопросом — если его родители умерли, то где находятся их могилы? Сколько раз стоял он у надгробных плит дедушки и бабушки! Почему ни разу не спросил у соседей: «А где же похоронена моя мать?» Ведь тогда еще были живы старики, и они непременно раскрыли бы ему тайну — если такая тайна существует вообще!

— Нет никакой тайны! — чуть не закричал Мустафа Гази. — Мама могла петь ту колыбельную просто потому, что другой не знала!

Она и не задумывалась, на каком языке поет!

Разве не могло так быть?

Не могло. И он и сам это понимал, но продолжал надеяться на чудо.

Обреченно оглянувшись, он сел в автомобиль и вставил ключ в замок зажигания. Пора уезжать. Пора сесть в самолет и лететь в Стамбул. Там его ждут дети и внуки. Они хотят поздравить его с днем рождения. И даже не догадываются о том, что за «подарок» приготовила ему судьба…

Может быть, попытаться найти другой подход к решению этой загадки? Может быть, есть смысл напрямую поспрашивать соседей, что они знают об армянах, Живших когда-то в этих краях? Вполне возможно, у маленького Мустафы была кормилица-армянка…

Он приободрился. Разве не бывает так, что мать, умершую при родах, заменяет другая женщина? В деревнях это обычное дело! Если маленького Мустафу вскормила своей грудью армянка, она же могла и петь ему колыбельную песню, а он, несмышленыш, принимал ее за родную мать. Могло быть такое? Да, могло…

Мустафа тяжело вздохнул, не поддаваясь очередной спасительной уловке самообмана. Кормилица-армянка? Обычное дело? Но тогда почему ни дед, ни бабушка не рассказывали ему о матери? Ни о матери, ни об отце. Да, ребенку не все можно объяснить. Но то, чего он не поймет в пять лет, становится понятным в десять. Значит, они скрывали что-то. Почему же они так и не рассказали ему ничего? Ничего и никогда?

Он надолго задумался, держа руки на руле, но не заводя двигатель. Затем вдруг вышел из машины и направился к своему дому. Подойдя к калитке, он просунул между дощечками руку, нащупал на той стороне щеколду, отодвинул ее и, отворив калитку, вошел во двор.

От увиденного у него защемило сердце. Двор, милый двор, где когда-то прошло его детство, выглядел словно запущенная могила. Продираясь сквозь разросшийся на дорожке кустарник, он поднялся по скрипучей лестнице на крыльцо и подошел к двери. Попробовал открыть, но дверь не поддалась. Вдруг его кто-то окликнул. Оглянувшись, он увидел ту самую женщину, что жила в доме напротив.

— Ваш ключ у нас, — сказала она, протягивая ему руку с ключом. — Вы уж извините, что двор в таком состоянии. Муж каждый год приводит его в порядок. Если бы вы приехали чуть позже…

— Спасибо, — сказал ей Мустафа и, взяв у нее ключ, вернулся к дому.

С трудом провернув его в замке, он отпер дверь, со скрипом ее отворил и вошел внутрь. Сердце его вновь защемило. Прислонившись к дверному косяку, он постоял так пару минут, затем нетвердой походкой подошел к столу. Выдвинув из-под него стул и тяжело на него опустившись, он оглянулся по сторонам.

Вокруг него был мир его ушедшего детства. Мир, покинутый им много лет назад. Кто бы мог подумать, что он еще раз увидит эти стены!

За все прошедшие годы Мустафа ни разу не переступал этот порог. Больше того, он и не вспоминал никогда об оставленном доме. Родина? Его родиной была Турция, а не деревушка в горах. Его семьей стало военное братство, и армия заменила ему все, что могла бы дать родня.

Кощунственная мысль пришла ему в голову — хорошо, что никого не осталось! Хорошо, что он сейчас один в этом доме, наедине с собой, со своими воспоминаниями. Не надо ничего объяснять, незачем оправдываться. Когда-то он вышел отсюда ребенком — и сейчас тот же самый ребенок снова переступил порог, возвращаясь…

Немного успокоившись, Мустафа встал и прошелся по комнатам. Какими низкими показались ему потолки! Какие маленькие тут были окна! Однако вид за ними открывался все тот же, что и семьдесят лет назад.

