Биография неизвестного. Роман - Наталья Струтинская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На входе нас встретил администратор и проводил за свободный столик у окна. Ресторанчик был небольшим, но довольно уютным. В зале было свежо и совершенно не пахло едой – система кондиционирования работала безупречно. Перед нами сразу же возникло картонное меню. Я осмотрелась. В ресторанчике было много посетителей, стоял приглушенный гул голосов и играла ненавязчивая музыка.
– Я здесь всегда обедаю, – заговорила Альбина. – В кафе, которые находятся в башнях, слишком дорого и совершенно безвкусно, а здесь место в самый раз.
– Давно ты здесь работаешь? – спросила я.
– В ноябре будет три года, – ответила Альбина, оторвав свой взгляд от меню. – Я была на седьмом небе от счастья, когда устроилась сюда. – Альбина захлопнула меню и вопросительно посмотрела на меня: – Выбрала что-нибудь?
К нам подошел официант, и мы сделали заказ.
Альбина показалась мне очень открытым и разговорчивым человеком, но все же меня не оставляло чувство, что первый пункт является ошибочным. Мы просидели в ресторанчике около сорока минут, разговаривая о пустяках типа кто что оканчивал и кто чем занимается в свободное от работы время.
Альбина со всем несвойственным ее натуре прямодушием приоткрыла мне ту часть своей биографии, которую я могла позволить себе узнать. Ей было двадцать пять лет, она была не замужем, снимала с парнем квартиру в ближайшем Подмосковье, а выходные проводила все в той же квартире, отсыпаясь после рабочей недели или же иногда посещая выставки и концерты. У нее была подруга, которая жила в Воронеже, откуда и была сама Альбина.
Все это произошло в пятницу, накануне выходных. Теперь я сидела в маленьком кафе недалеко от Лялиного переулка и смотрела в теплые глаза Этти. И мне казалось, что и не было вовсе этих двух сумасшедших недель, что наступит понедельник, и мы так же, как все пять прошедших лет, встретимся у выхода из метро и пойдем на пары. И мне подумалось, что даже спустя семьдесят лет в этом кафе мне будет казаться, что мне все еще семнадцать.
Ⅷ
Она вошла тихо, но уверенно. Гордый изгиб прямых плеч, спокойно вздымавшаяся под мерным дыханием грудь и прямой взгляд – все говорило о силе ее характера и строптивости ее натуры. Не затворив за собой двери и не сбросив с плеч плаща цвета алого заката, слегка постукивая каблучками, она ступала в тишине всеобъемлющего пространства, спокойным и уверенным движением тонких рук откинув с белого лица непослушную прядь медных волос, огненным костром пылающих на спине. Она шла вперед, и волосы ее, едва тронутые теплым душистым ветром, переливались в бледном свете занимающегося дня. Она не оглядывалась по сторонам, руки ее не сжимали в нетерпении тонких перчаток, а губы не были сухи от волнения – напротив, они были влажны и чувственны.
Кажется, вот уже несколько дней никто не заходил сюда. Тишина и безмолвие поглотили дома и переулки, квартиры, деревья, леса и озера. И даже серебристая гладь реки замерла, и течение ее остановилось точно в предвкушении прихода чего-то необыкновенного, долгожданного и в то же время удивительного, точно чудо, которого ждешь, но до конца не веришь в истинность и несомненность его существования.
Но вот в этом густом безмолвии раздался живой звук, точно игра маленького барабанчика – тук, тук. И – о чудо! – кажется, с каждым стуком маленьких звонких каблучков все оживает. Но новая жизнь эта подобна робкому дыханию спящего – она спокойна и бесстрастна, она никуда не спешит, она первозданна и неизменна, она лишена предрассудков, она – истина в себе, и все окружающее ее подчиняется тому спокойному, испепеляющему бесстрастию, которое она несет в себе.
Однако лик ее, лишенный страстности, – лишь обман. Она есть страсть, и гордость, и строптивость. Она хитра, точно теплый ветер, несущий в себе холодные потоки. Она – противоречие, начало и конец всему. Она – жизнь и смерть, в мгновение ставшие едиными.
Все вновь пришло в движение – кроны деревьев как будто по-особенному изгибают свой стан, и ветер наполняется терпким ароматом ее духов, исключительным, уникальным, точно парфюмер создал свою совершенную композицию только для нее, и только ей одной известен секрет редких нот этого эликсира; и прохожие, как будто цепляя на себя ее томный взгляд, погружаются в пучину алого заката, отражающего безвременье и время. И тайна ее несет в себе истинную женственность и непостижимую сущность, и каждый шаг ее и каждый вдох погружают мир в сладостную эйфорию вдохновения.
