Буран - Александр Исетский

Такими-то мастерками в нашей колхозной работе не пробросаешься. А он, глядишь, окромя прежних-то специальностев, опять паять да лудить так приноровился. До того на всякое мастерство рука у него восприимчива, прямо на удивление. Вот только, если, что он не превзошел, так это кузнечную работу: нету в нем этой могутности с кувалдой-то обращаться.

И вдруг, приостановившись с рассказом, Грапа всхохотнула:

— И вот чего я вам скажу, товарищ председатель... Вы, конечно, человек тут у нас новый и, как я приметила, порядочный, не какой-нибудь шалый — вы во вред мне мои слова не обернете. Так вот, уж в замужестве я была и, знаете, не раз покаялась, что Микиту этого упустила. Да его бы с золотым-то мастерством в мои руки, так нас бы с ним знатнее в деревне не было. Я бы не то что тронуть его не дала, а сама бы кое-кому отвесила. А его-то лядащая Ефросинья только и есть, что на судьбу свою жалится да его попреками изводит. И по хозяйству какая-то она неловкая. Вот, право слово, не раз я покаялась. А что росточком-то он не вышел, так наш бабий интерес не в этом. Позднее я уже распознала. Как опять же говорится: стоял дубок низенек, а упал на тебя — еле выбралась...

Бесхитростный рассказ сторожихи Граны вызвал в душе Семена Викторовича странное ощущение какой-то его личной виноватости в такой нелепой жизни Микиты Маленького, этого дотоле совершенно ему неизвестного человека. Горькая его судьба почему-то глубоко взволновала и обидела Семена Викторовича. Но почему же, почему он городит эти дикие, уродливые печи?

— И сказать затрудняюсь, — отозвалась Грапа. — Кто его знает? Мужики вон на водочку спирают. Когда, дескать, Микита с утра к пол-литру приложится, — быть печке пестуньей, а ежели посередь дня, так, как ваша, — брюхатой. А с чекушки будто выкладываются они у него зобатыми. Чего только не наскажут. А может, это он из озорства, от ожесточенности, что ли, городить их такими стал. Перенеси-ка душевно столько потычек походя, сколь ему достается! От одного только Ерофея Силантьича, что вот сменили-то вы, сколько он претерпел подлостев всяких да измывательства. По его-то мастерству как бы труд-то его надо было ценить, так они подверстают трудодни-то ему, как амбарному сторожу и ржут опосля над ним. А он поглядит на них — рожи-то у всех под одну, бессочувственные, — обложит их с верхней полки и рукой махнет, а у самого вот-вот слезы из глаз брызнут. Хоть кого бы коснись...

Гусельников попросил сторожиху, когда она при случае увидит Микиту, наказать ему обязательно зайти в правление. И такой случай вскорости встретиться с Микитой Маленьким Гусельникову представился.

Новый председатель по договору с райпотребсоюзом на поставку ранних овощей получил крупный денежный аванс, и часть его решено было, к общей радости, по небольшой доле раздать колхозникам. Явился, конечно, за своей долей и Микита Маленький. Грапа передала ему наказ председателя, но Микита прежде всего зашел в бухгалтерию. На его счастье, около кассирши было совсем мало людей, и он уже вскоре вожделенно пересчитывал полученные деньги. И совсем случайно взгляд его метнулся в глубину сейфа. Там, в этой притененной синеватой глубине он совершенно отчетливо увидел привлекательный блеск чекушки.

Надо ли объяснять, как был предчувственно сладко взбудоражен видом такой близкой чекушки Микита, когда нечаянно-негаданно в руках зашелестело около полусотни рублей, когда в сельмаге был перебой с водкой и когда предстояла полная неизвестности встреча с новым председателем, которая могла кончиться черт знает чем. На кассиршу, на бухгалтера обрушился бурный поток трогательных просьб, настоятельных требований, безотвязных уговоров. Чекушка эта уже с месяц надоедливо болталась на подотчете у счетовода-кассира Катюши, взятая для каких-то ветеринарных процедур, и бухгалтер, подобревший от общей радости и похвал по случаю выдачи первого аванса и тронутый стенаниями Микиты, махнул на чекушку рукой:

— На всех ее не хватит, ветеринар о ней забыл, печек Миките Рябкову сегодня не класть — отдай ты ему, Катюша. Черт с ним!

И восторжествовавший Микита, подогретый чекушкой, осмелевший и независимый, перешагнул порог кабинета нового председателя.

Семену Викторовичу достаточно было и мимолетного взгляда на вошедшего, чтобы во всех подробностях припомнить свою первую встречу с Микитой недавним ранним утром у сельмага. Но, видимо, Ефросинья старательно выстирала и выколотила замызганную шинелешку, и потому выглядела она сейчас на Миките более опрятной, хотя и висела на его узких острых плечах обмято и все-таки неприглядно.

