Русское государство и его западные соседи (1655–1661 гг.) - Борис Флоря

Летом-осенью 1655 г. удалось добиться значительных результатов и на других направлениях. Так, в сентябре 1655 г. посланный из Киева на судах отряд Д.А. Волконского занял Туров, который сдали местные мещане, затем – Давид-городок и после большого боя – Пинск[133]. Еще раньше, 1 июля, выступили в поход на запад русские войска во главе с В.В. Бутурлиным и войско Б. Хмельницкого. Сведения о походе, содержащиеся в разных источниках, неоднократно анализировались исследователями[134]. Для рассматриваемой темы важно, какими сведениями о том, что происходило на Украине, располагали в Москве. В отписках В.В. Бутурлина, доставленных в Москву 26 декабря, а затем в первых числах января 1656 г.[135], говорилось о занятии многих городов на территории Подолии, о поражении, нанесенном в районе Львова коронной армии во главе с С. Потоцким, когда поляками были потеряны знамена и обоз. Войска Б. Хмельницкого и В.В. Бутурлина осадили Львов и из-под стен города рассылали отряды «до Днестра реки», а также «до Ярославля и до Люблина и до Вислы реки». При вступлении в Люблин отряда во главе с воеводой П. Потемкиным и Д. Выговским местная шляхта и мещане принесли присягу царю[136]. В городе Ухани такую же присягу принес «Хриштоп Тишкевич воевода черниговский со всею шляхтою и с мещаны»[137]. Тогда в Москве узнали о занятии Волыни войсками Хмельницкого и о том, что в Луцке находится казацкая «застава»[138]. Лишь приход на Украину явившейся на помощь Яну Казимиру орды заставил прервать столь удачно протекавший поход.

Все это были несомненные успехи, которых ранее Русское государство никогда не добивалось в своих войнах с Речью Посполитой. Под властью русских правителей в той или иной форме оказались к концу 1655 г. почти все белорусские и большая часть украинских земель. Как никогда раньше, русские политики были близки к решению задачи, которую они поставили перед собой в последние десятилетия XV в., – объединение всех восточнославянских земель в едином Русском государстве. Однако развитие событий в Польше поставило их перед новыми серьезными проблемами.

После капитуляции великопольского ополчения шведская армия, не сталкиваясь с серьезным сопротивлением, двигалась на юг, занимая одну территорию за другой. 8 сентября н. ст. шведские войска вступили в Варшаву. В конце того же месяца король Ян Казимир, а вслед за ним многие сенаторы и шляхтичи, бежал с территории Речи Посполитой в Силезию – владения австрийских Габсбургов. 17 октября н. ст. капитулировала древняя польская столица Краков – единственная крепость, оказавшая серьезное сопротивление шведской армии. Вскоре после сдачи Кракова принесло присягу Карлу Густаву коронное войско во главе с гетманами, что означало конец организованного сопротивления. 25 октября н. ст. о своем подчинении власти шведского монарха заявили представители Сандомирского, Люблинского, Русского, Белзского воеводств, то есть тех земель, где еще не было шведских войск. В таких условиях у шведских политических кругов закономерно стали появляться более широкие, выходящие за рамки первоначальных планов, замыслы подчинения всей Речи Посполитой власти шведского монарха.

28 октября были разосланы универсалы о созыве в Варшаве съезда шляхты всех воеводств, чтобы принять общее решение о разрыве отношений с Яном Казимиром и принятии шведской «протекции». Съезд созвать не удалось, но на конец ноября был назначен уже созыв сейма, на котором должно было быть принято решение о возведении Карла Густава на польский трон, за чем должна была последовать его коронация[139]. В конце 1655 г. царю и боярам прочли переводы голландских «курантов», в которых сообщалось о намерениях Карла Густава «сенатории на сейм созвать», где его «на королевство посвещать станут»[140].

Речь Посполитая сходила с политической карты, переставала существовать как самостоятельное государство. Когда в конце ноября в Москву прибыл С. Глядовицкий, чтобы предложить начать переговоры о мире между Россией и Речью Посполитой, это предложение уже не представляло для царя и его советников никакого интереса. Ведь, как стало известно в Москве, Ян Казимир, «покиня все, с малыми некакими людьми убежал в Венгерские горы, но и там ему места нет». «А что говоришь ты, – обращались бояре к С. Глядовицкому, – что королю присылать о миру к государю, и где уж то и сыскать короля вашего»[141]. Приславшим С. Глядовицкого сенаторам и шляхте было предложено подчиниться власти царя, а Алексей Михайлович «веры, прав и вольностей ваших нарушити ни в чем не велит»[142].