А если забраться на крышу дома, то между лесистыми склонами можно увидеть голубое марево долины, а за ней — синюю стену моря. Почему-то море ему всегда казалось именно стеной, за которой ничего нет, а вот горы обещали множество открытий, оставалось лишь их преодолеть…

Да, с малых лет он знал, что ему не жить среди этих стен. Мустафа провел рукой по шершавой штукатурке. От стены веяло каким-то непонятным и необычным теплом, которое согревало ему душу.

Он присел на корточки возле давно остывшего очага и, словно здороваясь, коснулся пальцами его закопченного свода. Внезапно ему почудился запах свежеиспеченного хлеба. Он прикрыл глаза и с удивительной ясностью увидел забытую картинку из детства — бабушка сидит на полу перед низким деревянным столиком и раскатывает на нем куски теста. Быстро мелькает круглая палка, быстро вытягиваются под ней овальные полосы. Вот все тесто раскатано, и бабушка берет одной рукой парусиновую подушечку, а в другую — сырую лепешку. Лепешка шлепается на подушку, а подушка ныряет в раскаленный очаг и прилепляет тесто к стенке. «Как ей не страшно просовывать руку в очаг?» — удивляется маленький Мустафа, наблюдающий за бабушкой из-под одеяла со своей лежанки…

А вот и она, лежанка. Сохранилась. Мустафа осторожно присел на краешек. Когда-то он спал здесь. Какие планы строил он, лежа на ней, прежде чем сон уносил его в страну ночных фантазий! Он устало закрыл глаза и тотчас забылся в легком полусне.

Он вдруг увидел себя ребенком, играющим во дворе дома. Мимо него носятся куры, важно прохаживается огромный петух. С этим петухом у маленького Мустафы особые счеты, и он держит под рукой камешек, чтобы дать достойный отпор этому черно-золотому голосистому задире.

А вот Мустафа бежит по дороге, догоняя арбу. Рауф-ага едет в город, и Мустафа просится с ним, но дед строго отвечает, что ему надо остаться дома. Будет время, будет тебе и город…

И вот он остался один в опустевшем доме. Дед уехал в город, бабушка взбивает шерсть на расстеленном ковре во дворе, ее кизиловый прут со свистом хлещет по мешанине черных и белых клочьев. Бабушка не видит Мустафу, и мальчугана вдруг охватывает пьянящая радость свободы. Он крадется туда, где цветут дикие розы, что отделяют двор от дороги, и в последний раз оглядывается. Бабушка не смотрит в его сторону. Мустафа, пригнувшись, ныряет под колючие ветви и на четвереньках пробирается под густой завесой листьев.

И вот она — тропинка, ведущая к горам. Его босые пятки стучат по влажной земле, он бежит, стремительно удаляясь от дома. Подъем, спуск, оглянулся — уже и деревни не видно за холмом. Но вот тропинка круто пошла в гору, и, когда он оглядывается снова, деревню уже опять видно, только теперь она как игрушечная. Пестрые кубики домов сгрудились на краю зеленого склона над зеленой пеной леса. Мустафа выдыхается. Но шагает вверх упрямо и решительно. Он задирает голову, чтобы вглядеться в горные вершины; они нисколько не приблизились, но ему не хватает воздуха так, будто он уже в самом конце своего пути. Чтобы легче было дышать, Мустафа пытается расстегнуть ворот рубашки, но рука натыкается на стискивающую горло невидимую удавку. Чувствуя, что задыхается, он резко дергает за нее… и просыпается, стискивая побелевшими от напряжения пальцами узел своего безупречного галстука.

Ему и на самом деле не хватало воздуха. Дыхание было таким порывистым, будто он и впрямь взбирался на эти горы. После того как Мустафа ослабил узел галстука, ему стало легче дышать, а еще через пару минут ему стало настолько лучше, что он смог подняться и, закрыв за собою дверь, выйти во двор. Уже темнело. У него здесь больше не было дел. То, за чем он сюда приехал, кануло в вечность. Те, кто мог бы ему помочь, не дождавшись его, ушли туда, куда когда-то уходят все, унеся с собою его тайну. Он опоздал…