Быть может, только раз она замедлит шаг – шелк платка, облаком скрывающий ее белую шею, раздует случайный порыв, натянутся тонкие нити, развяжется узел, и платок сорвется с ее шеи, подгоняемый ветром. Слившись с пестрым потоком, он на мгновение растворится в солнечном свете, и его причудливый узор отразится в прозрачных витринах, крупных каплях ночного дождя и мутных озерах. Однако скоро тонкие пальцы вновь затянут узел, узор сокроют шелковые складки ткани, и она снова продолжит свой путь, своевольная, непостижимая.
Она вошла тихо, но уверенно, спокойным шагом ступая по пустынным улицам и площадям, и когда первый лист, потревоженный ее рукою, сорвется с ветки и желтым пером опустится к ногам, прохожий обернется ей вслед и со вздохом и сладостной тоской произнесет про себя: «Наступила осень…»
Ночи становились холоднее, рано смеркалось. Кое-где на деревьях появлялись первые золотые сережки. И хотя солнце все еще было теплым и согревало блекнущие верхушки еще зеленых берез, уже пахло осенью.
Я ехала на утреннем троллейбусе и смотрела в окно на пробуждающуюся Москву. Кое-где дворники подметали тротуары, автомобили проносились мимо троллейбуса, оставляя за собой призрачный сероватый отсвет. Деревьев было мало – одни бледно-коричневые фасады домов и тонированные стекла офисов. Было раннее утро, а казалось, уже середина дня: на улицах было много людей, на дорогах – много машин, а за прозрачными стеклами кофеен то тут, то там мелькали белоснежные кофейные чашечки.
Троллейбус не был до отказа забит людьми, однако мест свободных так же не было. Нельзя было того же сказать о полных электричках, которые приходили в это время на вокзал и в которых добиралась на работу Альбина.
Ранним утром благоухающие и спешащие мужчины и женщины, хорошо одетые, с чистыми просветленными лицами и еще дремлющими мыслями, непрерывным потоком направлялись к небольшим подмосковным станциям, на узких платформах, у самого края, собираясь в пестрые группы. Подходила электричка, постукивая колесами и поскрипывая тормозами, открывались автоматические двери, и группы компактно прижавшихся друг к другу людей вливались в уже забитые вагоны. Электричка, сомкнув шипящие двери, уезжала, и через несколько минут новые большие группы благоухающих мужчин и женщин собирались у самого края.
Спустя тридцать минут поездки в формате тушеных килек, все еще благоухающие, но уже несколько не просветленные, мужчины и женщины все тем же пестрым потоком выливались на платформу вокзала. Зажигались сигареты, щелкали турникеты и постукивали по асфальту маленькие каблучки. Раннее московское утро противоречиво и многообразно, однако, как и всякое утро в любом другом месте, оно пахнет не только кофе, но и надеждой на новый день.
Но несмотря на то что Альбина жила довольно далеко от работы, в офис она приезжала одной из первых, идеально одетая, с совершенной укладкой на голове. Когда я заходила в отдел, первое, что я видела, – Альбину в окружении флакончиков и кисточек. Держа в руках маленькое круглое зеркальце, она кокетливо подкрашивала тонкие губки и подрумянивала свои щечки. Личико у нее было маленьким, аккуратным, а светлые волосы – длинными и блестящими. Альбина была необычайно женственна и привлекательна и, несомненно, знала об этом и пользовалась этим. При виде меня она всякий раз весело махала мне рукой, улыбаясь своей по-детски искренней улыбкой.
Каждый рабочий день в офисе начинался одинаково: рабочие места постепенно заполнялись, включались компьютеры, загорались мониторы, постукивали чашки и то тут, то там слышалось шипение закипающих чайников и автоматов с кофе. В одно такое утро я во второй раз увидела его.
Он вошел в этот мир света и телефонных звонков так, будто уже сто, тысячу раз был здесь – неторопливо, но уверенно. Не бросив лишнего взгляда, не медля ни секунды, он не спеша прошел к одному из столов. В тот короткий момент, когда взгляд мой упал на его лицо, меня вновь обволокла волна чувства, будто я знала его раньше, когда-то очень давно. Он был словно далекий, едва уловимый аромат, который ты слышал когда-то и теперь вновь встретил, и маленькие уголки памяти пришли в движение, отчаянно пытаясь найти в темных закромах то когда-то потерянное, едва уловимое, но такое явное.