На западных границах России образовалась новая огромная держава, правитель которой явно носился с широкими завоевательными планами и располагал одной из лучших европейских армий. Уже это должно было вызывать беспокойство русских политиков. К концу 1655 г. для такого беспокойства появились и реальные основания. В Москву в это время попал текст Кейданского договора от 20 октября 1655 г. Текст этот сумел раздобыть воевода Друи А.Л. Ордин-Нащокин. Узнав о заключении соглашения шведских властей с литовскими магнатами и шляхтой, он приложил старания к тому, чтобы познакомиться с его текстом. Еще в конце октября он вынужден был довольствоваться слухами[143]. Но через месяц он сумел достать и переслать находившемуся в походе царю текст Кейданского договора. К 16 декабря документ поступил в Посольский приказ[144]. В своем комментарии к соглашению А.Л. Ордин-Нащокин обратил внимание на то, что в преамбуле к договору переход под шведскую «протекцию» мотивировался тем, что литовцы были доведены до крайности «przez wiarolomnego nieprzyjaciela Moskala» (вероломным неприятелем Москалем). Таким образом, шведские власти согласились назвать «неприятелем» государя, находившегося в мирных и дружественных отношениях со Швецией. Как справедливо отметил Л.В. Заборовский[145], в польском переводе, переданном А.Л. Ордину-Нащокину, текст латинского оригинала, где читаются слова «per potentiam hostilem oppressione» (угнетенные враждебным могуществом), был намеренно искажен, чтобы придать тексту ярко выраженную антирусскую направленность. Это может пролить свет на намерения польских информаторов воеводы Друи.

Главное, однако, было не в выражениях вступительной преамбулы договора, которые могли оскорбить царя и его советников. А.Л. Ордин-Нащокин обратил внимание и на 7-ю статью соглашения, накладывавшую на Карла Густава обязательство вернуть прежним владельцам земли в Литве, утраченные ими «в прошлой войне» («proximo bello»), когда он их «назад возьмет» (recuperarent)[146]. В переводе, переданном А.Л. Ордину-Нащокину, соответствующие формулировки были заострены – там читалось о землях, которые «przez nieprzyjaciela pod czas tey woyny opanowane» (захвачены неприятелем во время этой войны), и содержалось обязательство вернуть эти земли «jakimkolwiek sposobem» (каким угодно способом), но существа дела это не меняло. Договор был свидетельством существования враждебных по отношению к России планов, одобренных и санкционированных шведской властью.

В свете этого договора приобретали совершенно определенное, враждебное по отношению к России звучание некоторые черты русско-шведских отношений в последние месяцы 1655 г. По просьбе русской стороны, переданной через Удде Эдла, в титул Алексея Михайловича в адресованных к нему шведских грамотах были внесены эпитеты, свидетельствующие о том, что он является правителем «Малой России», Смоленска и городов Восточной Белоруссии, занятых русскими войсками во время военной кампании 1654 г.[147]. Однако шведская сторона упорно отказывалась признать титулы, принятые царем после взятия Вильно, – «Белыя России» и «великий князь Литовский». В переписке с русскими воеводами М. Делагарди отказывался признать эти новые титулы до заключения русско-шведского соглашения[148]. В условиях, когда по Кейданскому договору магнаты и шляхта провозглашали Карла Густава наследственным великим князем литовским, отказ признать новые титулы царя должен был восприниматься как отказ шведской стороны признать права царя на Литву и мог восприниматься как свидетельство намерений шведского монарха выполнить свои обязательства и вернуть земли, занятые русскими войсками, их прежним владельцам.

Знакомство царя и его советников с текстом Кейданского договора совпало по времени с приходом сообщений о попытках шведских офицеров утвердить свою власть на спорных пограничных территориях и вообще распространить зону шведского влияния на белорусских землях[149]. Так, 12 ноября 1655 г. шведские офицеры потребовали от жителей Гродненского уезда собрать провиант для шведского гарнизона в Августове. Один из шведских офицеров, полковник А. Волакс в начале декабря послал «листы» в Слоним, Новогрудок и ряд других мест с требованием, чтобы «все городы и крепости людем свейским осадили» [150]. 10 декабря А. Волакс сообщал о вводе щведского гарнизона в Слуцк, а в конце месяца войска, посланные из Слуцка, пытались занять Старый Быхов[151]. После знакомства с текстом Кейданского договора все эти действия должны были восприниматься как попытки поставить под сомнение власть царя на этих землях и создать выгодный плацдарм для наступления на Россию. Беспокойство не могло не вызвать и то, что в грамотах А. Волакса Карл Густав носил титул правителя «великого княжества Литовского всех приналежносте»[152].