Малинджи - Ольга Рубан

Ему единственному пришло в голову, что Кайонгуни – золотая жила. Чего у него было не отнять – это железной воли и целеустремленности. Поставив перед собой цель, он как-то сразу оживился и даже, казалось, преодолел свой смертельный недуг. На пару с женой они ходили в Дарвин, караулили у похоронных бюро потенциальных клиентов и рассказывали им о свято охраняемой нами тайне. Конечно, от желающих попрощаться отбоя не было, и вскоре Малинджи уже не нужно было ежедневно проделывать утомительный путь до города. Город сам валом повалил к нему. Не знаю, сколько раз он за те годы сходил к Реке. Наверное, счет ведется на тысячи. Белые боялись идти сами и платили бешеные деньги, чтобы он проводил их туда и обратно. Не знаю, на что они рассчитывали. Тропа идет напрямик, с пути не собьешься, а коли сойдешь с Тропы, никакой Малинджи тебе не поможет. Никто не поможет. Ну, а он, конечно, им об этом не сообщал. Наоборот, нагонял жути, выдумывал всякие нелепые ритуалы для антуража и… загребал деньги лопатой. Вскоре он оставил наш лесной поселок и выстроил себе в Дарвине шикарный особняк за высоченным глухим забором.

- А что, больше никто не додумался так зарабатывать? – спросил Карл, невольно восхитившись находчивостью пронырливого аборигена. Ведь это так отличалось от их обычной раздражающе вялой инертности.

- Нет. Как я уже говорил, все жители Северной территории уважают это место и ценят его. Не на вес золота, но на вес сердца. Спору нет, все ходили к Реке, но только по необходимости – попрощаться с родными и друзьями, сказать последние слова, попросить прощения и пожелать удачи на другом Берегу. Но ни у кого и мысли не возникало зарабатывать на этом. К Малинджи часто приходили старейшины и требовали прекратить превращать Кайонгуни в Диснейленд, но он только усмехался и звал своих карманных охранников «проводить деревенщин за ворота».

- Ой, да ладно! – скривился Карл, - Тебя послушать, так ваш Малинджи оказался паршивой овцой. А ничего, что бесчисленное количество святош вопреки предостережениям этих ваших хранителей, лазило по запретной территории? Включая, конечно, и мудрых старейшин?

- Ты все верно говоришь, - кивнул Ярран, - но долгие столетия люди ходили прощаться к Реке, и никакого зла не случилось. Уважение к Тайне, благодарность за владение ей и бережное к ней отношение – вот были наши заповеди, которые мы считали залогом безопасности. Может быть, и тогда мы наносили вред миропорядку, но последствий никаких не наблюдали, а потому и думали, что все делаем правильно. Но, видать, Хранители лучше знали человеческую природу и видели гораздо дальше, чем когда-либо смогут самые мудрые из наших старейшин...

Глава 4

Некоторое время спустя умерла его мать. Она не захотела бросить родные места ради особняка и по-прежнему жила в поселке. А Малинджи уже долгое время наведывался к ней только по дороге к Горе Ти. Иногда он останавливался возле материнской хижины и выгружал ей продукты и кое-что по хозяйству, но чаще лишь притормаживал и подавал сигнал, дескать, «Привет, мать! Пока, мать!». На заднем сидении его черного внедорожника всегда сидели чужие. Черные вуали, черные перчатки, черные шляпы – неизменные атрибуты фальшивой скорби белого человека.

- Почему фальшивой? – смущенно спросил Карл, вспомнив, что совсем недавно поймал себя на мысли, что надо будет прикупить черный костюм и черный зонт. На всякий случай.

- Потому что это, как правило, единственные проявления скорби. Кто скорбит по-настоящему, не задумывается об аксессуарах, - губы Яррана дрогнули в иронической ухмылке, когда он увидел, как забегали и опустились глаза собеседника. Выдержав небольшую паузу, он продолжил:

- Мать его умирала несколько дней и без конца звала своего единственного сына. Он знал об этом, потому что как только стало ясно, что дни ее сочтены, мы отправили в Дарвин мальчишку с запиской. Но Малинджи появился, только когда ее тело уже подготовили к погребению и вынесли из хижины. Поселок загудел, когда он, даже не притормозив возле порога, где уложили обернутое полотном тело, отправился прямиком к пещере. Попрощаться. Не иначе, хотел выведать у матери, где она припрятала свое небольшое золотишко, - решили все. Но те, кто смог разглядеть его, говорили, что это ему уже ни к чему. Мол, выглядел он совсем плохо – осунувшийся, облысевший, с запавшими глазами. Сам ни сегодня-завтра отправится за Реку.

Через несколько дней его машину обнаружили у входа в Пещеру, а сам он пропал.

Никто не ожидал, что такой опытный проводник оступится и сойдет с Тропы, но это произошло. Что ж, не он первый, не он – последний. Никто не горевал о нем, включая, видимо, и его жену. Говаривали, что ее частенько видели в Дарвине в компании какого-то белого молодого хлыща.

Про Малинджи уже стали забывать, когда неожиданно несколько лет спустя его обнаружили у Священной Пещеры

Он был крайне истощен и совершенно невменяем, за несколько лет скитаний превратившись в древнего старика. Мне было около четырнадцати, и я прекрасно помню, как его на волокуше доставили в поселок. Высушенный, как древняя мумия, с длинными седыми космами и весь испещренный старыми шрамами, словно кто-то когда-то резал его ножами. Блеклые, водянистые глаза были совершенно безумны и казались слепыми. Он как-то странно передвигался, словно… ну, не знаю. Словно забыл, как это правильно делать. Речь тоже давалась ему с трудом, будто он позабыл родной язык, и он то и дело начинал лопотать на каком-то неведомом наречии. А вот кровохарканье, которое давно должно было свести его в могилу, осталось лишь в воспоминаниях.

Несколько часов спустя он ненадолго пришел в себя и рассказал, что случайно сошел с тропы, бесконечно долго скитался в пустоте, и только по счастливой случайности вышел на Побережье. По его словам, другого пути, кроме как попробовать пересечь Реку, у него не было, ибо он понимал, что вдоль берега может бродить тысячелетиями и так и не наткнуться на Тропу. Что было по ту сторону, он ничего не помнил. Или, скорее, не захотел рассказать, но, очнувшись в хижине матери, он понял, что из-за Реки вернулся с немыслимым знанием – как не только общаться с усопшими, но и приводить их назад. Чтобы они… продолжали жить!

…

Карл подался вперед и внимательно вгляделся в лицо коллеги. Вот оно! Но не шутит ли