Во власти ночи - Питер Абрахамс

Волна гнева поднялась в сердце Нкози.

— Так оно и есть.

— Но что было делать? — настойчиво, с тревогой повторила Ди.

Оказывается, для нее важно его мнение, подумал Найду, и испугался этой мысли. Он перевел взгляд с Нкози на Ди, потом снова на Нкози.

— Простите, но я не собираюсь сейчас дискутировать по поводу моральной и этической стороны этого дела. Может быть, в другом месте и при иных обстоятельствах, но не здесь и не сейчас. Думайте что угодно, в настоящий момент для нас это не имеет никакого значения. И мы не можем позволить себе раздумывать над такими вещами.

Нет, нет! — вопреки всякой логике мысленно запротестовала Ди, хотя не могла бы объяснить почему.

— Непосредственно вас касается лишь то, — продолжал Найду, — что предназначавшийся для вас пропуск попал к ним. По причинам, известным им одним, они не обнародовали этот факт. Сообщили только, что Вестхьюзен убит поко. Но фотографию с пропуска размножили и сотни экземпляров разослали по всем полицейским участкам страны.

— Они думают, что убил его я…

— В неопубликованном докладе полиции говорится, что последний раз Вестхьюзена видели на рассвете в понедельник с «туземцем», которого, как он заявил полицейскому патрулю, он подобрал на границе Протектората. Приказ гласит: любой ценой изловить «туземца» и доставить его живым. Однако в газетных сообщениях о смерти Вестхьюзена ничего подобного не говорится.

Найду остановился, ему показалось, будто Нкози хочет что-то сказать. У него был усталый вид. Потом он заговорил снова:

— Кто убил Вестхьюзена — для них вопрос второстепенный. Прежде всего, их интересует, чем занимался Вестхьюзен, и они полагают, что «туземец», находившийся с ним, поможет это выяснить.

— Откуда вы все это знаете?

Найду казалось, что Нкози абсолютно спокоен, и только Ди понимала, в каком он напряжении. Лицо Найду странно изменилось.

— Мой брат, мой старший брат — следователь политического отделения в чине сержанта.

— Ясно, — сказал Нкози.

Найду внезапно взорвался:

— Ясно, ясно! Ни черта вам не ясно, мистер.

— Сэмми, прошу вас, — взмолилась Ди.

— Ничего, — успокоил ее Нкози.

— Ничего, — передразнил Найду, все больше распаляясь. — Человек говорит «ничего», значит ничего; человек говорит «ясно», значит, ему и в самом деле ясно. Он мудрый, он цивилизованный, ему не по нраву убийства, и он все понимает. Так позвольте мне все же сказать вам кое-что, мистер. Вы черный и родились здесь, но вы ни черта не видите!.. Честное слово, мне надоело смотреть, как вы разыгрываете этакого сердобольного боженьку.

— Сэмми! — на сей раз Ди действительно рассердилась. — Мистер Нкози — наш гость.

— Ваш, а не наш! — отрубил Сэмми. Затем сделал над собой усилие и виновато покачал головой: — Простите меня, Ди. Я не то сказал. Просто обидно, что он никак не хочет понять…

— А вы устали и проголодались. Поговорить можно и потом.

— Кисеи там что-то разогревает… — Он обернулся к Нкози: — Простите. У меня был очень тяжелый день. Убийство — не такое простое и веселое дело, каким вы, кажется, его себе представляете. Пожалуйста, не надо больше ничего говорить. Нет смысла затевать новый спор. Послушайте минутку. Перед нами, индийцами, стоит весьма своеобразная проблема. — Вы рассказывали ему о подполье? — обратился он к Ди. — Об особенностях нашего положения?

— Нет.

Найду опустил голову и закрыл глаза. Несколько мгновений он сидел, погрузившись в глубокое раздумье. Затем вскинул голову и взглянул на Нкози.

