Воровской орден - Виталий Аркадьевич Еремин

СОЗРЕВАНИЕ САДИСТА

В уголовном деле находятся две фотографии Головкина. Первая сделана в 1976 году, когда ему было 17 лет. В этом возрасте его угнетали несколько недостатков: впалая грудь, прыщи на лице и теле, непроизвольное мочеиспускание. А также опасение, что окружающие ощутят исходящий от него запах спермы. Во время мастурбации он мысленно представлял, что совершает половой акт с одноклассниками и при этом мучает их, жаря голыми на сковороде, сжигая на костре. Во время обследования он признается психиатрам, что в более раннем возрасте также «представлял себя в роли фашистов, которые мучили пионеров-героев».

В 13 лет он поймал кошку, повесил, затем отрезал ей голову и впервые ощутил, что у него «наступила разрядка, ушло напряжение, возникло душевное облегчение». После этого появились «мечты об эксгумации трупа и его расчленении».

Во время садистских грез постепенно сформировался «идеальный» образ жертвы. Худенький мальчик, среднего роста, не старше 16 лет. В общем, такой, который не окажет серьезного сопротивления.

Со временем захотелось перейти от грез к действиям. Начались поиски объектов для нападения. Походы вокруг пионерских лагерей были почти ежедневными, «до ощущения усталости».

Наблюдения подсказали ему, что удобнее всего совершить нападение на тех подростков, которые выходят за пределы лагеря, чтобы покурить. И стал караулить возле лазов в заборе.

Как садист и сексуальный маньяк он созрел к 17 годам. Но, судя по первой попытке нападения на мальчика, ему не хватало злобности. В нем оставалось что-то человеческое. Какая-то нерешительность, последние крохи жалости к жертве. Сам он, вероятно, еще долго избавлялся бы от этой помехи. Но ему помогли. Когда он уже учился в Сельхозакадемии, на него напала группа подростков. Ему выбили передние зубы, повредили хрящи носа. Он не находил себе места, пытаясь найти хулиганов. Они стояли у него перед глазами. И он представлял, как расправляется с ними, вешая на деревьях, отрезая головы, вырезая внутренности, снимая кожу.

Он избегал смотреться в зеркало. Знал, как стремительно и резко меняется и чернеет его лицо. Иногда он был страшен даже самому себе.

Вторую фотографию Головкина отделяют от первой всего восемь лет. Но какая между ними страшная разница! На второй Головкин снят через несколько месяцев после первого покушения, накануне второго, во всех отношениях удачного. Показать бы крупным планом Головкина сейчас, когда дьявол завершает работу над его обликом…

95 ТОМОВ УЖАСА

Воистину нет предела стремлению человека к совершенствованию. В том числе и в садизме.

После двух убийств Головкин ощутил «жажду новых ощущений». А в лесу, где за каждым деревом мог скрываться грибник, не было чувства полной свободы. Кроме того, мучителю требовался комфорт и полный набор инструментов для истязаний. Он также рассчитывал, что уже достаточно поднаторел для того, чтобы осуществлять убийство сразу нескольких мальчиков. А самое главное — ему хотелось, чтобы его удовольствия длились часами.

Головкин купил «жигули», получил под гараж место на территории конезавода, вырыл в гараже подвал, забетонировал пол, обложил стены бетонными плитами, провел свет, в стенах закрепил кольца, купил детскую оцинкованную ванну… Готовя живодерню, «испытывал предвкушение радости», уверенный, что «те-перь-то будет делать все, что хочет…»

Теперь, когда у него появилась машина, он мог перенацелиться на совсем другую категорию мальчиков. На тех, кто сбежал из дому, кого не сразу хватятся родители, кого могут даже не искать. Он подъезжал к железнодорожной платформе и часами терпеливо ждал, когда с поезда сойдет какой-нибудь пацан и выйдет на дорогу с поднятой рукой. К таким, «голосующим», и подкатывал наш дьявол во плоти. Предлагал не только подвезти, но и что-нибудь украсть. Или помочь ему в гараже.

Мальчишки редко бегут от родителей или болтаются где-нибудь в одиночку. Стали сбываться мечты маньяка. Сначала ему удалось заманить в машину двоих. А потом даже троих.

Теперь он мог выбирать, к кому испытывает наибольшую симпатию. Бывало, что «чувство симпатии буквально захлестывало». Это было то, что можно назвать его любовью. «Чем больше жертва нравилась мне, тем больше хотелось манипулировать с ней, больше резать, вырезать», — признается он на следствии.

Теперь его удовольствия длились иногда с вечера до утра. Самых «любимых» он оставлял напоследок, истязал и убивал медленно, заставляя смотреть, что он вытворяет с другими мальчиками, и даже заставляя участвовать в пытках и процедуре убийства.

Особое наслаждение доставляло ему не только испытание подростков на терпение боли, но и то, что они клятвенно обещали выполнить любое его поручение, даже привести кого-нибудь вместо себя, только бы он отпустил их живыми. Что ни говори, в подвале было лучше, чем в лесу. Теперь он испытывал не только половое, но и моральное удовлетворение.

«После каждого убийства у меня было такое приятное чувство, будто я сделал что-то хорошее, как бы выполнил свой долг», — скажет он психиатрам.

И все же, добавит он, у него никогда не было полного удовлетворения. (Например, ему не понравилось на вкус человеческое мясо.) Акт насилия был идеальным только тогда, когда он прокручивал его в своем воображении.

Вывезя частями и закопав очередного мальчика, он часами созерцал оставленную на память какую-нибудь его вещь. «Это успокаивало», когда ему хотелось получить удовольствие от очередной жертвы, но не было такой возможности. Самым любимым сувениром был для него череп, сделанный из головы одного мальчика, которым он «совершенно насытился».

Отлично понимаю, как уже негодует иной читатель на автора: к чему эти подробности?!

Дело Головкина занимает 95 томов. Обвинительное заключение зачитывалось два дня! Вот и судите сами, какая толика всей правды перед вами, читатель.

Отец одного из мальчиков сам нашел сына в лесу, с перерезанным горлом, с выпотрошенными внутренностями. Если, не дай Бог, прочтете сообщение об очередном маньяке, вспомните этого отца, представьте, что он испытал, найдя сына, поставьте себя на его место, ощутите хотя бы миллионную частицу его ужаса, боли, отчаяния.

ПОСЛЕДНИЙ ТРЮК?

В СИЗО у Головкина изъяли записку, которую он написал, но не успел передать по назначению. Почти изящный почерк. Ни одной помарки.

«Здравствуй, дорогая мамулечка! Вот и вылезла наружу самая страшная моя тайна. Все это началось у меня давно, еще в школе. Тогда это были только мечтания, а потом, по мере появления возможностей, появилось и желание использовать эти возможности. Я понимаю, да и раньше понимал, сколько горя могу принести тебе и всем родным, но ничего не мог с собой поделать. Мне стыдно. Я чувствую себя, как инопланетянин. Можешь представить себе, как трудно мне находиться в одном обществе