Омут - Алиса Макарова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Силясь рассмотреть, Ниов склонился поближе, и крик замер у него в горле. Вместо точёной девичьей фигуры, манившей сочными изгибами бёдер и пышной груди, которые врезались ему в память ещё в тот первый раз у реки, когда, презрев одежду, русалка купалась полностью обнажённой, его глаза упёрлись в скрюченные сухощавые старческие мощи, покрытые сморщенной, как урюк, желтоватой кожей.
Раскинувшись на камнях, у его ног лежала ничем не прикрытая старуха, та, что встретилась ему у поповского колодца. Не двигаясь и не дыша, словно закоченевшая мумия, она в жалобном крике приоткрыла увядший беззубый рот, уставаясь чёрными запавшими глазами на скрюченные когтистые пальцы, судорожно сжимавшие последнюю отрезанную прядь. Перекрестившись, Ниов стал медленно пятиться к реке, не сводя глаз с иссохшейся старухи, пока вода не поднялась ему по грудь. Тут он развернулся и, не вспоминая о лодке, качавшейся в затоне на приливной волне, отвернулся и погрёб против течения, словно крыльями огромной мельницы отмахивая широченный гребки, стремясь поскорей уплыть от дьявольской пещеры.
Глава 12. Ворожея
– Да нет тут никакой чертовщины, – рассудил Гордей, расслабленно откинувшись спиной на толстый берёзовый ствол и с наслаждением потягивая холодное пиво из берестяной кружки. Вдвоём с Ниовом они вышли во двор трактира и сидели, удобно устроившись в тени разросшегося дерева, спасаясь от палящего зноя на охлаждавшем травянистом покрывале. – Ты ж волосы-то ей пообкорнал, вот она силу свою и потеряла. А вместе с ней и молодость. Все ж знают, что русалки вечно юными ходят да не стареют, чтоб добрых молодцев в свои сети завлекать. В кудрях у них всё колдовство спрятано, а как ты ей пряди-то поотрезал, стало быть, чары-то с неё и спали, вот она обратно старухой и обернулась.
– Ворожба всё это дьявольская, – глухо бурчал Ниов, отгоняя от себя навязчивое видение жилистых ссохшихся рук и покрытых старческими бородавками узловатых пальцев.
– Ну а коли так боишься, пойди вон к бабке Зинаиде, она всю правду расскажет, держится ли ещё колдовство али вышло всё, – резонно предложил Гордей, всем своим видом показывая, что тема ему наскучила.
Действительно, с момента своего возвращения в село, Ниов уже в двадцатый раз рассказывал ему о том, что произошло в пещере, при каждом удобном случае норовя задать свербящий в подсознании неотступно мучивший его вопрос:
– Как думаешь, кончились чары-то все, или, раз я русалку загубил, теперь она мне с того света являться станет?
Привыкший рассуждать разумно и будучи от природы реалистом до мозга костей Гордей с ходу заявлял, что коли уж русалка испустила дух, то и взять с него больше нечего, а на том свете ей не до Ниова будет вовсе, чай найдёт, чем себя занять поувлекательнее.
Обсосав приём у чернокнижника, ночную схватку и утреннее прозрение, на третий раз Гордей окончательно потерял всякий интерес к теме, лишь с дружеской снисходительностью выслушивая не прекращавшееся нытьё отчего-то трусившего теперь Ниова.
В тот же вечер, возвращаясь с покоса, Ниов приотстал от пёстрой толпы деревенских баб и мужиков, громко галдящих от опьяняющего чувства окончания работы и весело шлёпавших по пыльной дороге в предвкушении долгожданного вечернего отдыха. Собравшись с духом, Ниов свернул с пыльной дороги, перерезавшей пополам желтеющую ниву, на еле проглядывавшую стёжку, едва различимой примятой травой уходившей в сторону Дубравы.
Там под сенью вековечных деревьев на укромной поляне хоронилась неприметная сторожка, куда на лето перекочёвывала бабка Зинаида, с раннего утра ещё затемно отправляясь по окрестным лесам и лугам в поисках целебных трав и кореньев. Вечерний Месяц уже игриво проглядывал сквозь резные верхушки дубов, карабкаясь всё выше на небосклон, и Ниов надеялся, что ворожея уже успела вернуться из ежедневной вылазки в поля. И верно. Продравшись сквозь заросли колючего кустарника, обильно заполонившего весь подлесок, Ниов вывернул под сень раскидистых зелёных кудрей и, обогнув толстенный ствол, вышел на поляну.
Меж гигантских коней исполинского в три обхвата дуба примостилась низенькая избушка с крошечным кривеньким оконцем. Отчего-то поставленная на тонкие сваи, она напоминала сказочную избушку на курьих ножках, колдовское убежище Яги Костяной Ноги. Подивившись на странную конструкцию, Ниов, однако, приметил, что из накренившейся закопчённой трубы выплывают вверх клоки лёгкого белого дыма, и, приободрившись, в три шага пересёк лужайку и, затаив дыхание, смело постучал в трухлявый косяк.
Скрипнув, дверь подалась внутрь, и, не увидев никого в открывшемся проёме, Ниов почувствовал, как напускная храбрость со свистом улетучивается из его жил, словно воздух из проколотого шарика. Не желая отступать, он толкнул дверь ещё дальше и перешагнул порог. Несмотря на крошечное почерневшее от копоти оконце под самой крышей, здесь было светло. Жёлтые языки пламени весело плясали в большом очаге, игриво полизывая пузатый котёл, висящий над потрескивающими поленьями, то и дело возмущённо шипя и пенясь, когда кипящее в котле варево особо бурным всплеском переливалось за край. В дальнем углу избы спиной к двери стояла сама бабка Зинаида, сгорбившись над столом и колдуя над разложенными пучками свежесобранных трав. Одной рукой прижимая к себе охапку высоких полевых ромашек, другой она ловко отщёлкивала жёлуди, раскладывая по шесть в каждой кучке. Услыхав, как кто-то вошёл, она повернулась и, увидев Ниова, осклабила беззубый рот в благодушной улыбке:
– Заходи, заходи, голубчик. Не робей.
– Я тут это, за советом к тебе пришёл, – отчего-то нескладно начал объяснять Ниов.
– Ты проходи, проходи, милок. Я уж сейчас досчитаю. Присядь вон пока, – неопределённо махнула она рукой.
Увидав спрятавшуюся под столом низенькую колченогую табуретку, Ниов кое-как примостился на ней, внезапно сравнявшись носом с грубо обтёсанной столешницей. Бормоча под нос какой-то расклад, ворожея наскоро закончила подсчёт и, смахнув все желудёвые кучки в большую плетёную корзину, ворохом рассыпала по столу тонкие стебельки ромашек.
– Теперича три недели им сушиться, а после растолку в порошок, – обращаясь уже к Ниову, поделилась знахарка и, прихрамывая, направилась в его сторону. Соскочив с табурета, он угодливо подставил ей сиденье, но, отмахнувшись от него как от назойливой мухи, она просипела:
– Сиди, сиди, милок, – и прошаркала мимо стола к котлу. Помешивая густое варево, судя по растекавшемуся запаху, напоминавшее грибной суп, она не глядя обратилась к Ниову, взгромоздившемуся обратно на табурет.
– Чего-й то стряслось у тебя, коль меня проведать