— Надеюсь, вам известно, что костяк подполья — это африканцы. Какое-то время руководство подпольем полностью осуществлялось лидерами Конгресса. Разумеется, я говорю о лицах, возглавлявших Конгресс до того, как его запретили. Если вы помните, это были умеренные — люди, которые смотрели на вещи, как вы, с точки зрения их ценности, люди, которые ратовали за сдержанность и были огорчены тем, что расизму белых противопоставляется расизм черных. Лутули был и остается ярым сторонником такого взгляда. Когда противник стал прибегать к более жестоким методам, руководители из числа умеренных, естественно, потерпели поражение. Силы сопротивления были загнаны еще глубже в подполье. Поко бросили вызов старому конгрессистскому руководству и стали отвечать террором на террор. И неизбежно начали обнаруживаться разногласия. Либералы и другие белые, которые прежде действовали заодно с Конгрессом, выступили против террора. Поко и африканские националисты ответили отречением и отказом от всякого сотрудничества между черными и белыми. Они пошли даже дальше. Стали утверждать, что никто не поможет африканцам добиться свободы, поэтому они не нуждаются в чьей-либо помощи. Это возмутило всех, в том числе и умеренных африканцев. Либерально и прогрессивно настроенные лица среди меньшинств — цветных, белых, индийцев — пришли к выводу, что им ничего не остается, как заявить о своей солидарности с черными, они полагали, что в этом случае несчастные африканцы широко раскроют объятия и попросят руководить ими. Поэтому они были ужасно растеряны, когда черные заявили, что не нуждаются в них. Но еще более неприятной для них была явная симпатия, с которой широкие массы африканцев приветствовали позицию нового руководства.

Характерно, что коммунисты, независимо от их расовой принадлежности, первыми освоились с новой ситуацией. Вторыми после коммунистов были индийцы: мы заявили о безоговорочном признании руководства и власти большинства. Но несмотря на это в подполье нашлись люди, не пожелавшие иметь ничего общего с индийцами и коммунистами. Такие люди существуют и теперь. Среди руководителей подполья возникли глубокие разногласия по этому вопросу. Вот почему доктор, я и наши единомышленники вынуждены умолять, чтобы индийцам дали возможность доказать свою преданность общему делу, чтобы позволили им внести свою лепту в борьбу за свободу. И только потому, что секретарь Центрального Совета оказывает нам поддержку, время от времени нам предоставляется такая возможность. Однако наши противники в Совете только того и ждут, чтобы мы совершили какой-нибудь промах. Один-единственный. Тогда они на нас отыграются. — Найду замолчал и глубоко, всей грудью вдохнул. — Хотим мы того или не хотим, мы обязаны найти свое место в борьбе и в том будущем, которое придет. Иначе мы лишим себя этого будущего. Каковы бы ни были наши взгляды и чувства, нам не уйти от суровой реальности. Ди, наверное, рассказывала вам, как используют враги антииндийские настроения, живущие в африканцах. Вы знаете о погромах и убийствах. Если подполье обернется против нас, станет еще хуже. Вот теперь мы подошли к вопросу о вас. Деньги сейчас уже в полной безопасности, но за вас по-прежнему отвечаем мы. Мы не должны допустить, чтобы вы попали в руки полиции или вообще что-нибудь случилось с вами. Полиция вас разыскивает. Граница с Протекторатом тщательно охраняется на всем ее протяжении. Допустим, вы благополучно пересечете границу, но, если вас обвинят или заподозрят в убийстве, власти Протектората все равно обязаны будут выдать вас здешним властям.

— Итак, меня подозревают в убийстве, — сказал наконец Нкози, глядя на Ди.

Но ему ответил Найду:

— Нет, не подозревают. Вас хотят допросить. Но если они увидят, что им ничего не остается, кроме как объявить вас убийцей, они пойдут и на это.

— А если они схватят меня?

— Тогда наши противники в подполье обрушатся на нас, и нам придется решать, сколько наших людей и кто именно должны будут спасать вас от петли, чтобы сохранить доброе отношение части африканцев, которое, мы надеемся, пока еще существует. В любом случае мы несем ущерб. Видите, мистер Нкози, как важно для нас обеспечить вашу безопасность. Если потребуется, то и доктор, и я, и Ди — все мы пожертвуем жизнью ради вашего спасения, и не потому, что любим вас или придаем большое значение вашей личности и вашему мнению…

— Это мне уже известно, — сказал Нкози. — Вы это уже отлично продемонстрировали.

— Сэмми не это имеет в виду, — вмешалась Ди.

— Но, дорогая, Алистер Нкози и я знаем, что я имею в виду именно это.

— Его ожесточение вполне понятно, — проговорил Нкози.

— И снова вы ошибаетесь. Мы не можем позволить себе такую роскошь.

— Пойдите-ка лучше поешьте, — сказала Ди.

Сэмми встал, слегка покачиваясь, — только тогда Ди и Нкози заметили, как он устал.

— Да. Простите, Ди, я огорчил вас.

— Нет, Сэмми, если уж кто-то меня и огорчил, то во всяком случае не вы.

— Тогда дела обстоят еще хуже, чем я предполагал. — Он вышел из-за стола и на минуту задержался, опустив свою большую руку на плечо Нкози. Потом, уже в дверях, обернулся и взглянул на него.

— Весьма сожалею, но теперь вы понимаете, что мы вынуждены отказаться от нашего первоначального плана.