— Присаживайтесь, Никита Афанасьевич, — мягко сказал Гусельников, и тут на него удивленно и пытливо глянули острые и беспокойные глаза колхозного мастера.

Микита присел поодаль от стола. Стянул с кудлатой головы совсем несезонную потрепанную кепочку и выжидающе замер, упершись немигающим настороженным взглядом в какой-то сучок в половице.

— Попросил я вас, Никита Афанасьевич, зайти вот по какому делу, — вышел из-за стола Гусельников. — Невозможно больше держать наш скот в этих развалившихся дворах. Так вот наметило правление строительство новой фермы в этом году. Очень я рассчитываю на вашу помощь. Как вы на это взглянете?

Кашлянув в кепочку, Микита разочарованно махнул ею:

— Разговор! Намечали не одинова и до вас тут эти строительства. Разговор!

— Не верите?

— Кто его знает, — уклонился Микита от прямого ответа. — Валяйте! А вам кто это сказал?

— Что — кто сказал?

— Ну, вот обо мне-то?

— Сторожиха здешняя, Грапа.

— Хм! Чудно. Поверили? — поднял на председателя испытующий взгляд Микита.

— А почему не поверить? Поверил. Вот и пригласил вас.

— Чудно!

— А скажите, Никита Афанасьевич, почему конфигурация печек у вас такая... неудачная?

Микита исподлобья покосился на свое брюхатое творенье.

— После фронта зрение фальшить стало.

— Воевали?

— Хлебнул. Вот и шкуру солдатскую еще донашиваю, — шевельнул плечом Микита.

Семен Викторович рассмеялся. Микита вскинул на него пытливо-опасливый взгляд.

— Давайте, Никита Афанасьевич, ради доброго знакомства не будем друг другу врать. Верю, что вы были на фронте. Но эта шинелька на вас, может быть, и фронтовая, только с чужого плеча. Давайте условимся не врать друг другу.

Сидя сгорбившись, Микита оглянул колени, прикрытые старенькой шинелькой в пятнах. Виновато ухмыльнувшись в кудлатую бороденку, вполголоса пробурчал:

— Давайте, что ли... не будем.

Ушел Микита от председателя со смятенной душой. Словно бы ни о чем толком они и не договорились, а овладело Микитой после этой беседы какое-то светлое беспокойство, неясная еще, но радостно блеснувшая надежда. И это светлое беспокойство, и эта робкая надежда вступили в спор с привычной для Микиты опасливой замкнутостью и холодной отчужденностью к людям.

В прихожей Грапа встретила его с откровенным любопытством:

— Как поладил-то с новым председателем?

Напяливая кепочку, Микита поверх локтя взглянул подобревшим взглядом на рослую подругу его юности и хитренько подмигнул:

— Поладили.

— Ну и дай-то, бог, дай-то, бог! — обрадовалась Грапа.

А вечером она прибежала к Рябковым, запыхавшаяся и сияющая. Не застав Микиты дома, она начальственно наказала Ефросинье:

— Передай Миките, чтобы с завтрашнего утра он являлся на разнарядки!

— Так его кем-то, что ли, выбрали? — поразилась Ефросинья.

Грапа снисходительно взглянула на нее:

— Вот так и передай. А там видно будет.

Микита аккуратно явился на разнарядку. Бессловесно под насмешливыми взглядами бригадиров, просидев до ее конца, он, когда все разошлись, спросил Гусельникова с ноткой закипевшего раздражения:

— А меня что же, шаблоном для насмешек, что ли, выставили?

— Вызывал я вас, Никита Афанасьевич, для хозяйственного разговора. Чего же вы молча сидите? Высказывайте ваши соображения, предложения. Видите, какая куча всякого переустройства на нас навалилась. Вот давайте-ка съездите с Егором Фролычем в лесосеку, проверьте, что за лес там нарублен. А на насмешки отвечайте поядренее. Вы, говорят, и по этой части были мастером. Вот вам записка на склад. Подберите там полушубок поцелее, валенки (подшивать вы умеете) и поезжайте.

На одной из раскомандировок, когда по поводу уехавшего в лес Микиты послышались смешки и язвительные замечания, Семен Викторович сурово предупредил собравшихся, чтобы они воздержались от пустопорожних насмешек и шуточек в адрес Рябкова.

— А вот вы, Семен Викторыч, валенки да полушубок ему выдали, — хихикнул кладовщик, — так подо что?

— То есть как это — подо что?

— Ну, под «честное слово» или под «ей-богу»?

— А какое это имеет значение?