Влюбленные недруги - Памела Кент

Эти слова опять показались Каприс удобным поводом возобновить беседу о правах на поместье.

— Это не ваш дом, и вы не имеете права заворачивать визитеров… к тому же таким манером, — возразила она. — Откуда вы знаете, что они приехали не для того, чтобы увидеться с дядей Джосией?

— Двоюродным дедушкой, — поправил он ее, — а он в это время был не в состоянии принять их. Кроме того, визитер — не визитеры — был не к нему.

— Понятно.

— Вот как? — Он с презрением рассматривал ее. — Интересно, что вам понятно? Вы — баловень судьбы и, приехав сюда, собираетесь распоряжаться людьми! Но мне хотелось бы, чтобы вы очень четко уяснили для себя одну вещь! Я вообще не буду вдаваться в подробности вашего права быть здесь! Вы, безусловно, связаны с Джосией соответствующими родственными узами, но это ни в малейшей степени не впечатляет меня. По мне, вы — чужак… именно чужак! Самый настоящий! Вы поняли? Вы никогда не были знакомы с Джосией, и, даже если бы вы приехали сюда, когда он был жив, я сомневаюсь, чтобы он когда-нибудь захотел иметь с вами дело. Он не был привлекательным и симпатичным человеком, и вы сами быстро обнаружили бы, что общаться с ним было трудно… очень трудно. И я совершенно убежден, что вы вздернули бы свой и без того слегка курносый нос при одной только мысли о тех усилиях, которые нужно приложить, чтобы узнать его так, как, уверяю вас, знал его я. Вот почему я возражаю против вашего переезда сюда, не говоря уж о том, что ваше прибытие означает разрушение и дисгармонию. И я — тот, кто знал Джосию и умел обращаться с ним лучше, чем любой его кровный родственник, — обижен тем фактом, что все, чем он обладал, должно отойти вам, человеку абсолютно постороннему, который даже у порога Феррингфилд-Мэнор никогда не стоял!

— Вот как! — воскликнула Каприс, чувствуя себя так, словно Уинтертон лишил ее воздуха. Ее поразила его страстность, слегка потрясло его неприкрытое осуждение, и, как-то растерявшись, она не сразу смогла придумать убедительные доводы в свою защиту и в защиту своих прав. Так что она решила, что лучшая защита — это нападение. — А вы? — в свою очередь возмутилась она. — Если вы были так близки с моим двоюродным дедушкой, почему же он не вам оставил свои деньги? Или хотя бы право жить в его доме? Он мог бы оставить вам дом, если бы захотел, и исключить из завещания кого-нибудь другого! Но он этого не сделал. Даже Билы, — которых он описал как хороших и преданных слуг! — даже они упомянуты в завещании. В нем еще были указаны суммы, оставленные благотворительным учреждениям, одному или двум старым друзьям, его врачу! Но вы… вы… о вас даже слова не сказано, не так ли? Несмотря на тот факт, что вы были единственным, кто действительно близко общался с ним!

Молодой человек снова резко протянул к девушке руку и грубо потряс ее за плечо.

— У вас есть сомнения на мой счет? — с негодованием поинтересовался он, и его смуглые щеки стали темно-красными от прихлынувшей к ним в приступе гнева крови. — Вы и в самом деле смеете сомневаться во мне?!

Она слегка озадаченно посмотрела в его неистово сверкающие глаза.

— А если и так?! — не менее гневно ответила она, чувствуя себя так, словно ставила рискованный эксперимент. — Какой способ общения со мной вы избрали бы на этот случай? Ваши собаки — такие дружелюбные животные…

Каприс почувствовала, как на мгновение пальцы Уинтертона сильно стиснули ее плечо, а потом он неожиданно резко отпустил ее.

— Никакого, — презрительно бросил он и повернулся к ней спиной.

Подойдя к машине, молодой человек ласково пробежался пальцами по блестящей поверхности капота. Потом опять повернулся к Каприс.

— Но все равно не советую вам дразнить меня, — предупредил он ее.

Она слегка улыбнулась.

— Вы не из тех, кого трудно спровоцировать, мистер Уинтертон, — ответила она. — Точнее сказать, такое впечатление, что у меня это уже получилось.

Он невозмутимо смотрел на нее.

— Я не слишком обеспокоен впечатлением, которое произвел на вас, — хладнокровно парировал он, — но хочу, чтобы в вашей голове крепко осело, что я не уеду отсюда… или, во всяком случае, сделаю это только тогда, когда сам этого захочу. У меня такое мнение, что я имею все права оставаться здесь, и если вы готовы изгонять меня силой, например по суду, то вам придется, скорее всего, выносить меня отсюда на руках. Ваш поверенный, вероятно, будет вам советовать договориться со мной — если, конечно, вы консультируетесь с ним! — и даже, наверное, пожелает, чтобы вы не упоминали в суде о том факте, что я радом. Я знаю старика Гребтри, потому что долго был бельмом на его глазу — по причинам, в которые я сейчас вдаваться не буду! Именно по этим причинам вы не много получите от него помощи, если будете настаивать на моем изгнании!

— И все же я вас изгоню! — Каприс сказала это почти с отчаянием и даже взмахнула руками. — Вы — абсолютно чужой мне человек, и я не могу позволить вам жить в доме, который по праву принадлежит мне…

— Вздор, — невозмутимо ответил он. — Мы могли бы оставить между нами промежуток в целую ширину дома, если бы вы жили в одной части здания, а я в другой.

— А что подумают соседи?

Кажется, впервые он развеселился, в ответ на ее вопрос уголки его губ дрогнули в легкой улыбке.

— А почему бы им действительно о чем-нибудь не подумать? — Он и в самом деле хихикнул. — Если бы наша договоренность продержалась всю зиму, это стало бы лакомым кусочком сезона для всех досужих болтунов.

— Уж не предполагаете ли вы, что это действительно продлится всю зиму?

— Я не говорил, что намерен разместиться у вас навсегда, не так ли?

— Все равно, — со всей возможной твердостью продолжала девушка, — у меня нет ни малейшего желания разрешить вам оставаться здесь в течение осени или зимы.

— Нет?

Она поняла, что ее попытка снова спровоцировать его не удалась, и сознание этого заставило ее смотреть на него настороженно.

— Вы упакуете ваши вещи, мистер Уинтертон, — потребовала она, — и покинете Феррингфилд-Мэнор в течение двадцати четырех часов. Я не возражаю против того, чтобы предоставить вам двадцать четыре часа, но это все, что я могу для вас сделать.

Он достал следующую сигарету и прислонился к дверце машины.

— Я должен сказать, меня изумляет ваше великодушие, — прокомментировал он.

— Двадцать четыре часа. — Она слегка вздернула подбородок. — Великодушие это или нет — мне понятно, что вы не считаете это все великодушием, — я не дам вам ни минуты больше.

Уинтертон покачал головой, улыбаясь ей очень вежливо.

— Не пойдет, маленькая австралийка, — ответил он. — Я не уйду!